– Так я не понял, в чем меня обвиняютто? – кашлянув, поинтересовался Андрей.

Следователь радостно ухмыльнулся:

– Я лично – ни в чем. Это в Барселоне решат. В главномто вы, мистер Андреас, признались, да и детали выболтали, сообщника даже назвали, хоть никто вас с пристрастием и не спрашивал… Эх, будь я помоложе, с амбициями – такое бы дело раскрутил! А сейчас, чего уж… в чужие дела соваться, нет уж, увольте. Времена сейчас, сами знаете, смутные.

– Надеюсь, в Барселоне у меня будет и адвокат, и переводчик, и консул.

– О, дадада! Там все будет, все… Боюсь, что только недолго. Эй, стража! Уведите сего господина… да скажите там палачу – не понадобился. Господин Андреас оказался весьма разумным человеком, хехе. И пусть готовят клетку! До обеда чтоб выехали.

О какой клетке шла речь, Громов узнал уже минут через двадцать – несмотря на весь дурацкостаринный антураж, приказания следователя исполнялись здесь с завидной быстротою и точностью. Предназначенных для отправки в Барселону узников – Андрея и Жоакина – посадили в ту самую телегу с деревянной клеткой, которую Громов уже имел сомнительное счастье лицезреть, – а сейчас вот пришлось в ней проехаться, на потеху собравшемуся в тюремном дворе персоналу. Двое дюжих стражников в кирасах и с алебардами уселись позади, один – без кирасы и алебарды, но с палашом – взял в руки вожжи и подогнал лошадей:

– Ннооо!

Заскрипели колеса, и повозка, раскачиваясь на кочках, словно океанский корабль, осторожно выехала из ворот узилища и столь же неторопливо загрохотала по мостовой, быстро, впрочем, закончившейся – метров через двадцать, сразу за небольшой церковью, уже начинался проселок. Вот уже где пришлось поглотать пыль!

Бежавшие позади повозки любопытные мальчишки отстали, пошвыряв вдогонку «карете» камни, один из которых угодил одному из конвоиров в кирасу, вызвав град проклятий и явное желание немедленно расправиться с наглецами… поспешно скрывшимися в придорожных кустах.

– Это они специально так издеваются? – скрипя на зубах песком, громко возмущался Громов. – Что, в полиции уже машин нету или лимит на бензин закончился? Так могли б и по железной дороге отправить… нет, все понимаю – но это!

Кроме всего прочего, Андрей еще ругал и себя, за то, что не догадался попросить у следователя сделать хотя бы один звонок – номер мобильного Влады он помнил. И вообще, странно было, что девушка его не ищет! Хотя, может, и ищет, может, все телефоны в полиции оборвала, да и в консульстве тоже.

Громов неожиданно для себя подмигнул Жоакину:

– А иконкуто мою так и не отобрали! А ты говорил – спрятать.

Молодой человек улыбнулся, подумав – а большой, верно, нынче здесь шум поднялся! Сейчас газетчики понабегут, репортеры – еще бы: гражданина России облыжно обвиняют в терроризме! Чушь какаято, противно слышать. Да и пижон этот – следователь – так толком обвинение и не предъявил. Ну да, не в его компетенции – так ведь и сказано было. Ничего, в Барселоне посмотрим, что к чему! Вот только телега эта средневековая…

– Жоакин, друг, нука поясни, что тут у вас вообще происходит? Конвой этот, следователь – они всегда так одеваются? Типа – форма такая, да?

– Одежда? – парнишка моргнул. – У благородных – благородная одежда, да.

Громов лишь сплюнул да повнимательнее взглянул на «сообщника», которого наконец смог как следует рассмотреть. На вид – лет пятнадцатьшестнадцать, темные глаза, черная шевелюра до плеч, одежка – лохмотья какието: шорты или, скорее, бермуды из мешковины и такая же безрукавка. Обуви никакой – босяк, а вот на шее – явно серебряный крестик. Ишь ты, не отобрали, наверняка посчитали за грех – испанцы ведь добрые католики. Жоакин вчера показался смуглым, но сейчас, при свете дня… нет, не смуглый, скорей – просто загорелый, и даже не оченьто, не так, как российские курортники на пляжах Коста Браво и Коста дель Марезме. Уж тето – прямо как индейцы. Еще б – целыми днями на солнце жарятся да виски в отелях «все включено» жрут – это называется – «отдых». Как говорила Влада – «как все нормальные люди».

