Поднимаюсь.

— Можно его увидеть?

— Пока нет. Есть кое-что еще… — Она долго и тяжело на меня смотрит. — Возле рецепции двое полицейских. Они задают вопросы о твоей машине.

Моя машина. «Черт». Провожу рукой по волосам и, чтоб не смотреть на Джуди, закрываю глаза.

«Не сейчас, блин, не сейчас».

— Вы с ними общались? — тихо спрашиваю я. Знаю, нельзя надеяться, что она не сообщит им, где я. Это может ей стоить рабочего места. Мне нужно знать положение дел.

— Еще нет, — бросает она. — Машина не твоя?

Не спеша качаю головой.

Никогда прежде я не крал машины. Оправдание дешевое, знаю, но я так поступил ради Сэма. Он хотел движения. Ходьба причиняла ему боль, и мы нуждались в уединении — ему нельзя было застревать в поезде или автобусе. Машины у меня не было, денег не было, а «кадиллак» несколько дней простоял на одном и том же месте возле библиотеки. Ключи были воткнуты под передний подкрылок. Я сказал себе, что верну ее, но в суде это вряд ли зачтется.

— Я с ними поговорю, — безропотно лепечу я. Знаю, за этот поступок мне придется нести ответственность. — Но сначала мне нужно увидеть Сэма.

Мне надо с ним встретиться, а потом уж разбираться со всем остальным.

Джуди щурится и делает глубокий вдох.

— Я, правда, не понимаю, что сегодня на меня нашло, — загадочно произносит она. — Поднимись по лестнице и по знакам дойдешь до реанимации. Позвоню и скажу, чтоб тебя ожидали. Но надолго там оставаться нельзя. — После этого она ускользает в коридор и скоренько исчезает через двери приемной.

Возле стойки рецепции стоят двое полицейских и разговаривают с довольно раздраженным медиком. Быстро направляюсь к лестнице.

Коридор отделения реанимации пуст. Приглушенный дневной свет проникает сквозь ряд окон, и кажется, будто время течет медленнее. Стараюсь держаться в тени, отчаянно желаю добраться до места назначения и вместе с тем мечтаю идти к нему всю жизнь. «Я сумею пережить ненависть Сэма из-за приезда сюда, — внушаю себе. — Главное, чтоб он был жив для того, чтоб испытывать ненависть». И тем не менее я не хочу, чтоб он меня ненавидел. Он настолько простой и бесхитростный, что его ненависть будет в разы страшнее ненависти других людей. Пути назад не будет, будет негде спрятаться и обмануть себя, что у меня есть еще один шанс.

Рука зависает над кнопкой интеркома, и минута превращается в три.

«Не тяни. Он все равно в отключке», — выдает голосок. Но я не хочу! После этого мне придется сдаться в руки полиции. Нужно, чтоб он меня увидел, чтоб знал, что я его не бросил.

— Вы в порядке? — Из-за раздавшегося сзади голоса я подскакиваю.

Мне улыбается медбрат с симпатичным круглым лицом, должно быть, он мой ровесник.

— Я… пришел повидаться с Самиром Фаруки, — поясняю я.

С Сэмом.

Его имя — единственное, что мне доподлинно известно.

В общине Сэм ночевал в маленьком фургоне в дальней части поля. Вскоре после инцидента в амбаре он водил меня туда, к тому моменту мы были знакомы довольно долгий промежуток времени. Полагаю, к тому времени он полностью мне доверял. Вещей у него было немного, лишь несколько смен одежды, бумага и старая книга. Все было в грязи. Было больно, что никто за ним не присматривал.

Черт, до сих пор больно.

Единственное, о чем он переживал, — это книга. Он прятал ее в дыре в стене под кроватью, на которой никогда не спал. В тот день в фургоне он протянул ее мне. Меня тронуло, что он доверил мне нечто столь для него важное. Он внимательно наблюдал, как я ее разглядывал, словно ждал реакции. Но я пребывал в недоумении. Размером книга была с мою ладонь, а твердая красная обложка была разодрана, буквы, бывшие когда-то золотистыми, почти полностью стерлись. Более того, книга была на иностранном языке. Сейчас-то я в курсе, что это был фарси, а книга была эпической поэмой. Но тогда я был невеждой и понятия не имел, что искал. Я видел нетерпение Сэма. В конечном итоге он отпихнул мои руки и открыл книгу на последней странице. В правом верхнем углу на английском было аккуратно выведено имя. Его имя. Самир Фаруки. Он улыбнулся.

