Сейчас мы рядом. Мы живы. Мы сумеем справиться с чем угодно, как бы ни было сложно. Я больше не стану сдерживаться. Наше проведенное вместе время слишком важно, слишком драгоценно.

Возле двери на стене высоко висит полка. Поднимаюсь и кладу на нее книгу. Потом включаю теплую воду и усаживаюсь, переплетаю наши с Сэмом пальцы, а вода, будто летний дождь, впитывается в нашу одежду.

— Поцелуй меня, — ласково прошу я, льну к нему и касаюсь губами. Привлекаю Сэма ближе, и мы вместе перемещаемся из-под бурных брызг.

— Не поступай необдуманно, — бесшумно говорит он, взгляд умоляющий. — Только на полном серьезе.

Целую его в приоткрытые губы и слышу, как он ахает, наши языки соприкасаются. Задняя часть рубашки приоткрывается, и я слегка поглаживаю кончиками пальцев его кожу. Вода приглушает издаваемые нами звуки.

Все, что мы делаем, — это целуемся и целуемся. Все, что делаю я, — это с каждой проходящей секундой влюбляюсь в него чуточку сильнее. Невозможно чувствовать столь глубоко. Не понимаю.

Хочу стать водой, что льется на нас, воздухом, которым мы дышим, бегущей по нашим венам кровью. Только вот промок я настолько, что кажется, будто меня заковали в отяжелевшую одежду. Не отрываясь от него, расстегиваю пуговицы на рубашке и, изогнувшись, снимаю. Сэм седлает мои коленки и, зажмурив глаза, углубляет поцелуй, от чего я издаю стон и подаюсь бедрами вверх. Мягкими как перышко пальцами он поглаживает мое лицо, мои волосы.

На краткий миг отстраняюсь и перевожу дыхание.

— Уверен, что этого хочешь? — тяжело дыша, шепчу я.

— Я всегда этого хочу, — губами отвечает он и впервые за долгое время улыбается.

Слова поражают меня, по позвоночнику будто пропускают восхитительный электрический разряд, и, глядя на него, я прикусываю губу.

— Сними рубашку, — ласково произношу я.

Не отрывая от него глаз, поднимаю руку и делаю воду потеплее.

Мы путаемся в завязках на рубашке, и, в конце концов, он стягивает ее через голову.

Не то чтоб раньше я не видел его обнаженным, но мне хочется смаковать этот момент. Момент, когда я принадлежу ему, а он — мне. Влажные волосы падают ему на глаза. Он худющий, весь в синяках, а на нижней части спины — я не вижу, могу лишь чувствовать кончиками пальцев — повязки в тех местах, куда вставлялись трубки. Никогда не видел никого столь прекрасного, столь идеально мне подходящего. Человека, ради которого я без вопросов отдал бы жизнь.

Вода сбегает по нему сотнями ручейков, каждый хочется догнать языком. Грудь и шея покрыты легким румянцем. Прослеживаю пальцами контуры и наблюдаю за тем, как закрываются его глаза, а от ощущений и без того набухший член наливается еще больше. С ним так легко.

Сдвинувшись, широко раздвигаю ноги. «Мне реально стоило снять ботинки», — отстраненно думаю я и вышвыриваю их за дверь. Сэм приникает ко мне и целует, и на какое-то время я вообще перестаю мыслить.

Раньше я переживал, что Сэм запал на меня, лишь потому что больше никто не дал ему шанса. Раньше я считал, что иногда улавливавшимся напряжением во взгляде он всего-навсего передавал те эмоции, которые не мог показать другим. Больше я так не считаю.

Его пальцы танцуют по моей груди, и я замираю. Сейчас вода едва капает, но в помещении тепло. Он вглядывается в меня, а я ему позволяю. Не хочу ничего прятать. Никогда раньше я не наслаждался пристальными взглядами, но мне хочется, чтоб он узнал меня, касался меня как никто другой.

— Приляг со мной, — беззвучно изрекает он, пальцы возятся с пуговицами на моих джинсах. — Будь со мной.

— Хочешь, чтоб я кончил?

Огненный румянец окрашивает его щеки, и он отводит взор, густые ресницы на фоне кожи кажутся темными.

«Как же прекрасен».

Из рубашки делаю подушку для его головы, и мы неуклюже и неудобно ложимся на бок лицом друг к другу, но, как бы то ни было, даже это идеально.

