— Должен согласится с уважаемой Лобелией и с глубоко уважаемой мной хозяйкой этого славного дома, — учтиво сказал он, благодаря мысленно Балина за когда-то поистине нудный рассказ о правилах вежливости, принятых в человеческих землях (и которых явно придерживались хоббиты). — Есть вопросы, которые обсуждать возможно лишь с близкими родственниками… моей невесты.

«Моей невесты» произнести было особенно трудно. И по правде Торин в этот миг чувствовал себя настоящим подлецом. Он и не подумал бы делать предложение девушке и делать подарки, которые поставили бы ее в неудобное положение, но…

Хоббитянка, что задала ему вопрос, обиженно поджала губы.

— Подумайте, какие все воспитанные… — проворчала она.

К счастью, это бурчание не было услышано иными, а хозяйка дома призвала всех оценить явства на праздничном столе, пообещав, что они все обсудят с женихом и «милой гостьей Бофура» после празднества.

После такого обещания у вышеназванных пропал всякий аппетит… если он вообще был.

После обильного застолья, за которым Милли и Торин так и остались голодными, все были приглашены на дворик за домом. Вокруг было множество цветов и гирлянд, а когда все вышли во двор, над головами собравшихся, высоко в ночном небе распустились с громкими хлопками красочные веера фейерверков. Заиграла музыка и были объявлены танцы. Бофур тут же ухватил за руку Милли и потащил ее танцевать, а вслед за ними потянулись другие пары. Торин, правильно оценив взгляд хозяйки дома, учтиво пригласил на танец смущенную Бианку. Он опасался, что из этой затеи ничего хорошего не выйдет и девушка не сможет выдержать этот танец. Но опасения были напрасны. Он вел ее в танце, придерживая за талию, тщательно следя за другими парами, и оберегая Бианку, а она двигалась легко и просто, изящно следуя и повторяя движения танца. И он не мог вновь восхититься ею…

И все же… танцы не очень влекли Бианку и Торина. Куда больше им обоим хотелось оказаться в каком-нибудь уединенном месте, чтобы поговорить и объясниться. Торину нравилась Бианка, да, но ему совершенно не нравилась вся эта ситуация… было в ней что-то насквозь лживое. И это коробило и оскорбляло. И его самого, и эту девушку. А Бианка, вспоминая Бофура и чувствуя скованность гнома, начала понимать, что все не просто… что все не так, и с розой не все так очевидно…

— Здесь так шумно, — тихо сказала она, когда закончился танец. — Слишком много чужого внимания… мы не могли бы прогуляться с вами по саду?

Дворик, на котором танцевали гости-хоббиты, был окружен невысокой плетенной оградой, а за ней виднелись деревья.

— С удовольствием, — сказал Торин, и повлек за собой Бианку под арку, что отделяла двор и сад.

Сад был совсем небольшим, но в нем враз стало как-то легче дышать. И стало слышно, как скворчат в темной траве невидимые цикады и сверчки. Торин и Бианка молча прошли по узкой тропинке сада, чувствуя вновь неловкость друг перед другом.

— Я… должен вам признаться, — наконец выдохнул, не выдержав неловкости, Торин, останавливаясь под садовым фонариком.

— Вы не хотели дарить мне розу, я знаю… — тихо сказала в ответ Бианка, грустно улыбнувшись. — Сомневаюсь, что вы знали… что значит для хоббитов роза.

— Да… мне сказали, что это лучший подарок для девушки-хоббита. Простите, я понимаю, в какое положение вас поставил.

— Нет, не просите прощения… никто… не удивится, когда узнает правду. В конце концов я… это было бы смешно…

Голос Бианки упал до едва различимого шепота и Торин помрачнел, понимая, что хотела на самом деле девушка. Кто мог и в самом деле полюбить слепую девушку? Большинство калек полагают себя обузой… и от одной этой мысли стало невыносимо.

— Бианка, послушайте… все не так, — он взял ее ладони, удерживая рядом, вглядываясь в ее лицо. — Вы удивительная. И такая красивая…

— Не надо! Прошу вас, не надо так шутить… — голос Бианки дрожал от сдерживаемых слез. Она вырвала ладони из его рук, отступая назад.

Но Торин не хотел ее отпускать, не хотел чтобы она сбежала и придумала себе что-то страшное. Ему не хотелось причинять ей боль. Но как объяснить, — чтобы она поверила! — что она нравится ему, хоть сегодня он и не думал делать ей… предложение. любые слова его показались бы сейчас ей ложью…

Что он мог ей сказать?

