Люси Шесней стала поправляться от своей болезни; через неделю после приезда сэра Стефена она уже могла встать с постели и перейти на диван.
Фредерик не был допущен к больной с тех пор, как видел ее в горячке и не был узнан ею. Но, узнав от своего дяди Джона, что она встает с постели, он пошел прямо в дом Карлтона.
Встретив в прихожей Джонатана, он без лишних разговоров поднялся на лестницу и постучался в знакомую дверь.
«Войдите», – ответил голос Люси.
Он нашел ее одну, на диване, против камина, закутанную в теплую шаль.
Внезапная краска покрыла ее бледные щеки, потом после минутного волнения, она протянула ему руку. Никто не произнес ни одного слова. Фредерик положил свою руку на ее чудную головку.
– Люси!.. Всю жизнь свою я не перестану благодарить небо, – сказал он, положив ее головку на свое плечо.
– А разве ты думал, мой друг, что я умру?
– Да, дорогая, я так думал одно время, я могу сказать это теперь, когда опасность прошла. Люси, ты должна быть моею как можно скорее; я не выношу мысли о возможности повторения такого испытания.
– Если бы даже я и тогда была твоею, ты бы не мог спасти меня от опасности.
– От болезни нет, сознаю; но знать, что ты здесь, больна, близка к смерти и не быть при тебе! – Вот, где испытание! Нечего говорить, как я страдал, сколько часов, сколько ночей я провел, расхаживая мимо этого дома, устремив глаза на твое окно. Может случиться, что ты заболеешь будучи моей женой, Люси, но тогда у меня будет право ходить за тобою, около тебя буду тогда я, и никто другой! Что значат сестры, сиделки, друзья в сравнении со мною?
Как она была счастлива! Она чувствовала, как возвращаются ее потерянные силы; она чувствовала каждое биение этого великодушного сердца! Она почти радовалась, что была больна.
– Ведь это ты спас меня, Фредерик, – сказала она, нежно глядя ему в лицо.
– Я? Каким образом?
– Призвав сэра Стефена. Дженни говорит, что его приезд успокоил меня, что он мне что-то такое дал, какой-то порошок и что он отменил примочку, которую мне прикладывали к голове.
– Дорогая Люси, он сделал для тебя не более того, что уже было сделано раньше дядей Джоном и Карлтоном; болезнь уже шла к концу, когда приехал мой отец.
– Я не откажусь от этой мысли. Мне приятно думать, что твой отец спас мне жизнь и что ты привел его ко мне.
– Сохрани же это убеждение, дорогая, сохрани в глубине души мысль, что мне ты обязана своим будущим счастьем, и с Божьей помощью я постараюсь оправдать ее.
– Не находишь ли ты, – сказала она улыбаясь, что ты слишком долго держишь мою голову на своем плече?
– А разве ты устала? Или тебе неудобно?
– О, нет. Но ты, вероятно, устал.
Он поднял голову, чтобы взглянуть на Люси.
– Устал! Разве от счастья устают?
И, пожирая ее глазами, он нагнулся, чтобы поцеловать ее.
В эту минуту раздался легкий стук в дверь и вошел Карлтон.
Внезапная краска покрыла лицо Люси; она сделала усилие, чтобы освободиться от сжимавших ее объятий, но Фредерик Грей удержал ее, и посмотрел Карлтону прямо в глаза.
– Что вы тут делаете, мистрис Карлтон?
– Я! Мне кажется, я у себя дома.
– Конечно, вы у себя дома; по в вашем доме есть и комната леди Люси.
Казалось эти два человека не могут встретиться, чтобы не сказать друг другу несколько горьких оскорбительных слов.
Фредерик Грей осторожно освободил Люси и встал около нее.
– Как доктор моей невестки, как ее опекун, пока она находится в моем доме, – продолжал Карлтон, – я, в свою очередь, имею право спросить вас: «Что вы тут делаете, мистер Фредерик Грей?» Для Люси и для ее здоровья ваше присутствие здесь неуместно.
– Позвольте мне самому судить, – ответил холодно молодой человек. – Леди Люси будет моей женой, и никто кроме меня не заинтересован в том, что для нее уместно.
Говоря это, он приблизил стул к дивану и сел около Люси, чтобы доказать, что он совсем не намерен уходить.
– Не нужно ли вам чего-нибудь, мистер Карлтон, – сказала Люси в волнении.
– Я принес вам, Люси, эти два порошка, – ответил он, положив около нее две бумажки. Вы сегодня утром жаловались на изжогу – примите один из этих порошков в вине, это поможет вам.
– Благодарю, – сказала она, – я сейчас приму его.
