— Тебе стоило меня отпустить, — жестами говорит он.

— Что? Ты не хочешь, чтоб я уходил, но мне стоило тебя отпустить? — Улыбаюсь, стараюсь смягчить стремительное необъяснимое изменение в его настроении.

Он хмурится и прерывисто вбирает полные легкие воздуха.

— Я этого не хотел. Я хотел… попрощаться. Хотел… — На краткий миг он закрывает глаза. — А после ты мог бы жить дальше своей жизнью.

После? После его смерти?

— Да ты, блин, прикалываешься?

Провожу рукой по волосам и поднимаюсь. Мне нужен перерыв. Но Сэм валится на кровать, плечи дрожат, и весь мой гнев испаряется, как клубы едва заметного дыма. Падаю на колени и беру его за руки.

«Черт».

— Как я смог бы тебя забыть? — Чувствую, как его слезы, подобно дождю, капают мне на пальцы. — Скажи, что ты в это не веришь.

Посетителей вновь пустят лишь через три часа. Терпеть не могу покидать территорию больницы, но мне нужно убраться отсюда. Нужно убежать.

Через несколько минут я оказываюсь в пригороде, топаю по неровной проселочной дорожке, миную плотные зеленые изгороди, заросшие солнечно-желтыми цветущими рапсами поляны. Воздух все еще летний и наполнен пыльцой и жужжанием пчел.

Когда дыхание перевести уже не удается, а ноги вот-вот подогнутся, я останавливаюсь и звоню матери с дешевого купленного на днях телефона. Мобильник отца все еще у Сэма — отец и не просил его вернуть.

Родители ночуют в отеле неподалеку от больницы. Номер забронирован на неделю. Видимся мы каждый день. Они говорят, что им нравятся этот захолустный городок, сочная зелень и умиротворенность. Здесь спокойно. Местечко довольно тихое и для смерти подходит.

Опускаюсь на травянистую обочину, трубка прижата к уху, рукой прикрываю глаза.

Я нарушил обещание.

«Тебе стоило меня отпустить».

Он хотел, чтоб я позволил ему умереть.

«Прости, — думаю я. — Не смог. Не представляю как».

Усталый и эмоционально подавленный, преодолеваю пару километров до роскошного отеля родителей. Уже вечереет, и я нахожу их на залитой солнцем веранде, они пьют чай. С момента приезда впервые вижу их за пределами больницы.

Потный и абсолютно неуместный, сажусь за стол — здесь охереть как все цивилизованно.

Мы осторожно обсуждаем, что я собираюсь делать. Обсуждаем выздоровление Сэма, хотя я понятия не имею, станет ему лучше или нет. Главное — сейчас ему не становится хуже.

— Мы подумали и… Хави, если вы с Сэмом хотите поехать домой, лишь на время, пока Сэму не станет лучше, мы с удовольствием вас примем.

Как я могу сказать, что меньше недели назад Сэм недвусмысленно хотел расстаться с жизнью? Думаю, на текущий момент желания не изменились. Какими бы ни казались ей наши отношения, они односторонние.

— Спасибо, — отзываюсь я. — Я подумаю.

Но здесь не о чем думать. Можно размышлять лишь о том, что я бесконечно буду жить в больнице, спать на пластиковых стульях и питаться фастфудом, пока не кончатся деньги. Как только это случится, понятия не имею, что я буду делать.

Перед тем, как бросить все ради Сэма, я арендовал комнату размером с коробку в спаренном доме. Меня нет уже четыре недели, рента осталась не оплаченной, уверен, комната уже сдана, а вещи вышвырнуты. Все мое имущество спрятано в стоящей рядом с постелью Сэма сумке. Да и сердце спрятано там же.

На пути обратно в больницу отец ошибается поворотом, и в конечном итоге мы проезжаем весь огражденный стеной городок, улицу с мексиканским кафе. Минуя заведение, не могу на него не смотреть, желудок скручивает узлом.

За стойкой сидит угрюмый Саймон и читает журнал.

Если б мы здесь не остановились, ничего бы не случилось, у меня не было бы времени поразмыслить, а Сэм был бы всего лишь телом в моих руках, лицом, о котором я грезил бы, болью, которую никогда бы не сумел исцелить. Может, я лежал бы рядом с ним и ждал, пока ветер развеет меня, как семена полевых цветов, по той поляне возле моря.

