— Вы не обязаны…

— Все хорошо. Я хочу рассказать. Он был хорошим парнем. Всегда представляла себя в окружении детей, но у меня был всего один ребенок. — Она нервно отхлебывает кофе и затягивается сигаретой. — Однажды ночью он принял наркотики, не понимая, что делает, и попытался перебежать оживленное шоссе. Его сбили и скрылись с места аварии… Камера зафиксировала все происшествие. Но… — Она замолкает, глаза наполняются слезами. Я опускаю ладонь на ее лежащую на столе руку. — На видео с камеры можно увидеть, как его сбивает машина, как он лежит на земле, а потом женщина останавливает машину и выбирается ему помочь. На видео она сидит рядом с ним на коленях и держит за руку. И… знать, что во время смерти рядом с ним хоть кто-то находился — он умер к моменту приезда медиков — что он не был в одиночестве… это утешает. Я пыталась ее отыскать, поблагодарить, подавала запрос на национальное радио, но… иногда люди не хотят, чтоб их нашли. Поэтому для меня твое обещание остаться с другом, чтоб он не умирал в одиночестве, кое-что да значит.

— Спасибо, — говорю я.

Дезориентированный, я просыпаюсь в сестринской комнате, где спал, вытянувшись на стульях. К счастью, в помещении пусто. Джуди оставила меня здесь, чтоб минут пять я смог вздремнуть, а сама отправилась готовиться к смене в родильном отделении. Но, похоже, проспал я дольше пяти минут.

Разглядываю чайник и чашки, спорю сам с собой, налить себе чего-нибудь горячего или нет, как вдруг распахивается дверь, и входят два молоденьких медбрата. Смотрю на них и улыбаюсь, потом поднимаюсь и как можно быстрее покидаю комнату.

Длинный коридор вновь приводит меня к рецепции, и уже оттуда я шагаю в реанимацию. Внутри темно, и, проходя мимо окон, все, что я вижу, — это свое отражение на сумрачном фоне. Мои пожитки Джуди заперла в своем шкафчике, жаль, я не забрал кошелек и джемпер — не для того, чтоб согреться, в реанимации не холодно. По какой-то причине в футболке и штанах чувствую себя раздетым, неопытным и уязвимым.

По интеркому меня информируют, что часы посещения подошли к концу. Мне стоит вернуться завтра.

Равносильно тому, что общаться с роботом.

— Пять минут, — умоляю я.

Тишина.

— Подскажите, он очнулся?

— Вы родственник?

— Да. — «Кроме меня, у него никого нет».

Вздох.

— Он еще не очнулся.

Интересно, и что мне теперь делать? Все, чего мне хочется, — это сидеть рядом с Сэмом до тех пор, пока он не придет в себя. Простит ли он меня? А если он проснется ночью и решит, что я привез его сюда и бросил?

Звоню вновь.

— Я подожду здесь. Пожалуйста, сообщите, когда он очнется.

Молчание. Опять.

«Наверно, вызвали охрану», — беспомощно думаю я и по двери соскальзываю на пол.

Никуда я не уйду. Некуда мне идти.

На рецепции Джуди оставила записку с просьбой с ней связаться, в случае если приедут мои родители, а меня поблизости не будет. Ну, меня там и нет. Я здесь.

Я был в курсе, что Джуди догадается и на мои поиски отправит людей сюда. И тем не менее меня все равно шокирует, когда, подняв голову, я вижу, что в конце рождающего эхо коридора стоят мать и отец. Секунду мы таращимся друг на друга, я подмечаю все изменения и гадаю, насколько сильно в их глазах изменился сам. На матери надето то же темное пальто с синей шелковой подкладкой, которое она носила всегда, и туфли, благодаря которым мы с ней становимся примерно одного роста. Все это настолько знакомо, что меня вот-вот согнет в бараний рог.

Не знаю, кто из нас делает первый шаг, но я почти приподнимаю ее над полом, у обоих глаза сухие, зато полно эмоций. Отец же, как обычно, стоит в сторонке.

Теперь они рядом, и как бы ни был сломлен, я осознаю, что порядком по ним соскучился.

— Простите, — шепчу я, словно это необходимо.

— Женевьева передает, что любит тебя, — шепчет мне на ухо мать, и я всхлипываю громче.