Присев на провисшую маленькую койку, я произнес его имя вслух.

— Самир Фаруки. Похоже, ты должен стать поэтом. — И я немного кокетливо ухмыльнулся.

Я знал, что должен был остановиться, особенно после случившегося в амбаре. Но ничего не мог поделать. Мне нравилось, что он застенчиво склонил голову.

Его имя многое объясняло. Оно объясняло его экзотический внешний вид: огромные темные глаза, непослушную копну волос, почти бескровную бледную кожу.

«Перс, иранец». Хотя это все равно не объясняло, что он делал в общине.

— Сохрани это в тайне, — прожестикулировал он.

Я приложил руку к сердцу и кивнул. И я сохранил. До настоящего момента...

Медбрат набирает код на замке.

— Вы родственник?

Стоит сказать «да»? Мы похожи на родственников?

— Джуди Тейлор должна была сообщить, что я приду, — увиливаю я.

Симпатичный медбрат исчезает. Дверь захлопывается.

— Хави, верно? — раздается его голос из громкоговорителя интеркома. — Бойфренд Сэма?

— Д-д-да, — ошеломленно заикаюсь я.

Как я могу сказать «нет»? Если меня считают его парнем, значит, с большей долей вероятности позволят с ним видеться. Уверен, Джуди именно так и думала.

Дверь открывается, и я следую за медбратом в тускло освещенное помещение. Сюда солнечный свет не проникает. Зато можно скрыться в тени. Проходя мимо, стараюсь не пялиться на лежащих на койках людей, стараюсь не подсчитывать количество отходящих от них трубочек.

Медбрат останавливается примерно на полпути по коридору и входит в палату напротив сестринского поста. Внутри три кровати, все подключено к гудящим и пикающим аппаратам. Я стою в дверном проеме.

Кровать Сэма ближе всего к двери. Он выглядит таким хрупким, таким молодым. Залегшие под глазами огромные черные тени провоцируют мысли, откуда у него могли взяться синяки. Подхожу ближе, подмечаю окружающие его проводки и оборудование, в рот вставлена трубка, а на аппарате над головой мерцает сердцебиение. Сейчас ему, возможно, года двадцать два, но все равно он такой же, как в нашу первую встречу.

— Когда он очнется?

Симпатичный медбрат пожимает плечами.

— Иногда на это нужно время, — говорит он и оставляет меня в одиночестве.

Касаюсь краешка кровати Сэма. Так легко можно затеряться в воспоминаниях. В тот день в фургоне, когда он показал мне книгу, я должен был понять, должен был осознать…

Я по-прежнему размышлял о его имени, мысленно повторял снова и снова, как вдруг Сэм забрал у меня книгу и убрал ее в тайник.

— Хочу показать тебе кое-что еще, — прожестикулировал он.

Я не мог не разглядывать миллиметр обнаженной кожи, когда он нагнулся и потянул одеяло, которым была застелена его кровать. Меня посетила мысль, что он делал это нарочно, чтоб меня соблазнить. Но Сэм так не поступал. В любых манипуляциях он был совершенно невинен.

— Сколько кроликов! — воскликнул я и уставился на клетку на краешке кровати.

Он гордо поднял шесть пальцев.

— С тех пор, как они были… — Пальцами он показал примерно десять сантиметров. В тот момент кролики были уже гораздо, гораздо больше. — Нашел их мать в капкане. Ей было больно. — Он покачал головой, взгляд был печален.

— Но как ты их кормил? — Естественно, крольчатам требовалось молоко.

Он продемонстрировал мне чистый лоскуток, миску и пустую бутылку из-под молока. Он показал, как наливал молоко на лоскуток, и оно медленно капало.

— Ни за что не додумался бы, — сказал я. — Очень умно.

Я действительно был впечатлен. Я не вел себя с ним снисходительно.

— Однажды у меня была птичка со сломанным крылышком, — жестами рассказал он. — Но Тревис бросил в нее камень, и она не сумела улететь. Он ее убил.

Говоря все это, Сэм не смотрел мне в глаза, от чего поначалу было сложно понять.