— Не понял? — Игорь смотрел на сияющую фигуру, действительно не понимая, что та имеет в виду.

— Нас в нем уже нет, — Эрид Фан говорил устало, как будто, произнося эти слова, он уже не в первый раз прощался с кем-то очень ему дорогим.

— А как же ваши собратья, покинувшие приделы Солнечной системы? Другие представитель вашей цивилизации?

— От них нет ни каких известий уже несколько миллионов лет, — и грусть настолько наполнила голос существа, что у Маши начали наворачиваться слезы на глазах, а Игорь с усилием сглотнул образовавшийся горький комок в горле.

Получалось, что существо, находившееся сейчас перед ними — это один из последних представителей своей цивилизации и добровольный узник бесконечного «эксперимента», вынужденный вечно оплакивать всех собратьев.

— Мы думаем, что нашей цивилизации больше нет. По каким-либо причинам, они или не могут передать весть, либо передавать ее уже некому. Миллионы лет это много, что-нибудь уже должно было бы прийти. Но, ничего нет.

— Но вот именно Вы же есть? — Виктор взял Машу за руку. Парень наконец-то пересилил себя, но оставаться один на один, пусть даже в разговоре с этим существом, он не хотел. — И я так понимаю вы не один. Вас же много?

— Шесть представителей нашей цивилизации. Всего шесть, — слова камнем падали вниз. Эта обреченность в голосе существа пугала куда как больше, чем то, о чем шел разговор.

Маша не выдержала долгих блужданий вокруг да около, нервы вновь расшатались, ей было и жалко стоящего перед ними, и в туже минуту необыкновенно страшно за себя, да что там говорить, за всю свою цивилизацию, за весь мир, как будто это она только что узнала, что все человечество погибло. И она, поддавшись чувствам, чуть ли не выкрикнула:

— И чего же вы хотите от нас? Зачем вы затащили нас сюда?

— Это трудно объяснить. Но я попытаюсь. Ваша цивилизация — это, пока что вершина жизненной формы, когда-либо существовавшей на этой планете, — существо взяло свои эмоции под контроль и его голос, звучавший сейчас, вновь был сух и беспристрастен. — Вы развили в себе неимоверный интеллект, способность думать, фантазировать. Вы не дикие и безмозглые животные, хотя ведете себя иногда именно так. Вы полностью самостоятельны. Вы можете жить сами.

— К чему вы клоните?

— К чему? — повторило существо и медленно повернуло головой, как будто бы рассматривая молодых людей, и продолжило, наливая слова тяжелым свинцом, чеканя каждое следующее слово. — Я считаю, что исчезновение вашей цивилизации недопустимо.

Игорь упорно не хотел понимать, о чем говорит фигура. Но последняя фраза заставила его нервно вздрогнуть, а страх пополз под уже высохшей одеждой, заставляя все тело вновь покрыться холодными мурашками.

— Вы. Люди. Вы не должны исчезнуть, как предшествующие вам властители Земли.

Глаза у молодых людей округлились, а грудную клетку каждого сдавила огромная тяжесть.

— Как? Не понимаю, — Игорь поднес руку к голове, пытаясь переосмыслить слова пришельца. — Вы же сказали, что Земле не грозит глобальная катастрофа, — он пытался отогнать призрак смерти, который витал вокруг, подступая к ним все ближе и ближе.

— Пока нет. Но в будущем… — сияющая фигура сделала акцент именно на последнем слове. — В будущем это бесспорный факт.

— А когда? — Маша старалась держать спину прямо, даже как-то чересчур старалась, но та все равно, то и дело клонилась вперед, как будто уже ощущала на себя тяжесть тех неблизких времен.

— По нашим предположениям, вашей цивилизации осталось существовать около пятидесяти поколений.

— Тысяча двести пятьдесят лет, — быстро прикинул Игорь.

— Ну, или около того, — согласилась фигура.

— А как это будет? — было похоже, что Маша уже хоронила себя в эти минуты. Ее голос дрожал, а глаза блестели от подступивших к ним слез. Она посильнее сжала руку Виктора, который и сам выглядел, будто собирался умереть прямо сейчас.

— Уровень развития вашей цивилизации, как я уже говорил, достиг очень больших высот. Вы изобрели множество наук, развили их, но вот применяете результаты своих трудов не в том направлении.

