— Мы располагаем сведениями, что вы поддерживали дружеские отношения с начальником НКВД Яковом Цыганковым.

Мещеряков пожал плечами.

— С опасными людьми лучше дружить, чем враждовать, как, например, с гестапо.

— Вы смелый человек, господин Мещеряков.

— Просто более откровенный, чем другие. Но ведь мне нужно убедить вас в своей искренности и лояльности. Если я начну врать, то вы, герр комендант, это заметите и не возьмете меня на службу.

— Нам нужны специалисты, хорошо знающие местные дела, — сказал комендант почти торжественно. — Но учтите, что вот это личное дело будет постоянно пополняться.

Валера покосился на указанную папку.

Комендант снял трубку и набрал номер.

— Господин Корф? Добрый день. Зайдите, пожалуйста, на минутку… Господин Мещеряков, вы приняты на службу с завтрашнего утра. Прошу вас прийти сюда в 8.00, я дам распоряжения.

— Благодарю вас, господин комендант, я вас не разочарую… Разрешите идти?

— Подождите.

Дверь открылась и в кабинет вошел высокий блондин в форме лейтенанта.

— Познакомьтесь: господин Мещеряков, горный инженер, лейтенант Корф.

Валера встал и пожал протянутую руку.

— Очень приятно.

— Господин лейтенант, кроме того, большой коммерсант, хорошо знающий угольную промышленность Германии. Полагаю, вам найдется, о чем поговорить.

— Спасибо, Гюнтер, я еще загляну, — запросто сказал лейтенант коменданту.

Такая фамильярность должна стоить больших денег, Корф, похоже, очень влиятельный человек.

— Пойдемте, господин Мещеряков.

— До свидания.

Новые знакомые вместе вышли из кабинета. Корф улыбнулся.

— У меня здесь есть кабинет, но он такой маленький, что мне и одному там тесно. Знакомство лучше продолжить в кафе.

— Благодарю за приглашение, герр лейтенант, — сказал Валерий.

Первое заведение, которое открылось в городе после оккупации, было офицерское кафе, расположившееся в доме напротив комендатуры. Туда они и зашли. Лейтенант по-хозяйски сделал заказ и предложил Валере сигарету.

— Спасибо, — Мещеряков закурил и с любопытством оглядел зал бывшей столовой. Скромное учреждение общепита превратилось в аккуратное европейское заведение, можно только позавидовать умению этих парней чувствовать себя везде, как дома.

— Я равнодушен к воинским званиям, поэтому прошу вас называть меня просто господин Корф. Погоны — только видимость, на самом деле я человек сугубо штатский, хоть мундир сидит на мне лучше, чем на коменданте.

Валерий вежливо улыбнулся.

— Наверное, потому, что вы шили его у хорошего портного?

— У вас острый глаз, господин Мещеряков. Мне кажется, мы найдем с вами общий язык.

Официант подал салаты и наполнил рюмки из маленького графина с коньяком.

— За знакомство, — предложил тост лейтенант. Валера выпил.

— У вас открытое лицо, вы мне нравитесь, — сказал Корф, — поэтому, думаю, мы можем обойтись без излишних отступлений. Как вы уже поняли, военный мундир я ношу временно, и то потому, что в нем проще, чем в смокинге, решаются деловые вопросы. Здесь богатые недра, Европа рядом. Короче, меня интересуют местные шахты.

— Они не работают, — заметил Валерий.

— Вот именно, господин Мещеряков. А великой Германии нужно топливо.

— Готов сделать все от меня зависящее, чтобы…

— Не перебивайте. Мы на Западе давно поняли, что быстрого результата может добиться только частный капитал, все другие формы управления менее эффективны. Это понятно?

— Вполне.

— Благодаря моим связям в Берлине, мне удалось добиться, чтобы часть местных шахт была продана рейхом в частные руки.

— В ваши, господин Корф?

— Разумеется. Принципиально этот вопрос решен, остаются кое-какие детали. Скоро сюда в город приедет специальная комиссия по оценке шахт. Естественно, я заинтересован, чтобы стоимость оборудования и зданий была как можно меньше. Если бы вы, господин Мещеряков, помогли мне с этим вопросом, то я хорошо бы вам заплатил.

