Подошел Гешо Моллов. От быстрой ходьбы он пыхтел как паровоз. Наклонив голову к Йордану, прошептал:

— Ох и намаялся же я сегодня!

— Ну что?

— Придет Данчо Данев. Ждите его на церковном дворе. Действуйте, как договорились. Он укажет дорогу.

— А если вдруг мы с ним разминемся, тогда в каком направлении нам податься?

— Мне велено передать только это. — Гешо подставил большой кувшин к струе воды, увидев, что какая-то женщина приближается к колодцу. — Ждите Данчо во дворе церкви…

Упали первые крупные капли, и сразу же запахло прибитой дождем пылью. Йордан погнал лошадей во двор школы, там привязал их к телеге, потом побежал в помещение, сообщил дежурному, что он с лошадьми, снова пробежал под дождем и шмыгнул на церковный двор. Только там он остановился, прислушался и огляделся. За ним никто не следил. Он набросил плащ-палатку, взял под мышку карабин и встал под кровлей церковной кельи, полной грудью вдыхая сладостную свежесть воздуха, напоенного запахом мокрой травы.

Прошло более часа. В школе погасли огни. Только окно караульного помещения еще светилось. Йордан напрасно всматривался в темноту. В висках стучало. От напряжения болело в ушах. Но никакого шума не было слышно, никто сюда не шел.

Гроза прошла, небо, все еще покрытое рваными облаками, начало проясняться. Между облаками появились чистые, словно вымытые, звезды. Какие только мысли и предположения не приходили Йордану в голову в эти напряженные минуты! Что случилось, почему Данчо медлит? Может, Гешо неправильно его понял? Почему не захотели им указать хотя бы направление? Не может быть, чтобы Илия Велев не знал ни одной их явки. Последние удобные для действия минуты были на исходе. В холодной липкой темноте большим светлым пятном выделялась корчма. Там теперь были Игнатов и полицейские агенты. Вернутся в школу — тогда все планы рухнут.

Со стороны ограды послышался шум. Кто-то приближался к нему, с хрустом наступая на подорожник и полынь, низко сгибаясь под ветвями яблонь.

— Эй, сюда! — позвал Йордан.

К нему приблизился Марин. Сбросил с головы капюшон плащ-палатки и тревожно спросил:

— Что, все еще нет?

— Нет, измучился его ждать.

— А как же теперь?

— Что теперь?

— Времени не остается.

— Тебя никто не видел? — обдал его теплым дыханием Йордан.

— Вряд ли. Обманул-таки Кынду. Он только что пошел в корчму. А то весь вечер ходил по пятам. Говори, что будем делать?

— Не знаю, голова кругом идет.

— Гешо тебе сказал здесь его ждать?

— Здесь, а где же еще?! И куда запропастился этот человек, почему не идет?

— Давай начнем без него. Наши все готовы. Кутула, Пени и Луканче не спят.

— Кто на посту?

— Геца. Пока все в корчме, прикончим его и убежим.

— Куда? — беспомощно и отчаянно спросил Йордан. — Хотя бы сказали, в каком направлении идти, тогда б пошли.

— Все равно куда! Будет хоть какая-нибудь возможность их спасти. Слановский твердо сказал, что этой ночью их расстреляют.

— Будь что будет! — решительно взмахнул рукой Йордан. — Попытаемся…

Они подождали, пока пройдет ночной патруль, затем незаметно скользнули во двор школы. Перед входом остановились как вкопанные. Со стороны площади показалась группа Игнатова — пьяные гуляки возвращались из корчмы.

— Конец всему, опоздали, — беспомощно вздохнул Йордан и до боли стиснул в руке карабин.

После дождя на площади блестели небольшие лужицы. Щербатая луна высоко поднялась над вершиной.

Село спало неспокойным и тревожным сном под черным крылом волчьей ночи, в которой палачи чувствовали себя неограниченными властителями человеческих судеб. Только из окна караульного помещения цедился желтый свет и отражался в мутной луже на площади.

Полицейские агенты и Игнатов вошли во двор школы. Слановский немного отстал. Перед лестницей была большая лужа воды. Он попытался ее перескочить, но оступился, поскользнулся и чуть не упал в лужу. Перед входом остановился. Его сердце учащенно билось. Постоял минуты две, затем бессознательно пошел вслед за другими. Одиночество пугало его.

