И вместе с ней в неизвестность летели жители одной шестой части суши, которых пьяный Внучек в своей записной книжке назвал заложниками очередных реформ.

Звонок телефона разбудил Внучека в начале десятого, и он сразу понял: что-то случилось. Звонил Узякин.

— Федя, — сказал он, — ты меня извини: твой шеф сказал, чтобы мы тебе ничего не говорили, но я все же решил брякнуть, а ты уж сам решай, как тебе поступить… На железке какая-то банда взяла заложников в поезде… Транспортная милиция умудрилась вагон отцепить и загнать в тупик… Ты меня понял?

— Да, — ответил Федя, холодея.

— Точно, — сказал Узякин, хотя Федя ничего не говорил, — там были эти, как их… пассажиры «поезда здоровья», оздровились, нечего сказать…

— Наталья?

— Точно не знаю, но шеф приказал тебя не трогать, так что вполне возможно…

— Куда прийти?

— Знаешь, выйди на улицу перед отделом и случайно попадись нам, мы сейчас выезжаем… Сделай так, а то твой шеф догадается, что мы тебя информировали…

Как одевался и как бежал по улице, по которой должны были ехать на подмогу транспортникам Узякин и его ребята, Федя не помнит…

Очнулся он, когда оказался в машине, рядом с незнакомым милиционером и шефом. Узякин сидел впереди, назад не оглядывался и ничего не говорил. Шеф же ворчал себе под нос что-то. Он, видимо, догадывался, что начмил все же позвонил Внучеку, и тот встретился им не случайно.

В железнодорожном тупике действительно стоял вагон. Несколько милиционеров в шинелях с короткоствольными автоматами в руках прятались за грудой бетонных плит, оставленных строителями в тупике и теперь очень пригодившихся… «Скорая помощь» стояла в отдалении, и Внучеку показалось, что из окна ее торчит голова вчерашнего медбрата. Видимо, транспорта не хватало, и «скорую» также как и милицию привлекли из соседнего района.

Из прятавшихся за плитами милиционеров выделялся высокий лейтенант с огромными, как у Буденного, усами.

— Что они требуют? — спросил его Внучек.

— Ничего, — ответил милиционер.

— Как? — изумился Внучек. — Но ведь это абсурд, для чего же тогда брать заложников?..

— А-а, — выругался милиционер, — тут вся жизнь абсурд… Они заявили, что каждые три часа будут отдавать по заложнику, если мы их не будем атаковать… А чтобы мы не подумали, что это ничего не значит, убили одного, правда, непонятно кого, то ли своего, то ли пассажира… А так все нормально…

— Что нормально?

— Отдают по одному человеку каждые три часа, но с перерезанными жилами на ногах…

— А вы?

— А что мы? Что мы можем сделать? Пойти на штурм — себя положить да и заложников тоже, а так они хотя и калеками будут, но жить останутся…

— Ну, а если их заинтересовать чем-нибудь? Поторговаться, а?

— Во-первых, нечем торговаться, а во-вторых, они ничего не хотят.

— Они что, камикадзе?

— Хрен его знает, кто они? Может быть, выродки, а может быть, и нет, хорошие люди, которых система довела до отчаяния, так сейчас все говорят…

— Много осталось пассажиров?

— Да вроде мало уже… Женщина там молодая, ехала из Каминска здоровье поправлять в Лужбу…

— А их?

— А их человек пять-шесть, но стреляет только один. Он, видать, большой спец. Выбрал удобную позицию, и к нему без трупов не подойти… Он стреляет, а все остальные беснуются… им удовольствие…

— И что же вы ждете?

— Вот непонятливый. Ждем, когда они нам последнюю женщину отдадут, а потом сами сдадутся, либо друг друга перестреляют… Это будет лучший вариант… На суд надежды никакой: он их психами признает, и все…

— Ну что там? — спросил подошедший Узякин.

— Сейчас проверим, — ответил Внучек и закричал: — Натка-а!

— …дя-я, — раздалось из вагона. После чего оттуда же послышался взрыв смеха.

