94. Что касается римлян, то одни из них, охранявшие проход, как только завидели огни в направлении высот, подумали, что туда идет Ганнибал, покинули теснину и поспешили к вершинам. Приблизившись к быкам, римляне недоумевали при виде огней и воображали себя в худшем положении, ждали большей опасности, чем какая угрожала им в действительности. С появлением копейщиков обе стороны обменялись легким нападением; но когда быки подбежали и разделили сражающихся, противники на небольшом расстоянии друг от друга стали ожидать рассвета, так как не могли понять, что делается. Фабий, частью недоумевая, что творится, и, как выражается поэт¹³*, «угадывая, что тут кроется обман», частью памятуя первоначальное решение не пытать счастья и не отваживаться на решительную битву, оставался спокойно у своей стоянки и дожидался дня. Тем временем Ганнибал, у которого все шло совершенно согласно замыслу, беспрепятственно провел свое войско и добычу через теснину, ибо те римляне, которые должны были охранять ее, покинули свои посты. На рассвете он увидел неприятеля, стоявшего против его копейщиков на вершине возвышенности, и отрядил туда часть иберов; когда произошла схватка, иберы положили на месте около тысячи римлян, без труда соединились со своими легковооруженными и спустились с высот.

Таким-то способом вышел Ганнибал из Фалернской области. Теперь стоянка его была уже вне опасности, и он был озабочен мыслью о зимней стоянке, где и каким образом устроить ее. Сильный страх и тяжелое смущение навел он на города и население Италии. Между тем о Фабии шла дурная слава, что по недостатку мужества он выпустил неприятеля из рук, несмотря на все удобства местности; от плана своего Фабий, однако, не отказывался. Спустя несколько дней он вынужден был ради некоего жертвоприношения возвратиться в Рим, причем передал войска товарищу: уходя, он настойчиво наказывал заботиться не столько о том, чтобы нанести вред неприятелю, сколько об охране римлян от какой-либо беды. Но Марк не обращал на это внушение никакого внимания, так что даже тогда еще, когда Фабий говорил, все помыслы его были обращены к тому, чтобы померяться с неприятелем в битве.

95. Таково было положение дел в Италии. Одновременно с описываемыми выше событиями Гасдрубал, назначенный военачальником в Иберии, в течение зимы оснастил тридцать покинутых братом кораблей, в дополнение к ним вооружил еще десять новых и с началом лета вышел в открытое море из Нового города с сорока палубными кораблями, начальником флота назначив Гамилькара¹⁹⁴. В то же время он стянул из зимних стоянок сухопутное войско и сам выступил с ним в поход. Когда корабли шли по морю вдоль берега, Гасдрубал с сухопутным войском направлялся по морскому побережью, намереваясь остановиться с обоими войсками у устьев реки Ибера. Постигая замыслы карфагенян, Гней¹⁴* вначале решил было встретить неприятеля на суше и на море из своей зимней стоянки. Но по получении сведений о многочисленности неприятельского войска и о силе его вооружений, Гней отказался от мысли выйти навстречу врагу на суше; зато вооружил тридцать пять кораблей, выбрал из сухопутного войска способнейших людей для службы на кораблях, снялся с якоря у Тарракона и на другой день прибыл в область реки Ибера. Став на якоре в расстоянии стадий восьмидесяти от неприятеля, Гней послал вперед на разведку два быстроходных массалийских корабля; дело в том, что массалиоты служили ему проводниками, первые шли в опасность и вообще оказывали римлянам всякого рода услуги. И после этого, в особенности во время Ганнибаловой войны, массалиоты были более искренними союзниками римлян, чем другие народы. Когда посланные на разведку известили, что неприятельский флот стоит на якоре у устья реки, Марк поспешно отчалил, намереваясь напасть на неприятеля внезапно.

96. Соглядатаи давно уже уведомили Гасдрубала о наступлении неприятеля, а потому он выстроил свои сухопутные войска на морском побережье и команде приказал садиться на корабли. Когда римляне приблизились, Гасдрубал велел давать сигнал и сниматься с якоря, решив вступить в морскую битву; когда произошло сражение, карфагеняне недолго оспаривали победу и скоро начали отступать. Сухопутное прикрытие на берегу не столько помогало им тем, что поддерживало мужество в битве, сколько вредило потому, что питало в них надежду найти в нем верное убежище. Поэтому, потеряв два корабля вместе с командою, а с четырех других весла и воинов, карфагеняне отступили и бежали к берегу. Теснимые римлянами, они в страхе загнали свои корабли на сушу, а сами соскакивали с судов и искали спасения у выстроившегося на берегу войска. Между тем римляне смело подошли к берегу, все неприятельские суда, какие могли еще двигаться, привязали к кормам и увели на буксире, преисполненные радости: они ведь одержали победу с первого набега, завладели морем и имели в своих руках двадцать пять кораблей.

