— У тебя, наверное, по одному экземпляру каждого?

— Ага. Слава Богу. Иначе я рискнула бы на эту половину.

Беседа остановилась. Сара не знала, о чем дальше говорить. Вдруг ее осенило:

— У тебя есть фотографии?

— Вот этого уж нет. Я ненавижу женщин, которые ставят фотографии своих чад на каждом углу. — Дори поморщилась, увидев единственную фотографию в рамке на серванте Сары. — Ну, вот. Твоя?

— Да. Стефани, девятнадцать лет, скорее несносна, чем умна.

— Не знаю. С того места, где я сижу, она выглядит довольно умной.

— Спасибо.

— О'кей, поговорили о детях. О чем теперь поговорим?

Дори внимательно посмотрела на свой аккуратно подпиленный ноготь.

Сара не имела понятия. Если тема не касалась работы или, как растить и чем кормить юную девушку, тонкое искусство вести пустой разговор было ей чуждо.

К счастью, Дори вызвала, очевидно, раздраженная секретарша, которая сидела на телефонах. Слегка махнув пальцами, она выплыла из комнаты, совершенно равнодушная к срочности, прозвучавшей в голосе секретарши.

Последние полчаса рабочего дня Сара посвятила тому, что сидела и неотрывно смотрела на часы. Не могла же она выйти из здания ровно в пять. Она надеялась, что завтра будет поинтереснее.

Как только она перешагнула через порог дома, она скинула с себя первый слой одежды. Колготки сдавливали ее пополам. Когда она подошла к спальне, на ней оставались только бюстгальтер и трусы. Завтра она наденет брюки, гольфы и туфли без каблуков.

Когда она надевала тренировочные брюки, раздались три коротких звонка в дверь. «Стефани», — подумала она, потянувшись за просторной тенниской. Ее дочь, наверное, умирает от любопытства, желая узнать, как прошел ее первый день на новой работе. Она ждала, когда услышит поворот ключа в замке. Прошла минута — тишина. Значит, это не Стефани.

Рывком надев тенниску, она быстро прошла к двери. Может быть, кто-то из соседских ребятишек, продающих сахарные палочки. Она не отказалась бы от шоколадки. Она посмотрела в глазок и нахмурилась.

Там стояла Стефани, у ног лежала битком набитая спортивная сумка. Сара открыла дверь.

— Почему ты не открыла своим ключом? Стефани двусмысленно пожала плечами и вошла:

— Ты не против, если я постираю?

— Конечно, нет, — осторожно ответила Сара. Что-то не так. Непохоже было на Стефани позвонить, а потом спросить разрешения воспользоваться стиральной машиной.

— С тобой все в порядке?

— Все хорошо, — сказала Стефани, глядя на свою сумку. — Я лучше начну стирать. Не хочу поздно возвращаться в школу.

«Со Стефани было не все в порядке», — подумала Сара, глядя, как дочь исчезла в комнате для стирки. Она выглядела печальной и несчастной, плечи уныло опущены. Последний раз, когда Стефани выглядела так, было, когда ее отец забыл ее день семнадцатилетия.

Сара хотела броситься за ней и потребовать, чтобы она сказала, может быть, Чак что-нибудь сделал или сказал, что обидело ее, но не стала. Чак любил Стефани, но иногда между ними вспыхивали ссоры. Тогда Сара выступала в роли миротворца. Хитрость заключалась в том, чтобы заставить Стефани саму заговорить.

Она ждала, потом услышала шум воды, льющейся в стиральную машину. Тогда она пошла. Остановилась на пороге.

— Что ты думаешь по поводу гамбургера на ужин?

Стефани оторвала взгляд от белья, которое она сортировала. Тень улыбки коснулась ее губ, потом вдруг исчезла.

— Я не голодна.

Это было хуже, чем Сара думала. Стефани никогда не отказывалась от запеканки из всякой всячины, вкус которой никогда не повторялся.

— Ну, а я умираю с голоду. Может быть, передумаешь. — Сара отошла от двери. — Ты потрешь сыр для меня?

— Ладно, — сказала Стефани. — Через минуту я приду.

Сара уже закончила поджаривать мелко нарезанное мясо и ставила кастрюлю с водой на конфорку, когда вошла Стефани. Не говоря ни слова, она прошла к столу и стала тереть кусок чеддера, который Сара только что положила.

