Затем снялся со стоянки и выступил на Мензу отдельный монгольский отряд в пятьсот сабель.

И наконец, двадцать пятого мая две тысячи семьсот конников 1-й бригады, при двенадцати пулеметах и восьми орудиях, вышли на Троицкосавск. Бригаду вел барон.

Унгерн хорошо знал Монголию и Забайкалье. Время для наступления было выбрано верно: в конце мая степь и долины покрывались сплошным ковром травы, и обильный подножный корм позволял коннице активно маневрировать. Казаки на сытых и отдохнувших лошадях имели бесспорное преимущество перед пешими красными стрелками. Немногочисленная кавалерия противника не страшила генерала.

Беломонголы доносили: красные сосредоточили против Унгерна семь тысяч штыков, от двух до двух с половиной тысяч сабель, двести пятьдесят пулеметов и двадцать (по другим сведениям — двадцать восемь) орудий. 5-я армия большевиков была далеко, где-то у берегов Байкала. 35-я стрелковая дивизия Неймана стояла в Прибайкалье, вблизи Троицкосавска сосредоточилась 2-я Сретенская бригада и пограничный батальон. Красномонголы Сухэ-Батора занимали город Маймачен[28].

Значит, противник был разбросан на большом пространстве, и барон надеялся, используя подвижность конницы, разбить его по частям.

Двадцать второго мая Азиатская дивизия заняла Мензу, двадцать пятого — Модонкуль.

Бригада Резухина быстрым ходом вышла на подступы к Желтуре, но внезапно Унгерн перестал получать сведения от генерала. Позже выяснилось: Резухина встретили красные, завязались упорные бои, и бригаду отбросили назад.

Пятого июня, уведомив Унгерна о неудаче, Резухин вторично атаковал красных в поселке Боссийском, восточнее Желтуринской, и прорвался на территорию России. Но 105-я стрелковая бригада большевиков снова опрокинула казаков.

Десятого июня две колонны 35-й дивизии красных настигли Резухина возле Будуна.

Еще до сшибки над конницей появились два «Ньюпора» красных; разведчики вскоре улетели, но тотчас вырвался из-за сопки еще аэроплан и сбросил на казаков пять или, может быть, семь пудов бомб. Потом с неба ударил пулемет и совсем смял огнем развалившийся походный строй.

Генерал пытался южнее Цаган-Угуна переправиться на правый берег Селенги, но, не выдержав огня, бросился вверх по реке на Дайчин-Ван.

По пятам за Резухиным шел 35-й кавалерийский полк Рокоссовского.

Унгерн, получив донесение о бегстве бригады, пришел в ярость. Всегда, когда боями руководили другие, барону казалось, что эти другие — дураки и предатели, что он в подобных обстоятельствах непременно выиграл бы сражение и разбил врага.

Однако лишь сутки понадобились красным, чтобы Унгерн очутился в положении Резухина.

Внезапно выйдя в тыл Троицкосавску, заняв Киран и Усть-Киран, барон двенадцатого июня появился в пяти верстах от пограничного города. Но именно теперь, когда цель казалась так близка, красные настигли Унгерна и на лесистых сопках, к востоку от Троицкосавска, навязали ему беспощадный бой. Тринадцатого июня генерал, бросив всю артиллерию, наскоро перевязав рану, полученную в схватке, бросился к реке Иро, в Монголию.

В плен к противнику угодили не только казаки, но и японцы, в том числе офицер Тараки Арита.

Нестрашная эта рана Унгерна сыграла почти роковую роль в судьбе его монгольских солдат. Еще в первые дни боев барон выделил из состава бригады монгольский отряд, главным образом из чахар[29], для удара по Ибицику и Маймачену. Командовал отрядом хитрый и болтливый князь Баяр-Гун. Подражая нойону, он безудержно обманывал своих людей и без всякого стеснения менял взгляды на события и факты.

Захватив Ибицик, Баяр-Гун повел чахар на Маймачен. Перед боем он сообщил отряду, что «святой генерал» и сам он, Баяр-Гун, заколдованы от красных пуль, ибо ламы беседовали с богом, и бог сказал им: генерал и князь бессмертны и неранимы.

И вот в бою возле Цаган-Субургана, в трех верстах от Маймачена, Баяр-Гун попал под пулемет цириков Сухэ-Батора и, тяжело раненный, угодил в плен.