А, может, так и будет.

До начала посещения остается полчаса, и заняться особо нечем, кроме как сидеть в больничном кафе и ждать. Родители остаются со мной. Хотят повидаться с Сэмом, раз уж он пришел в себя. Думаю, они хотят показать, что переживают за него, и знаю, ему это нужно. Не совсем понимаю, для чего они это делают… Видят, что он мне не безразличен? Он им нравится такой, какой есть?

Мне больше по душе последнее. Мне предпочтительнее, чтоб он осознал.

Могу думать лишь о том, как войду в палату, задвину больничные шторы вокруг кровати Сэма и заберусь к нему под бок. Хочу без слов продемонстрировать свои чувства. Хочу интимности. Хочу прикосновений к коже. И дело тут даже не в сексе. Мне нужен он. Хочется показать, что иногда жизнь — прекрасная штука.

— Что Сэм любит читать? — выдергивая меня из размышлений, будничным тоном спрашивает мама.

Сегодня она выглядит превосходно, вся такая сияющая, волосы отливают чистым золотом. Чувствую себя в безопасности рядом с ней, рядом с сидящим поблизости отцом, они оба спокойны и уравновешенны.

— Я собираюсь в магазин. Как считаешь, ему больше понравится журнал или книга?

— Журнал, — тараторю я. — Он любит природу.

Как же мало мне известно о том, что он любит, а что — нет. И как мало он знает обо мне.

По пути в палату встречаю Джуди. Она сообщает, что пришли результаты сканирования Сэма, и к нему должен был зайти консультант. Я даже не знал, что у него было сканирование.

Родители проводят с Сэмом лишь полчаса, после чего тактично уходят. Симпатичный медбрат, которого я встретил в первый день, говорит, что вечером Сэма вновь переведут, на этот раз в обычную палату. Каждый крошечный кусочек положительной информации по ощущениям напоминает туман, что уничтожает мои мысли. С улыбкой на лице медбрат наблюдает, как я задвигаю штору вокруг постели Сэма.

— Спасибо, — одними губами произношу я.

Решаю поговорить с Сэмом напрямую. Если его переводят в обычную палату, значит, ему должно становиться лучше. И так видно, что ему лучше, но верить в это страшно. Две недели назад он умирал у меня на глазах.

Лежа на постели, мы прижимаемся друг к другу, головой Сэм устраивается на моем плече и поворачивается ко мне спиной.

— Ну, и что сказал консультант? — ласково интересуюсь я, почти касаюсь губами его уха.

Он оглядывается на меня, изучает мое лицо и лишь потом отвечает.

— Я не работаю, — беззвучно откликается он.

— В смысле не работаешь?

— Кое-что внутри меня сломано. Я сломан.

Отворачивается. Беседа окончена.

Через больничную рубашку провожу рукой по его ребрам и вижу, как он зажмуривает глаза. Мечтаю, чтоб он посмотрел на меня.

— Поговори со мной, — бормочу я и прижимаюсь лицом к его шее, чувствую губами пульс, но не целую. Пока нет. Мы стали ближе, но границ не пересекали. По прошествии нескольких секунд отстраняюсь и смотрю ему в лицо. Раньше я никогда не требовал от него общения. Не то чтоб это было требование, скорее желание убедить.

В конце концов, он качает головой, но на меня по-прежнему не глядит. Кровь болезненно пульсирует в ушах, иногда его тайны и секреты сложно снести.

Он отодвигается от меня и на языке жестов спрашивает:

— Зачем ты здесь? Только честно.

Его вопрос застает меня врасплох. Близостью я надеялся укрепить его доверие.

Сглатываю и сажусь.

— Ты хочешь, чтоб я был здесь?

— Все так просто? Чего я хочу? — жестами отвечает он, на лице разочарование.

— Да. — Не понимаю, что он хочет сказать.

— Пока не нарисовался кто-нибудь получше. — Он отворачивается и таращится на кресло.

— Что?

Он оборачивается, на лице и в глазах виднеется эмоциональная смесь из обиды и гнева, и чего-то еще, чего-то холоднее. Может, сожаления.

Не хочу, чтоб он так на меня смотрел.

— Я хотел тебя, а ты пошел и трахнул едва знакомого человека.