Сара больше не могла терпеть этого молчания. Она должна разговорить Стефани.

— Как дела в школе сегодня?

— Хорошо, — ответила Стефани, сосредоточенно разглядывая холм сыра.

— У меня тоже хорошо прошел день, если не считать, что Аллен оказался больным, а Касс весь день отсутствовал.

— Так хватит? — протянула миску Стефани.

— Да.

Вода на плите закипела. Сара уменьшила огонь и положила варить полпакета макарон. Мешая их, она заметила:

— «Комик Бейс» собирается приобрести несколько магазинов по продаже комиксов в Калифорнии.

Скрипнула дверь большой кладовой. Стефани ушла. Почти сразу же вышла с банкой протертого грибного супа. Молча она прошла к электрической открывалке, прикрепленной к навесному шкафчику возле холодильника. Она казалась такой отдаленной и такой занятой, что не слышала, наверное, ни слова.

— Ты давно говорила с папой?

— Он звонил вчера.

— Есть проблемы с твоей поездкой к нему в следующем месяце?

— Он пришлет билеты на этой неделе. Может быть, Стефани не хотела ехать в Калифорнию.

— Разве ты не хочешь ехать?

— Конечно, хочу. А разве ты не хочешь, чтобы я поехала?

Вопрос прозвучал, как выстрел ружья. Стефани смотрела, не отрываясь на Сару. Губы ее были плотно сжаты в одну белую линию. Она ждала ответа.

Сара потеряла дар речи. Одно только слово — и вопрос превратился в намек, который Сара не поняла. Но стало совершенно ясно, что настроение Стефани не имело ничего общего с возможной стычкой с отцом и полностью имеет отношение к Саре.

Вдруг Стефани повернулась к раковине и стала мыть руки. Сара прислонилась к полке рядом со Стефани.

— Стеф, ты знаешь, как я скучаю по тебе во время летних каникул, но я знаю, что ты не дождешься, когда увидишь отца. Почему ты задаешь такой вопрос?

Стефани судорожно глотнула воздух, продолжая держать руки под струей воды, глядя, как стекает с рук пена. Тоненьким детским голоском она сказала:

— Вчера за завтраком ты вела себя так, словно не могла дождаться, когда я уйду.

— Стефани, ты же знаешь, что я плохо себя чувствовала. Это не имеет никакого отношения к тебе.

— И еще, мама, — сказала она, тщательно вытирая руки бумажным полотенцем. — Ты никогда больше со мной не разговариваешь. А раньше мы все обсуждали вместе.

— Это неправда.

— Да, это правда. Например, когда ты ушла из «Ватсон и К». Я все узнала только от секретарши и вынуждена была искать тебя на Мауи, чтобы узнать подробности.

— Извини, — сказала Сара. — Мне нужно было несколько дней, чтобы разобраться.

— Поэтому ты мне не рассказала ничего про вечеринку в субботу, когда мы вчера завтракали?

Сигнальный звонок прозвучал в голове Сары. Вот, значит, в чем было дело. Стефани чувствовала какой-то секрет и знала, что ее не допускали к нему. Сара сказала, тщательно подбирая слова:

— Больше тебе ничего не надо знать.

Стефани закусила губу:

— Мне нужно положить белье в сушилку. Сара быстро закончила готовить ужин, пока отсутствовала Стефани. У нее заболела голова, шея напряглась. Она знала, что ничего не объяснила и Стефани не удовлетворилась, она и не намерена ничего объяснять. И все же казалось странным, что вдруг ее личная жизнь оказалась такой личной, что она не могла говорить о ней даже со своей дочерью. Она судорожно вздохнула, поняв, как давно уже у нее ничего не было, хоть отдаленно напоминающего настоящую, добросовестную личную проблему. Она даже не могла объяснить, каким образом Брайен Ватсон стал ее личной проблемой после двадцатипятилетнего мирного сосуществования с ним. Она никак не могла объяснить этого своей дочери.

К тому времени, как Стефани вернулась на кухню, Сара приготовила салат и накрыла стол. Они молча поели и убрали за собой.

После ужина Сара посмотрела телевизор, почитала книгу и понаблюдала за Стефани, которая сидела на полу посредине комнаты, аккуратно складывая свои джинсы шов ко шву, хватая полотенце и вообще выказывая свое неудовольствие тем, что создавала как можно больше шума, ничего не говоря при этом.