Во время этой сцены вошла Юдио. Карлтон больше не настаивал на уходе своего непрошенного гостя, боясь взволновать Люси; он вышел из комнаты.
– А разве ты страдала изжогой, Люси? – Сказал Фредерик, рассматривая порошки.
– Да, кажется. Сегодня утром я чувствовала жжение в горле, чувство, которое я никогда не ощущала. Мистрис Карлтон сказал, что это изжога.
Фредерик попробовал порошок на язык; потом он подал его Юдио.
– Выбросьте это, Юдио, оно не принесет леди Люси никакой пользы.
– Разве я не приму их? – Спросила Люси.
– Нет, я пришлю лучшее лекарство.
И он подал порошки Юдио, принявшей их кончиками пальцев, как будто боясь боли, которую они могут причинить ей.
Через минуту в комнату вошла Дженни. Фредерик извинился, что без позволения пришел в комнату Люси.
Через полчаса он, уходя, встретил на лестнице Карлтона.
– Пожалуйста, мистер Фредерик, одну минуту. Нам пора объясниться. Вы начинаете слишком бесцеремонно обращаться со мною: вы входите в мой дом; вы вмешиваетесь в мои дела…
– В настоящую минуту в вашем доме живут Шесней и мои визиты относятся только к ним, – ответил Фредерик. – Впрочем, я вас не очень стесняю.
– Я должен просить вас стеснять меня в будущем еще менее. Кроме того, я не позволяю никому вмешиваться в мою практику: когда я сознаю свою неспособность продолжать лечение какого-нибудь больного, тогда другие могут взяться за него. Посещение вашим отцом и вами больного ребенка в Таппер-коттедже для меня очень оскорбительно и я просил бы вас…
– Это дело ваше и мистрис Смит, – сказал Фредерик, смеясь. – Она послала за моим отцом, а я пошел с ним, вот и все; я даже ни видал этого ребенка. Что же касается того, что я интересуюсь вами, то моя совесть, право, чиста в этом отношении; я просил Люси не принимать ваших порошков. Но подумайте, пожалуйста, и о том, в каких мы отношениях друг с другом.
– Вы хладнокровны и владеете собою, сударь, – сказал Карлтон, чувствуя, как в нем закипела вся старая ненависть к Фредерику. – Когда-нибудь мы сведем наши счеты.
– Быть может для вас было бы гораздо лучше, чтобы этот день никогда не настал. Что касается меня, то, будьте уверены, что я всеми силами буду избегать его. Мы не любим друг друга, мистер Карлтон, но нам нет необходимости ссориться каждый раз, когда случай сводит нас вместе. Я не имел намерения оскорбить вас, входя в ваш дом без вашего разрешения, я сознаюсь, что принимая во внимание наши враждебные отношения, мои посещения могли оскорбить вас. Я извиняюсь перед вами и надеюсь, что вы не будете мешать мне бывать в вашем доме, учитывая данные обстоятельства. Впрочем, через день или два дамы, вероятно, будут в состоянии вернуться к себе домой.
Сказав это, Фредерик ушел, не ожидая ответа Карлтона.
Лора находилась однако все в том же состоянии духа. Подозрения ее насчет отношений мужа к обитателям Таппер-коттеджа становились день ото дня все сильнее. Сердце Лоры Карлтон давно страдало от глубокого унижения, причиненного супружеской неверностью. Гордясь своим происхождением и титулом, гордясь своим общественным положением, припоминая, как страстно она любила этого человека, с какой глубокой верой она продолжала любить его в первое время своего замужества, она чувствовала себя теперь глубоко оскорбленной.
Ревность, злоба, жажда мести овладели всем ее существом. Она жила одной мыслью: унизить Карлтона, т. е. довести его до того, чтобы он унизился перед нею. Она хотела найти какое бы то ни было обвинение против него. Она уже заранее воображала себе его у ног своих, молившем о прощении, о забвении нанесенного оскорбления, а себя с гордо поднятой головой, бросающей ему эти слова: «Я покидаю вас: с этой минуты мы чужие люди!»
Дженни еще не говорила с Карлтоном о Клариссе, как она намеревалась. Она хотела спросить его, не может ли он дать ей какие-нибудь сведения из его прошедшей жизни, но доктор был до того занят, а ужас Дженни, боязнь за жизнь Люси так овладели ею, что во все время пребывания ее в доме Карлтона, она была не в состоянии вести разговор на эту грустную тему.
Однако, как только спокойствие вернулось к ней, Дженни опять стала думать о прежнем. Она теперь была с Карлтоном в дружелюбных отношениях и ничто не мешало ей завязать с ним разговор.
Но настало время, богатое обстоятельствами, одно неожиданнее другого.