Снова пауза. Сияющая фигура сделала движение руками и панорама перед молодыми людьми ожила. Начавшись с обросшей шерстью обезьяны, которая, широко размахнувшись дубиной, проломила череп другой обезьяне, картинка поделилась на несколько частей, и во вновь открывающихся ячейках стали появляться сцены насилия, убийства. Затем понеслись записи войн, от мелких набегов одного племени на другое до первой мировой, затем вторая мировая, конфликты, разжигаемые ради получения прибыли. И вот огромный коллаж, замкнувшись в кольцо, двинулся по кругу, в каждой ячейке демонстрируя убийства, взрывы, насилие, смерть. А фигура продолжала, ее голос стал жестким, слова звучали как приговор.

— Ваша цивилизация жестокая и кровожадная. Вы как та обезьяна с дубиной. Лишь бы вышибить мозги кому-нибудь. Ваши вожди уничтожают вас в войнах, преследуя лишь одну цель — прибыль. У вас нет общего вектора. Вы никуда не стремитесь. А ваши нынешние исследования… — голос с каждым словом набирающий высоту и силу достиг своей вершины и звучал, как гром в горах, перекатывающийся от одной вершины к другой, и, истратив всю свою силу, начал стихать, переходя в тихий вкрадчивый шепот. — Они уже не развивают науки, а разваливают их, что приведет только лишь к созданию нового абсолютного оружия.

Игорь слушал фигуру, сияние которой стало из яркого каким-то приглушенным, тяжелым, как будто темная пелена заволокла ее, и соглашался с каждым ее словом. На ум стали приходить сцены возможного апокалипсиса. Грибы ядерных взрывов, ударные волны которых сметают все на своем пути. Зима, которая не может пройти миллионы лет. Люди, кожа с которых сползает сама собой под действием превышенный в тысячи раз радиации.

Фигура между тем продолжала:

— Человечество изживает само себя. И в итоге само себя и погубит, — выплюнуло оно наконец, произнося последнее слово по слогам.

Повисла тяжелая тишина. Сказанное марсианином эхом перекатывалось в головах молодых людей, поселив в них страх и даже больше, отчаяние, от которого хотелось вот прямо здесь и сейчас лечь и умереть, что бы не помнить слов уже прозвучавших и не знать тех слов, которым только суждено было прозвучать.

— Но тысяча лет! Это огромный срок для нашей цивилизации! Может что-нибудь измениться? — Игорь смотрел в лицо фигуры, туда, где должны были бы быть ее глаза. — Может все образумится?

— Судя по вашему развитию, — существо сделало паузу. — Нет. Мое мнение, что у вас и тысячи лет нет. Вы убьете друг дружку раньше, а за одно, и весь мир в придачу. Но это будет еще не конец, вы выживите, потому что не имеете пока что абсолютного оружия, только сократится ваша популяция. А вот по истечении указанного срока ваши ученые умы, преследуя лишь благие цели, создадут такое, от использования чего столкновение Танатоса с Марсом будет выглядеть так себе, фейерверком в ночном небе.

— Этого не может быть! — Маша с мокрыми от слез щеками отрицательно качала головой. — Не верю. Какое бы оружие мир не придумал, не сможет кто-либо пожертвовать всем ради своих шкурных целей. Это нереально.

— Почему? — это уже Игорь возразил девушки, он в отличие от нее не питал иллюзий по поводу кровожадности и безрассудства современных политиков и генералов. — Я думаю вполне реально. И нефтедоллары — это главный спонсор и заказчик возможного мероприятия.

— И что же потом? — Маша, пропустила слова Игоря мимо ушей.

— Тоже, что и было раньше, — фигура говорила своим вновь спокойным и пустым голосом. — Через миллионы лет, когда Земля очистится от следов вашего существования и развеет последствия тех катаклизмов, что вы же и устроите. Тогда вновь включатся машины эволюции, если, конечно, уцелеют после вашего громкого ухода.

— Человечество обречено?

— Да, — это был смертный приговор, без права на обжалование.

— Но выход же есть? Не так ли? — Игорь задал этот вопрос в надежде на спасение, ведь не бывает такого, что бы конец всему наступал одним махом, что бы на все сто процентов все пропало, это же не астероид из космоса. И в душе, сквозь холод обреченности перед неизбежным, промелькнуло желание или уже даже догадка, что вот это существо собрало их здесь не просто так, не только для того что бы предупредить. Да, по сути, весь мир и так знает, что скоро сам себя сожрет. Эта фигура, марсианин, существо, да кем бы оно ни было, оно может им что-то сообщить, еще какое-то знание, которое, возможно, спасет их.