Да и зачем женщинам ходить за меня замуж? Ни денег, ни жилки предпринимательской, ни настоящего, ни будущего. Ну, как с таким можно жизнь устраивать? Была у меня все-таки как-то одна жена. Недолго. Сначала любила — прямо страшно сказать, как любила. А потом видит — ну никакого толку от этой любви нет. Ни настоящего, ни будущего. И тогда говорит:

— Займись, — говорит, — в конце-то концов хоть бизнесом.

А как им занимаются? Да и слово какое-то неприятное. Что-то среднее между бизоном и несуном. Вокруг только и слышно: бизнес да бизнес. А я даже не знаю, какого оно рода, это слово. В школе-то не проходили. А если не знаешь, какого оно рода, как понять, с какого боку к нему приступить?

— Каким бизнесом? — спрашиваю.

— Каким? — аж зашлась, помню, от возмущения. — А каким все занимаются? Что-то продают, что-то покупают. И опять продают.

— А что именно продают-то?

— Все, что покупают, то и продают. Хоть листья с дерева. Главное, чтобы деньги были.

— Да зачем тебе деньги? — осенило меня. — Все равно умрем. Причем бесплатно.

— А я хочу жить долго и счастливо.

— Так ты уже и так живешь долго, — ляпнул я. — И счастливо.

Как она меня не убила — до сих пор не понимаю. Но довела, конечно, до полной реальной клоунады. Чуть бетономешалку не купил. Хорошо, денег не нашлось. А то так и мешал бы бетон. Но без денег даже бетономешалку не купишь. Тогда я и впрямь нагреб как-то по осени целый мешок опавших листьев и пошел по дворам. В первом же дворе на меня какая-то бабушка посмотрела как на форменного психа.

— Заболел, — спрашивает, — сынок? На что мне твои листья?

— Как на что? Костер будете жечь. И красиво, и тепло.

— А это куда девать? — и она показала на собственный двор, заваленный желтыми листьями.

В этот момент мимо проходил поселковый ассенизатор Епископосян, слывший удачливым бизнесменом. Подошел он, послушал наш разговор и сунул мне в карман червонец.

— Листья не надо! — говорит. Как будто я ему собирался сдачу листьями давать.

В общем, ничего не вышло. И продавать больше нечего. Разве что саму жену. Думал, думал и додумался написать письмо правительству. Так вот, сел я и написал: “Уважаемое правительство! Я, как гражданин страны и верный сын своей родины, сильно переживаю за все, что у нас происходит. В частности, я переживаю за экономику и всякий бизнес, а в особенности за успешный экспорт нефти и газа. Ваши трубы, можно сказать, проходят транзитом через мое сердце. А потому прошу регулярно выплачивать мне транзитные деньги”.

Через пару дней заявляется какая-то тетка из жилищного управления:

— На что жалуетесь?

— На все, — говорю, — жалуюсь. Особенно на транзит.

— А вот мы тебе газ отключим за неуплату. И электричество. Выселим из дома и отправим транзитом куда подальше. Чтоб не жаловался.

Нет, я, конечно, от работы не увиливал. Где только не работал! И кем только не работал! Вернее, пытался. А потом или сам убегал, или меня выставляли вон. А все из-за рассеянности. Но тут уж ничего не поделаешь. Это от природы. Один раз, не поверите, даже токарем был. Самым настоящим. Со станком. Даже план давал иногда. Так бы, может, и работал. Мне могли потом даже премию дать. Не вышло. Из-за мастера дяди Коли. Дал мне дядя Коля прут длиннющий такой, метра на два с половиной, и велел нарезать болтов. Ну, я-то дело знаю. Протащил тот прут с задней стороны станка до шпинделя и зажал в кулачки. Но как-то выпустил из виду, что в станке только метр поместился, а остальные полтора торчат до самой стены. Сейчас, думаю, нарежу в лучшем виде. И включил станок. На скорости прут согнулся и давай по стенке хлестать. А на стенке портрет Ленина висел. В полный рост. Короче говоря, от Ленина одни клочья остались. Я-то против Ленина ничего не имел. Висит себе и висит. Он тогда на каждой стенке висел. А тут — прямо политический акт получился. Дядя Коля весь побелел, губы трясутся.

— Убирайся, — кричит, — отсюда к чертовой матери, пока нас всех не замели. И останки Ленина забери.

Собрал я останки Ленина и пошел. Мы их потом во дворе у нас захоронили. Рядом с общежитием работников коммунального хозяйства. У нас вон до сих пор спорят, нужно останки Ленина захоронить или нет. А мы уже давно захоронили. Без всяких дискуссий. Правда, Алик соседский, как сейчас помню, все предлагал табличку над захоронением пристроить. Здесь, мол, покоятся останки портрета Ленина. Но бабка Таня, дворничиха наша, как услышала про такое, так и погнала нас по двору, как говорится, поганой метлой. Потому что она была первой пионеркой уезда эта бабка, и в детстве Ленина видела. В те времена многие Ленина видели. В общем, погнала она нас метлой. И правильно сделала. Тогда каждая крупица вождя была на вес золота. А тут мы со своими останками.

Я, кстати, тоже Ленина видел. Без очереди. И опять же благодаря желтым листьям. Нанялся по осени как-то подметать аллеи. Но не где-нибудь, а в самом Александровском саду. Прямо под кремлевскими стенами. Можно сказать, самый оплот чистил. А после приходит какой-то начальник и объявляет, что всех, кто чистил, наградили походом в Мавзолей. Без очереди. Это взамен оплаты. Что делать? Пришлось идти. Без оплаты. Но бесплатно. И без очереди. Как иностранец. Ну, захожу, здороваюсь. А Ленин спрашивает:

— Как ваши дела, дорогой товарищ?

— Нормально, — говорю, — дела. Работаю, учусь, как вы завещали.

— Так дегжать! — говорит. — Пгавильно. Капиталисты всех мастей думают, что поставят нас на колени. А мы выгастим новое поколение, свободное от всяческих пгедгассудков. А с Каутским, — предупредил он, — никаких компгомиссов. Он генегат и пгедатель.

На всю жизнь запомнил. Можно сказать, эта встреча наложила на меня отпечаток.

В общем, как погнали меня с завода, пришлось мне по стопам Остапа Бендера идти, переквалифицироваться в управдомы. Ну, не совсем в управдомы, конечно, но в кого-то вроде коменданта. Нормально работал. Дважды в неделю принимал посетителей и записывал в журнал все жалобы и пожелания. Был внимательным и вежливым. Всем нравилось. Вот, говорили, какой у нас теперь интеллигентный управдом. Или комендант. Выражения, говорили, плохого от него не услышишь. А зачем мне плохие выражения говорить? Я что — хороших не знаю? Или мне лишний раз улыбнуться жалко? Я вообще к людям нормально отношусь. Что с них взять, с людей-то? Разве они виноваты?

Приходит, например, молодая симпатичная пара с шестого этажа и на ванну жалуется:

— Ванна, — говорят, — сначала нормальная была, а потом протекать стала.

— Хорошо, — отвечаю, — так и запишем.

Потом ветеран милиции пришел. Пенсионер. Пенсионер-то он пенсионер, но штаны с лампасом так и не снял. Для солидности. Унитаз, сообщает, треснул. Менять надо. Я и это записал. Все записывал. Аккуратный был. А через месяц — бац, жалоба на меня. Пришел начальник из домоуправления.