Вот и получается, что как бы мы себя не обманывали, думая, даже скорее мечтая, что мы свободны, в итоге, если пошире раскинуть мозгами, выходило, что свобода это не особый личный путь или выбор, это лишь немного увеличенный ассортимент одного и того же пойла, которым мы сами себя и опаиваем, и получаем от этого некоторое удовольствие, то бишь пряник. Вот не хочешь ты сегодня дрянного пива, и деньги позволяют гульнуть, ты возьмешь бутылку дрянного мартини, или пойдешь в какую-нибудь, по факту пивнушку, но позиционирующею себя как ресторан, и будешь пить там тоже дрянное пиво, но за большие деньги. Вот такая вот свобода выбора, как пример.

«А вообще, а что такое свобода?»

Виктор задумался, не зная, что ответить. Ему стало еще грустнее. Он сам себе не мог ответить на вопрос, что такое свобода. Отдых не дома, а в Египте? По факту может быть, что Да. Но ключевым словом остается отдых, а место его проведения это лишь ассортимент, и то зависящий от выполнения нами взятых на себя обязательств.

Виктор закрыл глаза, поднял голову вверх, чувствуя, как кожу согревает ласковое утреннее солнце. А потом, отбросив в сторону все материальные атрибуты, которые мы, так или иначе, перебираем, когда пытаемся узнать что такое свода для каждого из нас, парень очень четко сформулировал «Свобода — это независимость от внешних и внутренних обязательств». И тут же, сдаваясь на милость дрессировщика с кнутом, добавил: «Поэтому никогда ни я, ни человечество в целом не будем свободны. Так как человек — животное социальное, а быть не зависимым в социуме нереально. Все мы друг дружке должны, а скорее даже обязаны. Так что пашите негры, солнце еще высоко».

Улыбнувшись грустно, но все-таки не трагично, парень направился дальше. Его обязательства и, как факт их выполнения, увеличенный ассортимент материальных атрибутов свободы, ждали своего раба, отсчитывая каждую минутку его неявки на рабское место. Виктор улыбнулся, конечно же, не рабское, а рабочее место.

И все же кое-что Виктор намеривался исправить, собирался, так сказать, изъявить свою волю, не посредством выбора между предложенными ему вариантами, а путем полного отказа от навязанного ложного выбора. Капли-передатчики. Если во сне он и боялся, что маленькую тусклую лампочку своеволия заметить поводырь с плеткой, то сейчас он был решительно настроен на проведение диверсии. Спрятать эти прозрачные капли у себя в магазине и посмотреть, будут ли в отдалении от них ему с Машей портить жизнь ночные кошмары. И если так все и получиться, то можно будет сделать вывод, что эти капельки совсем не передатчики, по крайней мере, не устройства для общения, а мини бомбочки, каждый раз подрывающие сознание, когда оно наиболее расслабленно и уязвимо.

В одном из закоулков перед магазином Виктор заметил группу бомжей, роющихся в мусорных баках, отсеивающих не очень плохой мусор от очень плохого. Виктор с сарказмом усмехнулся. «Отбросы общества роются в отбросах общества». Грубо? Виктор так не считал. Во всех культурах и во все времена существовала эта отдельная каста людей, которые либо по своей воле, либо, что не редкость, по чужой, становились изгоями в обществе, и, как следствие, абсолютно свободными людьми. А вообще, парень искренне надеялся, что его жизнь в итоге не приведет к такой форме свободы.

Проходя мимо бомжей, Виктор инстинктивно задержал дыхание. Не то что бы от них шел нестерпимый запах. Нет. Парень боялся вдохнуть их вонь, ассоциируя ее с болезнью. И чтобы не заразиться их свободой, он, отвернувшись и не дыша, шел мимо. А отвернулся он зря.

Один из бомжей. Такой же, как и все, обросший и тощий, в изношенных оборванных тряпках, тихо сидевший у мусорного бака, неожиданно вздернулся, когда Виктор проходил мимо. Не сводя с него безумных горящих фанатическим огнем глаз, бомж, как кошка перед броском, ждал, когда парень окажется к нему спиной. И он дождался.