С этого времени вследствие помянутой выше победы надежды римлян на успех в Иберии оживились. С другой стороны, карфагеняне по получении известия о поражении тотчас вооружили и послали в море семьдесят кораблей в той уверенности, что обладание морем необходимо для всех предприятий их. Прежде всего корабли эти пристали к Сардинии, откуда прибыли в Италию к Пизам, где плывшие на них воины рассчитывали соединиться с войсками Ганнибала. Но римляне вышли быстро против неприятеля из самого Рима на ста двадцати пятипалубных судах. Прослышав об этом наступлении, карфагеняне возвратились назад к Сардинии, а затем ушли в Карфаген. Гней Сервилий с названным выше флотом во главе следовал некоторое время за карфагенянами в надежде настигнуть их; но, оставшись далеко позади, он отказался от преследования. Прежде всего Гней пристал к Лилибею в Сицилии, откуда поплыл к острову керкинян¹⁹⁵, что в Ливии, и ушел назад, получив с жителей его деньги за то, что не опустошал полей их. На обратном пути Гней завладел Коссиром¹⁹⁶, ввел гарнизон в тамошний городок и возвратился на стоянку в Лилибей. Здесь поставил он свой флот на якоре, а немного времени спустя переправился к сухопутным войскам.

97. Между тем сенат, получив известие о победе, одержанной Гнеем, находил полезным и даже необходимым не пренебрегать Иберией, но усилить там военные средства и теснить карфагенян еще больше. С этою целью сенат снарядил двадцать кораблей и, согласно первоначальному плану, поставил их под команду Публия Сципиона, которого и отправил поспешно к брату Гнею, дабы вместе с ним он вел войну в Иберии. Сенат был сильно озабочен тем, как бы карфагеняне не завладели этою страною и, располагая тогда в изобилии продовольствием и людьми, не утвердились бы решительнее на море, не приняли бы участия в нападении на Италию отправкою Ганнибалу войск и денег. Вот почему сенаторы придавали важное значение Иберийской войне, послали корабли под начальством Публия, который по прибытии в Иберию и по соединении с братом оказал большую услугу государству. Так, раньше римляне ни за что не отваживались переходить реку Ибер и довольствовались дружественным союзом народов, живущих по сю сторону реки. Теперь они переправились через Ибер и впервые решились на борьбу по ту сторону реки. Успеху предприятия много помог случай, именно: наведя ужас на тех иберов, которые жили у переправы через Ибер, они явились к городу заканфян и на расстоянии стадий сорока от него расположились лагерем у храма Афродиты; здесь они заняли удобную местность, которая защищала их от неприятельского нападения и обеспечивала им подвоз со стороны моря. За сухопутным войском следовал вдоль берега римский флот. 98. При этом наступила такого рода перемена в положении дел: в то время, как Ганнибал отправлялся в поход в Италию, он от всех городов, коим не доверял, взял в качестве заложников сыновей знатнейших граждан; всех их он поместил в Заканфе частью благодаря укрепленному положению города, частью вследствие доверия к людям, которых он оставлял для охраны местности. Был некий ибер, по имени Абилиг, никому из иберов не уступавший в знатности и положении и слывший за самого преданного и верного сторонника карфагенян. Последние события убеждали Абилига, что перевес счастья на стороне римлян, а потому он задумал выдать им заложников, — замысел, достойный ибера и варвара. Рассчитывая достигнуть высокого положения у римлян, если своевременно докажет им свою верность и окажет услугу, Абилиг решил изменить карфагенянам и выдать заложников римлянам. Он видел, что Бостор¹⁹⁷, военачальник карфагенян, которого послал Гасдрубал для задержания римлян при переправе через реку, но который не отважился на это и после отступления расположился станом в приморских частях Заканфы, что Бостор — человек бесхитростный и кроткий по природе и относится к нему с полным доверием. Абилиг вступил с этим Бостором в разговор о заложниках, причем уверял его, что после переправы римлян через реку карфагеняне не в силах удерживать за собою Иберию страхом, и обстоятельства вынуждают их заискивать у подчиненных им народов. Теперь, говорил он, когда римляне близко, стоят лагерем перед Заканфою и городу угрожает опасность, он отпущением заложников и возвращением их родителям и городам их расстроит планы римлян, больше всего помышляющих о том, чтобы овладеть заложниками; между тем предупредительностью и заботливостью о безопасности заложников он стяжает благоволение всех иберов к карфагенянам. Если дело это будет возложено на него, продолжал Абилиг, то он ручается за величайшую благодарность со стороны иберов; ибо возвращением юношей и их города он приобретет тем признательность не родителей только, но и народа, потому что на деле покажет им великодушие карфагенян по отношению к союзникам. Самому Бостору он сулил щедрые дары от тех иберов, которые получат обратно своих детей; ибо, говорил он, все родители, получив сверх всякого ожидания своих ближайших присных, будут соревноваться друг с другом в том, чтобы достойно отблагодарить виновника этого счастия; долго еще говорил в этом смысле Абилиг и успел склонить Бостора на свою сторону.