Влада… Андрей не мог бы сказать, что испытывает к ней какието серьезные чувства, так, мимолетное увлечение, случайная, ни к чему не обязывающая связь. Да и сама девушка рассматривала их отношения точно так же, о чем вполне откровенно и говорила. Ну съездили вместе в Испанию, получили друг от друга удовольствие, ну а потом, дома – что? Скорее всего – расстались бы, уж слишком разные люди, а может, и продолжали б встречаться – удобно было обоим.

О чувствах речь не шла, да – но Громов все же за Владу вступился, причем со всей безрассудностью, о чем сейчас ничуть не жалел, считая, что поступил правильно, как на его месте поступил бы любой уважающий себя мужик. В конце концов, эта девчонка приехала сюда с ним – и Андрей чувствовал за нее ответственность. Как это вдруг – какието хмыри бросили Владу в лодку, увезли на корабль! Конечно, выручать надо было. Выручил… Но и сам угодил в полные непонятки! Непонятки даже вот сейчас, кругом, куда ни кинь взгляд.

Они ехали уже часа полтора, слева плескалось море, справа синели горные кряжи, иногда попадались одиноко стоящие домики, рыбацкие деревушки, лодки. И все этакое… старинное, что ли. Никаких примет цивилизации – ни шума поездов, ни авто, даже самолеты в небе не пролетали, хотя должны бы – и часто. Все это было странно, особенно для Испании, для Европы. Нет, если б дело происходило в российской глубинке, то почти все было бы вполне объяснимым: и телега эта, и отсутствие всякой связи, и долбаный этот проселок, и произвол местных властей, вырядившихся чертте зачем в черт знает какие одежки! Да, может, местный – российский – губернатор оказался бы вдруг ярым поклонником старины, вот все остальные чиновникижополизы ему бы и подражали. В России – да, все могло быть. Но не в Европе! Даже здесь, в Испании, по уверениям российских СМИ, погрязшей в экономическом кризисе по самые гланды, жизнь, точнее, вся инфраструктура была устроена очень даже комфортно – ровные дороги, комфортабельные поезда, даже на пустынных полустанках – в том же МасанеМасанесе – и там на платформах действующие (!) лифты для инвалидов, или для тех, кому чемоданы по лестницам в переходах таскать лень. Шикарные, сверкающие никелем лифты, вовсе не загаженные, не раскуроченные… Такой вот дорожки здесь просто быть не могло! А она была! Вон, пылищато.

Стражники позади откровенно дремали, да возница тоже поклевывал носом, уснул в углу клетки и Жоакин. Похоже, никто из них не замечал никакой странности в происходящем, словно все так и должно было быть: запряженная лошадьми повозка, пыльный проселок, убогие деревеньки и… и никакой цивилизации!

Какоето горестнощемящее чувство охватило вдруг Громова, ощущение чегото невероятного и непоправимого сдавило грудь, молодой человек подумал даже… О нет! Быть такого не может… потому что не может быть никогда. Ну а с другой стороны – чем тогда объяснить все эти странности?

Андрей обхватил голову руками, словно стараясь выдавить все дурацкие мысли. Ладно! Барселона! Там видно будет, тамто все и разрешится, и, может, через несколько дней он и Влада уже будут потягивать вино в летящем на родину лайнере!

Барселона… Гужевымто образом добираться – дня четыре, самое меньшее – три. Придется терпеть, делать нечего – надо сказать, конвой к своим обязанностям относился весьма добросовестно – кто б мог подумать, глядя на этих ряженых пижонов! Время от времени делая остановки и выводя узников «на моцион», стражи всегда привязывали конвоируемых за ногу, вообще, стреноживали, словно коней, какимито хитрыми узлами, а за Жоакином приглядывали куда как внимательнее, нежели за Громовым, словно бы парнишка и впрямь был перепелкой и мог в любой момент улететь. Все правильно – он же местный, все тропки знает, сбежит – попробуй поймай.

На ночь остановились в какойто деревухе, такое впечатление – что на постоялом дворе – на мотель сии грязноватые, крытые соломой хижины явно не тянули, даже до беззвездочного хостела не дотягивали. Старина, блин… И тут – старина. Перекусив черствой лепешкою с сыром и запив все это тепловатой водицей, узники улеглись спать все там же – в клетке, на брошенной стражниками соломе – спасибо и на том. Сильно пахло навозом, и рядом, надо полагать – в хлеву, всю ночь мычали коровы, так, что Громов и вовсе не сомкнул глаз, его уж потом, на пути, сморило – дорожка пошла в гору, стало куда меньше пыли да еще с моря дул прохладный, освежающий ветерок.