Женевьева — моя старшая сестра.

— Как она? — Отстраняюсь и разглядываю их лица.

— У нее все отлично. Живет всего в полутора километрах от нас, так что видимся мы ежедневно.

Они сообщали, что несколько недель назад она перебралась в субсидируемое жилье, но из-за всего случившегося и того факта, что адреса у меня не было, писем я больше не получал.

— Справляется?

Мама кивает. Вижу, как ей больно, хотя она должна бы быть довольна, что Женевьева живет самостоятельно. Именно этого они всегда для нее и хотели. Она родилась с обмотанной вокруг шеи пуповиной, и кислород перестал поступать в мозг, что обусловило трудности с обучением и полную потерю слуха. Язык жестов я выучил еще до того, как научился говорить вслух.

— Как Сэм? — наконец-то спрашивает мать.

Закрываю глаза. Не могу лицезреть беспокойство на ее лице.

— Еще не очнулся. Он должен был прийти в себя. Они не понимают, что с ним не так. Не хочу, чтоб он умирал, мам, — шепчу я, и она нежно обхватывает мою голову ладонями.

До меня долетает приглушенный голос отца, он говорит по интеркому с медсестрой.

— Вы идете? — через пару минут зовет он.

Понятия не имею, что он наболтал сестре, но вот собственно и она, придерживает для нас дверь и прикладывает палец к губам.

— Две минуты, — говорит она.

Сэм выглядит точно так же, как и раньше, сломленным и хрупким. Мать убирает прядку его непослушный волос и, наклонившись, целует в лоб. Словно они знакомы. И я мечтаю их познакомить. Кроме нее, никто в моем присутствии не проявлял к нему симпатию.

Пробегаюсь пальцами по тыльной стороне его ладони, а потом осторожно сжимаю его руку в своей руке.

Глубоко за полночь я нахожу место для ночлега. Родители давно уже уехали в отель и оставили мне, похожий на кирпич, мобильник отца, на случай если вдруг позвонят из реанимации, и, полагаю, чтоб иметь возможность со мной связаться.

Смена Джуди завершилась час назад. Она предложила подыскать пустую комнату ожидания на нижних этажах, если мне хотелось немного покоя.

И вот он я, разлегся на жестких пластиковых стульях, спина затекает. Мечтаю, чтоб время пролетело быстрее. Рядом со мной на полу лежит маленький коричневый пакет. Около трех недель назад в попытках меня найти Сэм появился в доме моих родителей. Они явно посчитали, что доверия он заслуживал, раз дали адрес библиотеки. Он оставил им этот пакет и поручил в нашу следующую встречу передать мне. Я его не открывал. Не могу. Пробегаюсь пальцами по острому почерку Сэма — мое имя зигзагообразно выведено на гладкой бумаге. Знаю, это книга. Маленькая книга.

Хочу быть с ним, независимо от результата, даже если он будет сломлен, и вылечить его шанса не будет. Это не имеет значения, важны лишь основные человеческие потребности. Сейчас он жив, а остальное не играет роли.

Хочу ему показать, что существует куча всего, ради чего стоит жить. Слова могут позабыться, им нельзя доверять, а во всем, что касается Сэма, сказанное никогда не имело значения. Можно лишь продемонстрировать.

Следующим утром я выжидаю в залитом солнцем коридоре. Чуть раньше меня нашла Джуди и сообщила, что Сэма перевели в послеоперационную палату, и это хорошо. Значит, интенсивная терапия ему не нужна. И все равно в ожидании начала часов посещения не покидает чувство, будто желудок превратился в здоровенный тяжелый узел.

Родители привезли мне завтрак и смену одежды. Кое-какие вещи из дома, из прошлого. Знаю, они заберут Джуди на обед, и я смогу побыть с Сэмом наедине.

Пялюсь на пакет в руках — он стал своего рода талисманом. Чтоб без конца о нем не размышлять, убираю его в задний карман брюк.

Ровно в одиннадцать открывается дверь, и мне говорят, что я могу войти. Сэм находится в небольшой палате в конце извилистого коридора. Медсестры сообщают, что он очнулся. Вижу, что он свернулся калачиком на боку и снова спит, одеяло наполовину откинуто в сторону.