Так что ни о каком «вольном хлебопашце на вольной земле» в «цивилизованных странах» давно уже нет и речи. Как видим, здесь впервые произошло своеобразное нарушение «святая святых» рынка – закона стоимости в собственно капиталистическом производстве. Сейчас этот процесс продвинулся значительно дальше – сначала в добывающих отраслях промышленности, затем в тех, которые с ним наиболее тесно связаны и т.д. По мере выработки ресурсов, загрязнения окружающей среды и нарастания проблемы отходов, влияние указанного фактора все больше начинает сказываться на всем капиталистическом производстве. Предыдущий колониализм и нынешний неоколониализм несколько смягчают эти проблемы для стран капиталистического «ядра», но это только оттягивает неизбежные последствия – ликвидацию рынка и введение всеобщего олигархического управления.

Переход капитализма в стадию империализма начался во вполне определенное время. По Ленину, «для Европы можно установить довольно точно время окончательной смены старого капитализма новым; это именно – начало ХХ века»[19]. Но только эта смена оказалась еще далеко не окончательной. Разумеется, и сейчас «империализм есть прогрессирующее угнетение наций горсткой великих держав», однако уже нельзя однозначно утверждать, что это также «есть эпоха войн между ними за расширение и упрочение гнета над нациями»[20]. Хотя противоречия между империалистическими державами во многом продолжают сохраняться, превалирующее значение все больше приобретают их общие интересы в совместной эксплуатации, и уж конечно в «упрочении гнета над нациями» всего остального мира.

Соответствующие процессы нашли отражение в так называемой «теории ультраимпериализма». Начало ей было положено работами К.Каутского[21]. Надо сказать, что эта теория вызвала резкое неприятие со стороны Ленина. Вообще-то Ленин не возражал против того мнения Каутского, что возможно «усиливающееся международное переплетение различных клик финансового капитала ... поставит на место борьбы национальных финансовых капиталов между собою общую эксплуатацию мира интернационально-объединенным финансовым капиталом»[22]. «Рассуждая абстрактно-теоретически, – писал он, – можно прийти к выводу, к которому и пришел ... Каутский, именно: что не очень далеко уже и всемирное объединение этих магнатов капитала в единый всемирный трест, заменяющий соревнование и борьбу государственно-обособленных финансовых капиталов интернационально-объединен-ным финансовым капиталом»[23]. Но, тем не менее, Ленин считал, что к такому выводу можно прийти, только «распрощавшись с марксизмом».

Почему? А потому, что будучи правильной в принципе, в конкретных условиях того времени эта теория, по мнению Ленина, оказалась «самой тонкой и наиболее искусно подделанной под научность и под международность, теорией социал-шовинизма»[24] и служила «для оправдания оппортунистов»[25]. «Можно ли, однако, спорить против того, что абстрактно “мыслима” новая фаза капитализма после империализма, именно: ультраимпериализм? Нет. Абстрактно мыслить подобную фазу можно. Только на практике это значит становиться оппортунистом, отрицающим острые задачи современности во имя мечтаний о будущих неострых задачах. В теории это значит не опираться на идущее в действительности развитие, а произвольно отрываться от него во имя этих мечтаний. Не подлежит сомнению, что развитие идет в направлении к одному-единственному тресту всемирному, поглощающему все без исключения предприятия и все без исключения государства. Но развитие идет к этому при таких обстоятельствах, таким темпом, при таких противоречиях, конфликтах и потрясениях, – отнюдь не только экономических, но и политических, национальных и пр., и пр., – что непременно раньше, чем дело дойдет до одного всемирного треста, до “ультраимпериалистического” всемирного объединения национальных финансовых капиталов, империализм неизбежно должен будет лопнуть, капитализм превратится в свою противоположность»[26]. Этого, однако, не произошло, и «дело дошло» если еще и не до «всемирного треста», то по крайней мере до транснациональных корпораций, до того, что империализм начал постепенно превращаться в «ультраимпериализм».

Выше мы рассматривали причины, по которым социалистическая революция не могла произойти в передовых капиталистических странах. Развитие капитализма продолжилось на его собственной основе. Соответственно он все больше и больше приобретает реальные черты «ультраимпериализма». Если бы одновременно со свободой обращения капитала существовала и развивалась также в обязательном порядке предполагаемая «рыночной экономикой» свобода циркуляции рабочей силы – которая при нынешней «глобализации» экономики в масштабах всей капиталистической системы также должна была бы иметь всемирный характер, – то теоретически имел бы место все тот же «классический» капитализм, только в разросшихся, глобальных масштабах. Но тогда и капитализм не был бы капитализмом, ибо не имел бы той самой «периферии», без которой ни его становление, ни развитие были бы невозможными. Империализм стал естественной реакцией стран капиталистической «метрополии» («ядра») на постепенное проникновение собственно капиталистических отношений в страны «зависимого капитализма» («периферии»). При свободной циркуляции рабочей силы каждый капиталист руководствовался бы собственными интересами, покупая на рынке наиболее дешевую рабочую силу независимо от ее происхождения, что приводило бы к постепенному выравниванию ситуации в мире. Одновременно в чистом виде действовал бы открытый Марксом закон абсолютного, а уж тем более относительного обнищания пролетариата, особенно если учесть все больше проявляющуюся ограниченность природных ресурсов на планете. Результатом уже давно была бы коммунистическая революция, именно та, на которую рассчитывали Маркс и Энгельс, и оказалось бы вполне справедливым утверждение Ленина, что капитализм «превратится в свою противоположность» раньше, чем образуется «всемирный трест». Именно поэтому капитализм и «выбрал» другой путь, путь империализма, т.е. социальной дифференциации не только на классовом (внутреннем), но и на надгосударственном (внешнем) уровне с разделением теперь уже капиталистических государств на эксплуатирующие и эксплуатируемые, отказавшись при этом от главного своего экономического механизма – свободного рынка со свободной циркуляцией не только капиталов, но и рабочей силы.

То, что Маркс в известном смысле считал сущностью капитализма как общественно-экономической формации, оказалось только временным состоянием, «болезнью роста», «подростковым периодом» системы, когда этот рост, инициированный и первоначально «субсидированный» внешними источниками, «свалился» на плечи трудящихся самого капиталистического «ядра». Уже имманентная данному строю жажда прибавочной стоимости – самой по себе, а не тех благ, которые можно за нее получить, – привела к резкому (даже сравнительно с феодализмом) усилению эксплуатации предпринимателями непосредственных производителей. Но именно эта же жажда прибыли (а не потребления) в дальнейшем привела также к тому, что она не «проедалась», а вкладывалась в расширение производства – первоначально преимущественно в расширение производства средств производства. Одновременное действие расширения производства (что как длительный относительно устойчивый процесс в конечном счете предполагает также обязательное расширение потребления) и его отрицательных социальных следствий (вызывающих все более организованное противодействие пролетариата) в условиях продолжающейся (и усиливающейся!) «внешней» эксплуатации привели сначала к ослаблению, а затем и снятию наиболее антагонистических форм противостояния собственников средств производства и непосредственных производителей в самих «промышленно развитых странах» – вплоть до того, что в условиях современного империализма (империализма, все более превращающегося в «ультраимпериализм») в определенных отношениях, а именно в отношениях с остальным миром (прежде всего трудящимися «развивающихся стран») эти две прежде безусловно антагонистические социальные группы оказались по одну сторону баррикады.