— Узякин, — сказал Федя начмилу, — отвлеки стрелка с того края плит, а я доберусь до противоположных дверей вагона. Если меня не обманывает зрение, они даже не закрыты… Когда я буду туда забираться, стреляй без перерыва…

— Федор Степанович, — сказал шеф, — я вам запрещаю…

Феде хотелось послать шефа… но он сдержался. Идея обмануть стрелка возникла у него потому, что стреляющий, в отличие от остальных, находящихся в вагоне, то ли обколотых, то ли обкуренных, вынужден будет прятаться от выстрелов и не сможет контролировать обстановку вокруг вагона.

Федя взял автомат лейтенанта с усами, проверил заполненность магазина, дождался, пока Узякин уйдет к противоположному краю бетонных плит и даст очередь по окнам вагона, из которых вел огонь большой спец.

— Та-та, — четко, как на стрельбище, отсек Узякин два патрона, и полуоткрытое окно вагона разлетелось вдребезги.

Федя рванулся к вагону, не чуя ног под собой и моля Бога, чтобы дверь была открыта на самом деле.

Дверь была открыта. Осознав это, он проникся дикой злостью к усатому лейтенанту и его команде… То, что он проделал сейчас, они могли сделать с самого начала, и не было бы подрезанных жил и трупа под колесами вагона.

Узякин перестал стрелять, видимо, менял магазин.

«Он может это сделать, а я — нет», — подумал Федя, — значит, надо беречь патроны до полного визуального контакта со стрелком…»

Федя отдышался и махнул автоматом Узякину. Тотчас по противоположному концу ударила очередь. Внучек одним прыжком вскочил на буфер вагона, открыл дверь и прыгнул внутрь.

Впереди была другая дверь. Он ударил ее ногой и дал очередь вдоль коридора.

Узякин поливал огнем другой конец вагона так, что в воздухе постоянно висела туча осколков стекла, крошек пластика и дерева.

Следующим этапом его плана должен быть быстрый бросок к стрелку, но он не побежал, а остановился и начал стрелять в него через весь вагон.

Стрелок, который стоял к нему спиной, прогнулся и, завалившись назад, упал на пол. Из соседнего купе выскочил какой-то парень в штормовке и тоже свалился. Федя, перешагнув через его труп двинулся по коридору, стреляя в каждое купе, пока не кончились патроны. На него навалились Узякин и усатый лейтенант. Однако сбить с ног Внучека не удалось, и они некоторое время безуспешно возились в коридоре.

Мудрый Узякин догадался, наконец, и спросил, пыжась от натуги:

— Где она?

Федя сразу обмяк, как проколотая волейбольная камера, и опустился на пол.

— Там, — сказал он и кивнул головой в сторону, где лежал стрелок…

— Кто ее? — спросил Узякин.

— Ты, — ответил Федя, — он прикрылся ей, когда ты начал стрелять…

— Да-а, — ситуация, — сказал шеф, — а я ведь не советовал звонить ему домой, он в отпуске… теперь объяснительную писать придется…

Вся абсурдность сказанного мгновенно дошла до Внучека. Он страшно возмутился, возмутился так, что у него перехватило дыхание, и… проснулся.

«Слава Богу, что это только сон», — была первая мысль после того, как он проснулся. Вторая относилась не ко сну, а к данному им когда-то зароку. Он не нарушил его, несмотря на критическую ситуацию и даже во сне ни разу не выругался… «Ай да Федя…»

Он повалялся в постели, однако обычного наслаждения от безделья, которое наступает после тяжелой и грязной работы, не появлялось… Федор принял душ, собрал сумку с вещами и поставил ее у входа в квартиру. Надо было уходить в свою берлогу. Но уходить не хотелось, и он, взяв с полки детектив, завалился на диван.

Чтение его прервал телефонный звонок.

«Николаев звонит, — подумал он, — будет спрашивать, когда он может прийти домой…»

— Федор Степанович? — спросил знакомый голос.

— Да, начальник, да, — ответил Федя, дурачась, и так, как обращаются осужденные в колонии к сотрудникам.

— Это действительно Федор Степанович? — злясь, спрашивал шеф.

— Ну, конечно, кто еще может сидеть в отпуске у телефона и ждать, когда его вызовут на очередное происшествие, — продолжал нервничать он, — постепенно соображая, что не далек от истины… — Что случилось?

— ЧП у нас, — сказал шеф, — вам и Узякину придется объясняться…