Рванувшись с места, как ужаленный, он с прытью несвойственной людям данного класса, подлетел к Виктору и, схватившись за болтающуюся на его плече сумку, дернул ее так сильно, что парень, развернувшись на месте, не удержал равновесие и упал на асфальт. Непрочные крепления сумки не выдержали и, разорвавшись, ремешок черной змейкой выскользнул из рук ничего не понимающего парня.

Виктор, лишь на мгновение запутавшийся в своих ногах, правильно оценил ситуацию и, вскочив с асфальта, бросился за воришкой, который уже вовсю прыть бежал прочь, изредка оборачиваясь на парня своей какой-то сумасшедшей улыбкой. Не хватало только белой слюны через растянутые в кривой усмешке губы.

Хоть у воришки все же и было преимущество в дистанции, но расстояние между ними постепенно сокращалось. И бомж, понимая, что не уйдет, стал на ходу ковыряться в сумке парня. Темп его упал еще больше и Виктор без труда одолел разделяющее их пространство. Не снижая скорости, он схватил воришку за его оборванную футболку и, крутанув его так, что ткань футболки под пальцами расползлась на лоскуты, отбросил бомжа в сторону. Теперь настала очередь падать воришки. Но он, вроде бы и не замечал своего падения, все так же безумно ковыряясь в чужих вещах.

С шумом упав на асфальт, бомж, не обращая внимания на ссадины и ушибы, кинулся к вылетевшей из его рук сумке, содержимое которой так же разлетелось по асфальту. И Виктор, хотел уже от всей души пнуть стоящего на четвереньках воришку, когда тот, неожиданно вскочив, ринулся прочь, сжимая что-то в руке и победно скалясь на парня.

Догонять его Виктор не стал, а опустившись перед разбросанными вещами, принялся аккуратно складывать их обратно в разорванную сумку. Кошелек и месячный проездной на метро воришку почему-то не заинтересовали. И парень даже сначала подумал, что из сумки ничего и не пропало. Но потом вдруг понял, чего же не хватает в его вещах. Двух капел-передатчиков. Бомж, видимо, приняв их за драгоценности, решил, что больше ему из чужих вещей ничего и не надо. Это, наверное, поэтому он так торжествующе скалился в конце. Решил, что сорвал банк.

«Бедолага». Виктор усмехнулся. «Вот он удивиться, узнав, что кроме кошмаров, эти стекляшки ничего не приносят. Да хотя, ему-то что? И так вся жизнь не сахар».

Парень собрал свои вещи, зажал пострадавшую сумку под мышкой и, протирая ободранные при падении пальцы, направился к себе на работу.

Виктор, конечно, был расстроен произошедшим инцидентом, но в целом, а не этого ли он и хотел? Разве не собирался он сегодня избавиться от этих проклятых побрякушек? Верно, хотел. Но хотел сделать это сам. Своей волей и по своему праву на свободу выбора. А получилось, что и здесь его обманули, обворовали и в прямом и переносном смыслах, забрав право самостоятельно решить, как и куда он спрячет эти капли-передатчики. Хорошо только лишь одно. Теперь, даже если ему или, скорее всего Маше, потому что ему уже навряд ли, захочется поиграться с этим инопланетным подарком, то он не сможет ничего поделать. Нет передатчиков. Украли.

— Да и черт с ними, — Виктор хмуро улыбнулся сам себе. День, начавшийся так хорошо, почему-то не нравился парню все сильнее. И сейчас избавление от передатчиков отчего-то не внушало ему той, испытанной в начале радости. Его посетила странная, глубоко спрятанная, и от того тяжелая мысль, что, возможно, этот сумасшедший мог охотиться именно за тем, что и получил. А это значило, что? Что кто-то еще знает про машины-эволюции. — Черт.

Но усилием воли отбрасывая дурные мысли, Виктор сам себя убеждал, что это теперь не его проблемы. Да он и некогда не хотел себе таких проблем. Никогда не хотел решать глобальные катаклизмы. Не он. Пусть там Брюсы Уиллисы жертвуют собой на далеких астероидах, или всевозможные Нео выводят из интернет спячки все человечество. Но не он.

«Что там говорил этот инопланетянин, мол, пятьдесят поколений еще впереди. Тогда, пускай кто-нибудь другой и разгребает эту кашу». Виктор сплюнул попавшую на язык пыль и тяжелые мысли и пошел дальше, ему предстояло еще жить и жить и, как он искренне надеялся, жить без хлопот и с Машей.