— Это похоже на провокацию, — сказал Валера.

— Бросьте, господин Мещеряков! Кому вы нужны? Если бы мне понадобилось вас уничтожить, то это легко сделать с помощью одного телефонного звонка коменданту. В военное время человеческая жизнь стоит мало, а еще меньше стоит жизнь коммуниста с пятнадцатилетним стажем, а? — лейтенант весело подмигнул и налил коньяку.

— Спасибо за откровенность. Значит, вы предлагаете мне доломать все, что осталось?

— Ни в коем случае, я же собираюсь все это купить! Ваша задача сделать так, чтобы цена снизилась, но при этом я бы мог в самом ближайшем будущем наладить добычу угля. Что-то можно размонтировать… Вы же инженер, проявите смекалку.

— Я так понимаю, что особенного выбора у меня нет?

— Тем легче сделать выбор: пополнить списки неблагонадежных или получить хорошие деньги.

— Я согласен, — сказал Валерий, — но один я ничего не смогу сделать.

— Этот вопрос мы с комендантом решим, господин Мещеряков. Прозит!

Валерий тоже поднял рюмку, чтобы скрепить договор.

— К машине! — раздалась команда, перекрывающая гул моторов армейских грузовиков. Бас их ротного фельдфебеля в былые времена мог бы претендовать на место лучшего певчего Киево-Печерской лавры.

Солдаты попрыгали на дорогу, расплескивая жидкую грязь. Славкин тоже прыгнул и занял свое место в строю.

— Повзводно! Цепью! Марш!

Солдаты растянулись вдоль обочины в цепь, сняли предохранители с автоматов и двинулись в лес. Сначала подобные операции бывший хорунжий воспринимал как боевые, но, прошагав по полям и лесам Украины не одну сотню километров, он понял, что это рутинное занятие не имеет никакого смысла. Сперва Славкину казалось, что немецкая разведка плохо работает и их посылают на прочесывание, основываясь на неточной информации. Потом Георгий Александрович понял, что никакой разведки вообще не существует, а гоняют их, чтоб не скучали, да местным жителям на нервы действовали: авось постерегутся идти в партизаны. Вера Славкина в безупречный немецкий порядок слегка пошатнулась. С другой стороны, в его зондеркоманде служили по большей части не немцы, а сброд самых разных национальностей. И не стоит забывать, что большая война — это и большой хаос, он помнил это еще по первой мировой и гражданской. Своими наблюдениями, а тем более выводами Георгий Александрович ни с кем не делился, и потому считался у начальства вполне благонадежным и уже носил нашивки ефрейтора.'

Вместе с другими хорунжий снял предохранитель, передернул затвор и углубился в подлесок, стараясь не выпускать из виду соседей. Идущий слева румын с уважением глядел на невозмутимого русского, который шел через страшный лес посвистывая. Румын был новенький и не знал, что поймать они могут крестьянскую семью, заготавливающую дрова или пару дезертиров. Только дважды взвод Славкина под Юзовкой натыкался на сопротивление. Первый раз это был летчик с подбитого красного самолета, он выпалил по кустам, за которыми залегли солдаты, весь магазин, а последний патрон пустил себе в голову. За храбрость Георгий Александрович его собственноручно похоронил, пока остальные перекуривали, но только крест ставить над безбожником не стал. Во второй раз они наткнулись на пятерых красноармейцев и младшего лейтенанта, которые прятались в овраге. Перестрелка шла долго, видно, большевики тащили с собой коробку с патронами и имели хороший боезапас. Славкин и еще один русский "из бывших" подползли к красным поближе и одновременно бросили по гранате. Те успели ответить очередью и напарника хорунжего убило, а сам он получил звание ефрейтора.

В окрестностях Юзовки все происходило точно так же, как и в других местах, но Георгий Александрович чувствовал не усталость, а прилив сил: он попал туда, куда стремился пятнадцать лет. Все эти годы он мечтал отомстить, и вот враги его рядом, их нужно найти и наказать за все. Славкин вспомнил, как он ломал указатель "Сталино" и прибивал на законное место историческое название родного города. Все возвращается на круги своя и всем, всем воздается по заслугам.