Мягкий, слабый свет садового фонаря падал на ее лицо, золотя кудряшки и скрадывая, делая черты лица ее ещё более тонкими, изящными… и остренький носик, и пушистые ресницы… и зеленые глаза, блестящие от слез…

Торин наклоняется и мягко целует тонкие, мягкие губы… и Бианка замирает.

— Я бы хотел надрать уши вашему кузену, — тихо сказал Торин. — За то, что он обманом вынудил подарить вам розу… но знай я, что она значит… я бы вновь подарил ее вам. Ибо не проходило дня, чтобы я не вспоминал вас. Я никогда не любил… и не знаю, каково это, любить… но знаю одно — я не хотел бы потерять вас.

И в его голосе звучало столько искренности, что Бианка… поверила.

Торин шел к дому Дис, и улыбка вновь и вновь появлялась на его лице. На сердце было легко и светло, и не хотелось думать ни о чем, кроме как о Бианке… и он совершенно забыл про Двалина.

Подойдя к дому Дис уже глубокой ночью, Торин решил выкурить трубку, а уж потом идти в дом. Сев на крыльце, он вынул трубку из кармана кафтана и небольшой мешочек с табаком из Южного Шира. В этих местах это был лучший табак, но по мнению гнома ему не хватало крепости…

Набив трубку, он разжег ее с помощью огнива и крепко затянулся, прикрыв глаза. Ночь вокруг была тиха и спокойна, и было в удовольствие сидеть в прохладной ночи и просто курить…

— Торин… эй! Торин!.. — вдруг прошипели от забора.

Торин удивленно взглянул на забор. Над невысоким забором торчала голова Двалина, с крайне смущенной мордой лица.

— Двалин? Что ты…

— Слушай, Торин… эээ… одолжи штаны? — промямлил друг.

Торин от неожиданности подавился дымом и закашлялся.

— Что? — не веря себе, переспросил он Двалина.

— Что… что… мне это… до постоялого двора дойти надо… я это… того…

— Чего того? — вздернул тот бровь в изумлении.

— Ну, это…

— Так, постой! — Торин встал и подошел к забору. — А теперь объясни толком — что случилось? Зачем тебе… мои штаны?

Двалин еще никогда на его памяти не выглядел ТАК смущенно.

— Ну… она чудовище!

Торин тупо смотрел на Двалина ровно пару мгновений, а потом сложился пополам от смеха.

— Не смешно! Чё ты ржешь, а?! Чё ты ржешь?! Она на меня кувшин вылила! Прям на штаны, будто я в кусты не успел! Вот че делать было, а? Да я даже не понял, как мы оказались в той комнате! Снимай да снимай! Ну, я снял… а она… Торин, хорош, а?! ХВАТИТ РЖАТЬ!

— А как же ты… — давя смех, выговорил Торин. — Без штанов?

Двалин смущенно что-то пробурчал под нос.

— Что? — переспросил Торин.

Двалин сердито зыркнул на него.

— Схватил что попалось и в окно!.. а это… ее юбкой оказалось…

Мгновение тишины…

— ТОРИН!!! ХВАТИТ РЖАТЬ!!

Нэд-мыловар хмуро сидел за столом, прижимая к фингалу под правым глазом мокрую тряпку. Как же быстро кончились деньги! Десять золотых и пятнадцать серебряных монет с медяками! Было обидно до самых печенок. Ведь всего-то пару-тройку дней покутил в трактирах! В кои-то веки за свою жизнь пожил пару дней в свое удовольствие! Ну, погулял-то по правде чуть больше недели… но ведь он заслужил! Сколько лет трудился не покладая рук, горбатился… воспитывал чужого щенка! Хлеба на него не жалел! Хотя у самого детей орава, а таки этого… вышметка под забор не выкинул. Вырастил! Что же он, не заслужил пожить в свое удовольствие?!

А деньги раз и кончились… да еще должен остался трактирщику «Ушлая рыба». И фингал поставили, ребра помяли вышибалы его… на долгую память. Вот как так вышло?! Да еще жена ходит и шипит, поедом ест, столько денег на дерьмо спустил, видите ли…

— Цыц, баба! — рявкнул Нэд, не выдерживая. — Я тут хозяин!