В связи с неполной готовностью к наступлению начало его всё время откладывалось. Гитлеровское командование, обнаружив направление предполагаемых ударов, начало потихоньку отводить свои войска из демянского "мешка" через "коридор" за реку Ловать и далее к реке Редья. Высвобождающимися дивизиями противник еще сильнее укреплял стены "рамушевского коридора", которые нам предстояло взломать.

Накануне наступления мы получили из политотдела армии специальную листовку - обращение к личному составу нашей дивизии.

Весь командный и политический состав штаба и политотдела дивизии был направлен в части, чтобы за ночь довести это обращение до каждого воина.

* * *

Наступление началось утром 15 февраля. Бой развивался обычным порядком: вслед за артподготовкой последовала атака.

Трудно было сначала разобраться в хаосе звуков и определить, что происходит. Видимость в это утро была плохой, да и дым от разрывов на переднем крае очень затруднял наблюдение.

Атакующая пехота на какое-то время появилась на гребешке, перевалила через него, скрылась в лощине и больше уже не показывалась.

Но радостное "Пошли! Пошли!", выдыхаемое в телефонные трубки командирами полков, говорило об успехе. Подбадривающий звонок раздался и сверху, из армии:

- Как у вас дела? Не опоздайте! У Андреева танки с десантом уже Росино заняли!

На участке Казанского полка двадцать орудий прямой наводки и огонь артиллерии с закрытых позиций сделали свое дело -проломили брешь и смели все, что противостояло атакующей пехоте. Пехота устремилась в эту брешь.

К полудню пехотинцы заняли и очистили всю вторую траншею и выдвинулись к третьей. Ширина прорыва превысила два киломeтрa, а глубина достигла тысячи метров. В районе прорыва наши войска захватили все вооружение противника и триста пленных.

Этот начальный успех окрылял, вызывал стремление немедленно развить его и превратить в победу.

- Губский! Губский! - вызывал я по телефону командира Казанского. Продвигайтесь! Куйте железо, пока горячо!

Но Губский сообщил, что дальше у него ничего не получается.

- Полк влез в огневой мешок и скован огнем,- докладывал он. Противник слишком беспокоит с флангов. Пехота продвигается только ползком, а орудия сопровождения совсем продвинуть не могу - выбиты расчеты. Если сможете, помогите огнем да подтолкните соседей, чтобы лучше обеспечивали фланги.

- Действуйте энергичнее! - приказал я. - Помогу вам и огнем и живой силой.

Решил ввести в бой свой единственный резервный батальон. Мне казалось, что именно теперь он сможет помочь Губскому развить успех и пробиться навстречу Батицкому.

Приказав батальону выдвинуться в прорыв и переговорив по телефону с командирами полков, я выехал на передовой НП к Носкову, откуда легче было подготовить огнем новую атаку.

Огонь мы с Носковым организовали и атаку обеспечили. Однако свежий батальон влезал в огневой мешок со значительными потерями. Новая атака Казанского полка с участием резервного батальона оказалась не такой стремительной, как я ожидал, и не принесла большого успеха.

Сделав трехсотметровый рывок, пехота заняла третью траншею, но закрепить ее не смогла. К вечеру под ударами сильных контратак врага третья траншея почти вся была оставлена.

На этом и закончился первый день боя. Завершить прорыв нам не удалось, хотя все силы и средства дивизии были уже введены в бои.

Наши соседи - дивизии полковников Андреева и Батицкого, несмотря на огромные усилия и большие потери, также не смогли прорвать оборону.

Ворвавшимся утром в Росино танкам и десанту Андреева овладеть опорным пунктом не удалось: их не поддержала пехота. Противник кинжальным огнем из пулеметов и заградительным огнем артиллерии отсек атакующую пехоту от вырвавшихся вперед танков и сковал ее перед своим передним краем. Оказавшись изолированными, потеряв в бою свой десант и понеся потери, танки вынуждены были повернуть обратно. Повторные атаки ни к чему не привели. Огневая система противника подавлена не была, а его ответный огонь не уступал нашему.

Не лучшим оказалось положение и у Батицкого. Его войска дважды после значительной огневой подготовки атаковывали передний край, вклинились в него, достигли второй траншеи, но прорвать оборону не смогли. Батицкий, так же как и Андреев, жаловался на неподавленный, губительный огонь противника.

Таким образом, задача дня в полосе наступления трех дивизий оказалась невыполненной. Наибольшего успеха достигли мы, но и он был незначителен.

Должен сказать, что хотя в своих докладах и донесениях мы все еще оперировали полками и батальонами, но по существу это были уже не полки и не батальоны, а только их наименования. До начала наступления наши батальоны имели не более чем по сотне человек. В результате ожесточенного боя их численность сократилась наполовину, а то и больше. Ни вторых эшелонов, ни резервов мы не имели. Артиллерия израсходовала почти все свои запасы, а больше снарядов не поступало. Отсюда можно судить о наших возможностях к концу первого дня наступления.

В течение ночи удалось только слить некоторые малочисленные подразделения, назначить новых командиров вместо выбывших из строя, подтянуть материальную часть, привести людей в порядок, накормить их, предоставить им небольшой отдых, закрепить захваченное.

А противник за ночь воздвиг позади третьей траншеи на протяжении трех километров снежный вал по типу прошлогоднего под Веретейкой. Этот вал явился для нас серьезным дополнительным препятствием. Он маскировал огневые средства и обеспечивал скрытый маневр как вдоль фронта, так и из ближайшей глубины.

Весь второй день ушел на борьбу за третью траншею. Пехота Казанского полка местами вклинилась в траншею, но полностью очистить ее так и не смогла - не хватало сил.

Укрываясь за валом, гитлеровцы поливали огнем из пулеметов и автоматов. Усилился и их артиллерийско-минометный огонь.

Плотность обороны противника на угрожаемых направлениях нарастала с каждым часом.

С 17 февраля гитлеровцы начали вытягивать свои силы из "демянского мешка". Мы своевременно узнали об этом, но сделать ничего не могли. Стены "рамушевского коридора" сдерживали наш натиск. Удержать "коридор" для противника значило обеспечить планомерный вывод своих сил из опасного "мешка". Поэтому сопротивление гитлеровцев было исключительно ожесточенным.

И третий день не принес нам успеха. После полудня на НП позвонил Арефьев и сообщил, что получена шифровка, касающаяся лично меня.

- Что там такое? - спросил я.

- Приезжайте, ознакомьтесь сами, а по телефону говорить не могу, ответил Арефьев.

До самого вечера терзался я мыслью: "Что же это может быть?" Долго тянулось время, пока я наконец не оказался в своем блиндаже.

Новость была неожиданной. Приказом фронта я освобождался от командования дивизией и назначался командиром другого соединения. Это соединение располагалось за Полой, севернее Васильевщины, и утром следующего дня должно было перейти в наступление с целью прорыва фронта на том участке "коридора".

Раздумывать было некогда. Наскоро попрощавшись с боевыми товарищами, я выехал с адьютантом к новому месту назначения.

Грустно было расставаться с родной дивизией. Позади остались два года совместной работы с большим коллективом, из них - полтора года напряженной фронтовой жизни...

На следующий день соединение, которым я теперь командовал, совершило прорыв фронта и, развивая успех, первым вышло 28 февраля на берега Ловати.

Туда же вышла и наша старая дальневосточная дивизия. Командовал ею теперь полковник Корнилий Георгиевич Черепанов.

Почему же не была уничтожена демянская группировка противника? Почему ей удалось выйти из-под ударов наших войск?

Ответы на эти вопросы наша военная печать дала вскоре после окончания Великой Отечественной войны. Мне, участнику боев у "рамушевского коридора", остается только подтвердить серьезные ошибки, допущенные командованием Северо-Западного фронта и командованием наступавших армий как при подготовке, так и в ходе операций.