Я не могу двигаться.

После смерти Джо я не плакал, разве что во сне. Мы расстались за несколько месяцев до его передозировки. И хотя почти каждый день мы общались по телефону, я не виделся с ним несколько недель.

Тогда у меня были друзья, и я упивался их сочувствием. Ходил к ним в гости и коротал время за пассивными развлечениями, готовкой и утешениями. Джо был зияющей дырой, а они ее заполнили, перебинтовали меня и лечили до тех пор, пока я вновь не стал цельным.

Сэм — долбаная кричащая пустота. Не могу я с этим справиться. Кажется, я лишаюсь рассудка.

Вовсе не потрясение я испытал, когда три недели назад Сэм пришел ко мне на работу в библиотеку. Было больше похоже, будто прошедшие четыре года испарились, и мы вернулись на ту темную дорогу за пределами общины, где ни один из нас не желал прощаться.

Понятия не имею, что со мной не так.

И понятия не имею, что не так с Сэмом — во всех смыслах.

В момент его прихода в библиотеке было оживленно. Прошла лишь половина моей смены. Увидев меня, Сэм пошатнулся и выглядел так, будто вот-вот рухнет перед стойкой регистрации. Взяв себя в руки, я вывел его на улицу, колени его подогнулись, и он действительно рухнул. Но удариться о землю не успел, я его поймал. Коллет, мой менеджер, вышла за нами следом и велела мне взять перерыв, насколько понадобится.

Помню, светило солнце, когда он рассказывал, что умирает и не хочет быть один. Я поинтересовался, в чем было дело, а он ответил, что от этой болезни умерла его мать. Он поведал, что знал: времени осталось немного. Сказал, что чувствует, как угасает.

Припоминаю, как окружающий мир потемнел, словно я закрылся, отключился. Наверно, минимизация урона. Но, возможно, уже было поздно. Возможно, весь этот кавардак начался давным-давно.

Полагаю, это началось четыре года назад в нашу первую с Сэмом встречу. В тот день мы приехали в общину. Тогда он тоже убегал.

Мы с Джо откликнулись на объявление в газете для сельхозрабочих: бесплатное проживание и бесплатное питание в обмен на помощь в сборе урожая. Уже два месяца мы не платили за нашу комнатушку в городе, оба пахали на ненавистной работе за минимальную зарплату. Весь день находиться на улице, жить в компании людей на ферме возле моря... Все это показалось довольно идилличным.

Ферма принадлежала двум братьям, Тайлеру и Тому. Они оба были крупными и впечатляющими мужчинами.

Том показал нам ферму, познакомил с двадцатью другими рабочими — женщинами и мужчинами, но в основном мужчинами — и отвез нас в поле, где стояло длинное, низкое здание, поделенное на общежития. В конце поля вдали от здания располагался фургон.

Мы были в нашей комнате и начали обустраиваться, как вдруг с улицы послышались вопли. Собралась толпа. Сначала мне не было видно, что именно происходило, поэтому я сместился чуть в сторону, и меня уложили на лопатки. В меня влетел темноволосый парнишка. Он был нескладный, изо всех сил старался подняться и сбежать, словно считал, что я причиню ему боль. Инстинктивно я в него вцепился. Один из рабочих, белокурый парень, встал надо мной и поволок его.

— Сволочь, — сказал он и повалил мальчонку на землю, словно тот был мешком с мусором.

Я поднялся и увидел, как он пнул съежившегося на земле парнишку.

— Мерзкое маленькое дерьмо, — бросил он, вознамерившись пнуть еще раз. Но я сшиб его с ног до того, как ему удалось хоть что-то сделать.

Мальчишка поднялся и, не обернувшись, убежал.

Джо притянул меня в объятия, и вмазать блондину я не успел .

— Успокойся, — прошептал мне на ухо Джо.

В этом месте мы были чужаками, и затевать драку было неразумным шагом. Но не мог я успокоиться.

— Он всего лишь ребенок. Где тебя научили выбивать из детей всю дурь?

Блондин усмехнулся. Он не намеревался со мной драться.

— Он положил в мою постель мертвую птицу. Он мерзкое маленькое дерьмо, — проговорил он и мимо нас пробрался в общежитие.

