Она словно впервые увидела его.

«Откуда ты это взял, безрассудный человек? Неужели ты на самом деле считаешь, что можешь вот так легко открыть тайну бытия? Ты сумасшедший, Маккензи, определено сумасшедший».

Она тайком смотрела на него. Он отвечал ей терпеливым ожиданием.

Она снова повернулась к нему, дотронулась до его щеки, почувствовав ее ямочку под пальцами. Он с надеждой потянулся к ней, и их губы встретились. Его поцелуй был так легок, что скорее походил на дыхание. Она потянула его за собой, пока они снова не лежали на песке.

— Могу я это понимать так, что ты на время забудешь о своем отвращении к грязи? — прошептал он.

Она застенчиво улыбнулась, и ее пальцы пробежали по его груди.

— Я хочу, чтобы мы были счастливы.

Он опустился на нее, снова целуя.

«Несмотря ни на что, я не могу проверить, насколько естественны мои чувства. Все дело в этой пещере. Здесь царит какая-то странная атмосфера».

Из ее глаз потекли нежданные слезы радости.

Он смахнул их, с любовью вглядываясь в ее лицо. А потом его пальцы легонько заскользили по ее шее, пока не добрались до мягких холмов ее грудей. Она закрыла глаза, когда внутри нее словно взорвалась волна страсти. Это желание было настолько сильным, что она более не могла противиться ему и отдалась на волю его ласк…

— Как ты думаешь, мы можем всегда позволять себе делать то, чего хотим больше всего на свете? — спросила она его игриво, впрочем, совершенно не отдавая себе отчета, что говорит.

— