На улице стояла глубокая ночь. Торин лишь на миг задержался на пороге, устало проведя ладонью по лицу.

«А Дис и Кили ждали меня и Фили,» — мелькнуло в голове у него. — «Не легли, ждали, когда вернусь…»

На душе стало чуточку радостнее и даже мысли о Двалине уже не вызывали жгучей злости и боли.

… Двалин хрипло застонал и открыл глаза. Высоко над головой, сквозь ветви темной кроны леса сияли колким светом звезды. Тело его заледенело настолько, что глухая боль с трудом пробивалась сквозь холод, сковавший его. А может мешало дерево, что придавило его. А может то, что затылок Двалина казался раскалённым сгустком стучащей боли. Настолько сильной, что боль в груди уступала ей.

Балрог, опять рёбра…!

Он с трудом поднял голову, искренне опасаясь, что она развалится на две половины, и глянул в сторону. И шокировано замер — на расстоянии руки лежал мертвый волк с кинжалом в теле. С его кинжалом.

«Мальчик!» — вспыхнуло в голове молнией.

Превозмогая боль, Двалин с трудом приподнялся, опираясь в грязь локтями и посмотрел вокруг. Раскисшая земля под ковром осенних листьев. Острое зрение подгорного жителя выхватило в грязи следы копыт — его сбежавшего пони или чужого? Но больше не было ничего…

Тела мальчика не было…

А если волк был не один?

Голова гнома опустилась в грязь, и Двалин отчаянно закрыл глаза. Он был против мальчишки. На шее Торина и так было слишком много, а тут еще этот тощий, как щепка, соломенноголовый мальчонка. Сын неизвестно кого… хотя не-е… известно кого. Гнома и человеческой девицы. Не шлюхи, как можно подумать…

«Дочери моей он», — нехотя сказал гондорец. — «Только это отродье того ублюдка я видеть не желаю! Забирай, и проваливай!»

Даже имени не сказал. Ни гнома, ни дочери своей… но глядя в злые, но полные скрытой боли глаза старика, Двалин понял одно — не стоит спрашивать их имен. И от мальца старик хочет избавиться по одной простой причине.

Мальчонка и впрямь был вылитый гном.

Маленький гном.

Значит, жизни ему было отмерено как любому из детей Махала-Отца. Не смог бы его вырастить этот старик. Лучше ему будет среди гномов. Но не рядом с Торином. Знал Двалин одну семью гномов, что вырастив двух сыновей, на старости лет воспитывали четверых осиротевших малышей-гномов. А где четверо, там и пятый. Он им даже денег подкинет. Как плату, так сказать… и совесть спокойнее будет.

Так он думал.

А теперь?

Затылок горел от боли, он с трудом дышал, лежа под проклятым деревом посреди дороги… а рядом лежала мертвая туша волка! И мальчишки рядом нет…

А ведь Двалин не мог убить этого волка. Значит… неужто? Да даже если и мальчик, то что с того? Если волк был не один… то другие загрызли его и утащили. Подальше от дороги, где могут оказаться другие двуногие и помешать им трапезничать.

Двалин искренне пожалел, что не сдох. Думать о том, как стая волков разрывает на части детское тельце, было невыносимо. И это его вина!!

Поглощенный виной и глухой болью, Двалин не сразу услышал хлюпающий по грязи звук копыт. А когда разум все же отметил приближение в его сторону коня или пони, это гнома не воодушевило. Он действительно жалел, что не умер под этим проклятом деревом!

Копыта встали в ладони от лица, и Двалин пусто посмотрел вверх. Морда пони обдала его горячим дыханием, обратившимся в белесый пар.

— Жив? — сухо спросил сверху голос Торина.

Двалин отвернул голову от копыт и обреченно закрыл глаза. Как смотреть ему в глаза? Как сказать о своей вине?! Как можно простить такое?! Он воин, что должен защищать, послужил прямой смерти ребенка!! От клыков зверей…

Торин спешился, грузно спрыгнув в грязь. Подошел к дереву, взялся за ветви, поднял, и, с натугой выдохнув, отвалил его в сторону, освобождая Двалина от его тяжести. Подошел, сел на корточки…

— Жив, спрашиваю? — вновь спросил он.

— Лучше б сдох, — честно ответил он, нехотя открывая глаза.

— Ничего не хочешь сказать? — спросил Торин, смотря на него своим особым взглядом, по которому не понять что у него в голове.

Лучше бы орал, прожигал полным бешенства взором. Понятнее, проще… а так… если б мог, закопался бы сам на полный свой рост под землю!

— Тварь я, — вырвалось у него в ответ на вопрос Торина. — Полная.

— Это все? Ничего больше сказать не хочешь?

Двалин молчит. Горько отворачивается и смотрит пусто на мертвого волка. Что ему сказать?!

Торин хмыкает и роняет:

— Тебе повезло. Он жив.

— Что?! — он дергается, неверяще оборачивается к Торину и тот криво усмехается.

— Да, жив. Ранен, но жив. Волк задел его клыками, но мальчик выживет. Убил бы за него тебя, но Балин не простит.

— А ты? — само срывается с губ.

— А не слишком много хочешь, друг? — выплёвывает Торин. — Я могу тебе верить? После всего этого?! Кто дал тебе право решать за меня?! Кто?!

Двалину ответить нечего. Нет у него такого права… стыдно. Торин выдыхает.

— Давай, подъем! — зло говорит он, хватая за плечи и вздергивая вверх.

В глазах Двалина темнеет от вспышки боли и он плывет, но упрямо сжимает зубы, наваливаясь на Торина. Тот подтаскивает его к пони и Двалин, с трудом прогоняя дурноту и тьму перед глазами, с невероятным усилием над собой, с помощью Торина садится в седло. Пальцы судорожно вцепляются в луку седла, Двалин сглатывает подступившую к горлу тошноту и выговаривает:

— Клыки не забудь…

— Что?… — непонимающе переспрашивает Торин.

— Клыки, говорю! — выдыхает Двалин сквозь зубы. — Первый azx´al* мальчишки…

Торин медлит ровно миг, смотря на него, а потом, удивленно взметнув брови, кивает и одобрительно усмехается.

— Не забуду. Не свались с седла, пока я не вернусь.

— Уж не свалюсь… — ворчит Двалин, и на сердце, несмотря на слабость и боль в теле, становится легко-легко. — Первый azx´al очень важно сохранить…

Ладно. Раз так хочет Торин…

Но драться пацана учить будет он!

azx´al — первый трофей; гном, впервые убивший врага или приравниваемого к нему опасного зверя, должен взять себе что-то на память как залог будущей удачи в битвах.

Фили лежал на чем-то теплом, мягком… под тяжелым покрывалом. Правую ладошку колола ткань, и мальчик, поморщившись, пошевелился на кровати, спрятав ладошку под щекой…

И почти сразу, сквозь сон, до Фили донёсься громкий шёпот:

— Эй, ты спишь? — и в плечо, вместе с голосом Кили, ткнулся палец.

Фили вздрогнул и дернулся, открывая глаза.

— Ура!! Проснулся! — оглушил его воплем маленький гном.

Фили растерянно заморгал, прогоняя остатки сна, и неверяще огляделся. Он лежал в кровати в той самой маленькой комнатке в доме гномов… и радостно вопящий Кили вприпрыжку бросился навстречу своему дяде и маме…

Услышав радостный вопль племянника, Торин поспешил в комнату детей вместе с Дис. Счастливый Кили бросился к ним, стоило переступить порог комнатёнки. Вот только…

Дис и Торин встревожено переглянулись. Очнувшийся Фили, с забинтованным плечом, потерянно-грустно взглянул на них и сжался, сев на кроватке, опустив головенку. Будто боялся или…

До того, как Фили похитил тот человек, мальчик начинал потихоньку оттаивать и тянулся к ним, пытаясь ластится так, как обычно делают нелюбимые никем дети. В отличии от Кили он не прижимался, не вис, вцепившись ручонками в пояс Торина… о нет, он… пытался "угодить". Торин ни в жизнь не забудет, как Фили вымыл его сапоги и отчистил закопченные котелок и сковороду, чтобы "оправдать" себя-обузу в их глазах. Как пытался помочь с дровами… каждое утро.

И на каждое доброе слово во взоре мальчика будто зажигался свет. В его глазах Торин и Дис постоянно видели затаенную надежду… на что-то… такую отчаянную, что взрослые невольно терялись.

А сейчас… он сжался, опустив голову, будто боялся посмотреть на них…

Что же случилось с ним, пока он был у того человека? Что наговорил ему Двалин?