В довершение ко всему сам Унгерн получил сквозное ранение в ногу.

Монголы глухо заволновались. От конника к коннику передавались ужасные слова: ламы красных и бог красных — много сильнее их лам и их Будды. Значит, борьба бессмысленна и надо бежать без оглядки, спасая себе жизнь. Иначе злой дух Читкур не пощадит их!

Но Унгерн умел держать в узде своих воинов. Узнав о слухах, он выпорол и перестрелял дюжину монголов и пообещал поступить так же с любым солдатом, забывшим свой долг. Он сказал эту фразу, надев синий халат хубилгана, и монголы повиновались человеку, которого богдо-гэгэн назвал святым и героем.

Однако наступало время, когда уже ни пытки, ни расстрелы, ни угрозы не могли напугать людей больше, чем служба в обреченных войсках. Близилась развязка.

Агенты доставили Унгерну пугающие сведения. Из них следовало, что четырнадцатого июня помощник красного главнокомандующего по Сибири издал приказ о подготовке похода на Ургу. Через две недели, выполняя директиву, в Троицкосавск быстрым маршем пришла 5-я Кубанская кавалерийская дивизия. Сюда же, в Кяхту, перебазировались две бронемашины и четыре самолета. Чуть позже 5-я армия сформировала из своего состава Экспедиционный корпус, в который вошли 35-я стрелковая дивизия, 2-я Сретенская кавбригада, кубанцы, красно-монгольские части и конники Рокоссовского и Щетинкина.

Командовал Экспедиционным начдив-35 Нейман. Унгерн знал его к этому времени уже достаточно хорошо. Комкор обладал несомненным талантом предвидения и был активным сторонником маневренной войны.

Барон ощутил грозный холод поражения и смерти. Выслушав агентов, доставивших разведданные, он заметался в палатке, хлестал палкой воздух, выкрикивал ругательства, перемешанные с молитвами.

Лазутчики не обманули Унгерна.

Двадцать седьмого июня корпус тремя колоннами перешел в наступление. Правая колонна, в составе 105-й стрелковой бригады и полка Рокоссовского, двинулась в район Будуна левым берегом Селенги. Средняя колонна, в ее рядах числились кубанцы, 103-я стрелковая бригада и красномонголы, выступила из Маймачена в Ургу. 2-я Сретенская кавбригада, она была левой колонной, устремилась по восточной дороге из Корнаковки в столицу страны. 104-я стрелковая бригада, составлявшая резерв Неймана, осталась в Кяхте.

Барон потемнел от предчувствия катастрофы. Он терял свое главное преимущество: у красных теперь тоже была многочисленная конница, и это не могло не сказаться на ходе боев.

Уже к концу суток Унгерн получил донесение полковника Нечаева: его отряд сбили с позиций кубанцы, и сотни в беспорядке откатывались на юг.

Красные быстро заходили в тыл барону.

Резухин топтался на левом берегу Селенги, в районе Ахай-Гуна, и красные могли разгромить дивизию порознь, навалившись всей массой на ее расчлененные полки.

Это было ясно всякому, кто хоть немного знал войну, и барон немедля повел бригаду в Амур-Бейсе, чтобы соединиться с Резухиным. Но для этого надлежало форсировать Селенгу.

Пока Унгерн выполнял маневр и переправлялся через реку, прошла почти неделя.

А в это время, шестого июля, красномонголы и сретенцы ворвались в Ургу. На следующий день в столицу вошли кубанцы и конники Сухэ-Батора.

«Правительство независимой Монголии», назначенное Унгерном, бежало на юг.

В середине июля, как сообщали авиаразведка и перебежчики, 1-й и 4-й полки под командой барона приводили себя в порядок на левом берегу Селенги, юго-западнее куре Ахай-Гун. В самом куре расположились остатки бригады Резухина.

Восемнадцатого июля сюда вышли конный полк Рокоссовского, отряд Щетинкина, 105-я стрелковая бригада и красномонголы.

И все-таки Унгерн надеялся, что справится с противником, уступавшим ему в саблях, штыках и технике. Но случилось, по мнению барона, нечто противоестественное. Вблизи Ван-Курена русские и красномонголы атаковали его казаков, оседлавших неприступную возвышенность Туху-Нарасу. Не взяв ее с ходу, они начали стягивать кольцо окружения, и уже двадцатого июля стало ясно, что белые погибнут в этой петле.