Поднеся его ладонь к губам, целую пальчики, потом отпускаю и, отодвинувшись, резко приспускаю брюки по бедрам.

Он ласкает себя и сосредоточенно разглядывает мой член, от чего я возбуждаюсь как черт знает кто. Улыбаясь, убираю его руку и рисую спирали на ребрах, кружу по соскам — дразню. Полуприкрытыми глазами он отслеживает каждое движение и подается навстречу прикосновению, словно ему нужно еще и еще, и еще.

— Скажи мне… чего ты хочешь, — шепчу я и, делая паузу между словами, облизываю линию подбородка.

Но вместо того, чтоб сказать, Сэм бессвязно бормочет, дотрагивается до меня, притягивает ближе.

Припадаю к пульсирующей точке, спускаюсь ниже и покусываю сосок. Прячу лицо у него в подмышке и чувствую, как всем телом он содрогается и извивается. Вот чего я хочу. Хочу его полностью.

Медленно большими пальцами провожу вверх-вниз по эрегированному члену, выискиваю намеки, насколько он близок. Рот его приоткрыт, голова откинута назад, глаза крепко зажмурены. Продолжаю работать обеими руками, встречаю едва уловимые движения его бедер и позволяю толкаться с кулак, давление настолько мощное, что должно быть немного больно. Сэм хватает ртом воздух, а затем на несколько секунд вообще перестает дышать, и теплые струйки снова и снова бьют мне в руку.

Он открывает глаза и смотрит на меня одурманенным взором, бедра все еще двигаются. Пальцы от спермы скользкие. Хочу покрыть его ею с головы до ног. Как и себя.

Удерживая мой взгляд, он берет меня за липкую руку.

— Ты, — говорю я, а он просто улыбается и сплетает наши пальцы.

Он чересчур расслаблен, чтоб смущаться. Подношу наши соединенные руки к своему члену, мне нравится скользкое ощущение, нравится, как он сонно мне мастурбирует. Я не стараюсь продержаться подольше. Не смог бы, даже если б захотел. Я даже не смотрю на наши руки. Визуальный контакт с Сэмом уничтожает меня. Черт, как все это интимно. Даже на секунду не отрывая от него глаз, склоняю голову. Приоткрываю рот, вдыхаю его воздух, чувствую взаимосвязь с чем-то фундаментальным и нужным, и ослепляюще ярким.

«Ох, — думается мне. — Ох, блин».

После, свернувшись калачиком, мы лежим в душевой. Сэм рисует узоры на моем перепачканном животе, а я пробегаюсь пальцами вверх-вниз по его спине. Капли из душа в гипнотическом ритме, подобно дождю, стекают по его бедрам.

— Должно быть, это был лучший секс в самом худшем месте за всю мою жизнь, — в конце концов, произношу я, а Сэм тихонько фыркает, его теплое дыхание согревает мой живот.

Заметив, как он шевелится, я предлагаю привести себя в порядок. Заворачиваю его в пушистое больничное полотенце, выданное симпатичным медбратом, и натягиваю свою промокшую одежду. Осознаю, что мое оправдание о внезапном падении в душе никого не обдурит, но мне глубоко плевать. Очень-очень глубоко.

Я завязал с половинчатыми жестами, завязал с отрицанием. Хватаю то, что у меня есть. Даже если все, что у меня есть, — это шанс.

Шанс — это все, что есть у каждого из нас. И я охренеть как за него благодарен.

Проходят две недели. Сэм становится сильнее. Крепнет настолько, что совершает короткие прогулки по заросшему травой больничному саду. Здесь нет полевых цветов, зато есть небо и солнышко, и дрейфующий аромат лета. Мы находимся на улице как можно дольше. Сэму нравится бывать на свежем воздухе. Он наблюдает за птичками.

Сегодня в половине третьего у него встреча с консультантом. Мы сидим на единственной скамейке в саду, спины припекает летнее солнышко, руки крепко сплетены. Смотрим, как на часах в моем телефоне тикают минуты, словно обратный отсчет до взрыва бомбы.

В два двадцать пять Сэм отпускает мою руку и поднимается. Отбрасывает локон непослушных черных волос, что упал ему на глаза, а потом жестами изрекает:

— Уверен, что хочешь пойти? А если скажут, что жить мне осталось месяц или около того?

Иногда кажется, будто Сэм создан из противоборствующих сил: одна его часть боится смерти, а вторая боится жизни. Но опять-таки разве не все мы такие?