Я заметил, как, промчав через все поле, мальчишка оглянулся — его бледное лицо окружала копна черных волос, одежда была рваной и темной. Наблюдая за ним, я будто бы вспомнил о том, что всегда понимал, но никогда не признавал.

Небо начинает светлеть, я пробираюсь внутрь и поднимаюсь по лестнице в нашу комнату в кафе.

Сэм жив и спит. «Но дело уже не только в нем», — думается мне. Я сворачиваюсь на полу рядом с ним и притягиваю к себе его теплое тело.

— Прости, — шепчу ему в волосы. — Если хочешь, я буду с тобой.

Знаю, сейчас он пробудился. Но он не отвечает.

Джо любил повторять, что некоторым людям предначертано быть вместе, но я никогда не верил в судьбу.

И я никогда не понимал, что такое любовь. До общины.

Только сейчас я могу в этом сознаться. Теперь, когда нет Джо. В то время я трусил откровенно признаться ему в своих чувствах. Например, в том, что испытываемые мной эмоции во время нахождения рядом с ним разительно отличались от эмоций во время нахождения рядом с Сэмом. Стоило довериться своему сердцу, когда у меня был шанс. Теперь слишком поздно. Теперь все хреново.

Закрыв глаза, я погружаюсь в прерывистый сон. Мне снится прошлое. Снится то, что меня преследует: в ночь нашего отъезда много лет назад Сэм стоит на темной дороге за пределами общины, а я сижу на пассажирском сиденье в проезжающей мимо него машине и удаляюсь прочь.

Мое пристрастие к выпивке превратилось в проблему, и Джо был несчастен. Однажды ночью, когда чувство вины ощущалось острее всего, он меня убедил, что самым верным решением было покинуть общину. И мы уехали.

Он считал, что проблема заключалась в общине. Ему хотелось уехать как можно дальше. Мы вернулись в город, где наши отношения продержатся несколько бурных месяцев, а потом Джо наконец-то поймет, что мое сердце было в другом месте.

Но в ночь нашего отъезда я наблюдал в треснутом зеркале заднего вида, как Сэм рухнул на колени на темной дороге, словно сваленный актом насилия. Я видел, как он свернулся в клубок. Я вынуждал себя смотреть до тех пор, пока тьма полностью его не поглотила. И до меня дошло: я что-то сломал — нечто внутри себя и нечто внутри него. Нечто непоправимое.

Флэшбэк превращается в кошмар, где я выбираюсь из машины и бегу обратно к нему, но никак не могу добраться — он постоянно остается вне досягаемости. Сцена повторяется снова и снова. Я лихорадочно вскакиваю, поднимаюсь с пола и забираюсь на кровать. Сэм растянулся возле стены ко мне спиной, покрывало позабыто. Утыкаюсь лицом в матрас и стараюсь выровнять дыхание.

Все, что я оставил ему в общине, — это письмо. И меня бесит, что я написал ему письмо. Он владел моим сердцем, а я на прощание написал ему письмо. Я даже не знал наверняка, умел ли он читать.

В том письме говорилось, что в случае необходимости он может меня отыскать. Я дал обещание помочь и не шутил, но не сомневался, что искать меня он не станет. И тем не менее три недели назад он меня нашел. Он пришел в библиотеку, и я заверил, что обещание сдержу.

«Как угодно».

В письме я указал адрес родителей — после отъезда из общины у нас с Джо не было в городе жилья, а мои родители всю жизнь проживали по одному и тому же адресу. Полагаю, именно так он и нашел библиотеку. Раньше он не выходил со мной на связь.

Понятия не имею, что за последние четыре года происходило в общине. Я даже не знаю, почему он в принципе находился в общине.

Я о стольком его не спрашивал, предположив, что, как только будет готов и если пожелает, он расскажет сам. Но о своей жизни за прошедшие четыре года я с ним не говорил. Не говорил ему о Джо, но если б он спросил, рассказал бы.

Должно быть, я отключаюсь. А когда просыпаюсь, в комнате холодно. Унылый утренний свет проникает сквозь зазор в занавесках. Поворачиваюсь к Сэму и не вижу его. Принимаю сидячее положение и пялюсь на кучу одежды. Вчера он с трудом передвигался. Он не сумел бы далеко уйти. Натягивая ботинки, проверяю под кроватью и сдерживаю сильное чувство беспокойства, которое преследует меня после кошмара.