Все направились к подвалу. Постояли в коридоре. Кровь еще сильнее застучала у Слановского в висках. На цыпочках он пошел к канцелярии роты. До его слуха из подвала долетали отдельные слова, которые трудно было разобрать. Ясно выделялся лишь визгливый голос агента, который на ужине сидел рядом с Игнатовым:

— Где же твои люди, господин поручик?

— Одну минуту, сейчас будут! — Игнатов повысил голос: — Это ты, Наско?

— Так точно, господин поручик! — рявкнул Наско, спускаясь по лестнице.

— Иди сюда!

В тишине застучали его четкие шаги. Игнатов приказал:

— Возьми мой автомат и скажи Кочо, чтобы быстро шел сюда!

Слановский все это слышал. У него захватило дыхание, и только одна мысль, навязчивая и болезненная, не покидала его: «Ничего не сделали, пропала и последняя надежда. Их убьют». Он держался за ручку двери, но войти в канцелярию не решался. Послышались шаги. Кто-то шел из подвала в коридор. Он нажал на ручку, на цыпочках вошел в канцелярию и остановился. Шаги Игнатова приблизились. Скрипнула дверь. Игнатов остановился на пороге, широко расставив ноги; луч фонарика обежал комнату и упал на ноги Слановского.

— Ты почему прячешься? Пора бы уже пересилить себя.

Слановский не ответил. Отступил шага на два. Оперся о стол. Игнатов подошел к нему вплотную.

— Я не намерен повторять двадцать раз. Тебе приказано, и ты пойдешь с нами.

— А если я откажусь? — спросил Слановский дрожащим и каким-то чужим голосом.

— Тогда среди арестованных найдется место и для тебя. Ну! — Игнатов грубо схватил его за локоть. — Пересиль себя раз, потом будет легко.

Слановский вяло поплелся за ним. Он не отдавал себе отчета ни в одном поступке. Что-то железными тисками сдавливало ему грудь.

Над селом проплыло облако и окутало его легкой тенью. Немного отстав от Игнатова, Слановский приостановился. Игнатов обернулся и громко сказал:

— Слановский, иди быстрее!

Группа арестованных уже миновала площадь и заворачивала к каменному мосту.

Слановский едва шел. Они уже выходили из села. Игнатов его поджидал. Грозно спросил:

— Почему отстаешь? Солдат бы постыдился!

— Иду… Но как же так, как же без суда? — спросил он упавшим и изменившимся до неузнаваемости голосом.

— Разве ты до сих пор не понял, куда мы их ведем? — цинично засмеялся ему в лицо Игнатов. — Не жалей их! Если мы им попадемся, пощады не жди. Не отставай, — снова заторопился Игнатов, боясь отстать от группы.

Ноги Слановского тонули в грязи, он с трудом тащился по дороге. А какой-то внутренний голос настойчиво ему повторял: «Ты возмущаешься, когда в твоем присутствии дают кому-нибудь пощечину, ты брезгуешь всем нечестным и нечистым. А куда же ты теперь идешь? Убивать? Запачкать руки в их крови? Не смей делать этого, навсегда себя очернишь! Завтра и мимо тебя честные люди будут проходить с презрением».

Бессознательно прикоснувшись ладонью к щеке, он почувствовал леденящий холод своих рук. Сапоги вязли и как будто тянули его назад. Группа скрылась за вербами у самого берега реки. «Решайся, сейчас или никогда», — шептал ему тот же голос.

— Черт с вами, я возвращаюсь! — воскликнул он негромко и испугался собственного голоса. Прислушался, подождал секунду, другую. Где-то впереди слышалось шлепанье усталых ног по грязи. Слановский испуганно оглянулся, испытывая непреодолимое чувство страха перед темнотой. Повернул назад, и ноги его как будто сразу стали легче. Услышал тихий свист. Похоже, что Игнатов подает ему сигнал догонять их. Сначала он пошел быстро, а затем почти побежал назад, к селу. Остановился лишь на мосту через Осым, перевел дух и только сейчас почувствовал, что рубашка его прилипла к спине.

А в это время Игнатов сжимал зубы, суетился, испуганно вглядывался в темноту. Ему все казалось, что в любую минуту они могут наскочить на партизанскую засаду. Бегство Слановского его бесило, но у него не было привычки раздваивать свое внимание, и теперь его мысли были полностью заняты предстоящим делом. Он силился показать другим, что не боится, а потому и угрожал им; здесь же, в лесу, в безмолвной и таинственной летней тишине, его начала бить дрожь. Нет, это была не жалость к тем, кого он собирался убивать, он сам боялся всего, но особенно его пугало, что кто-либо невидимый выстрелит в него.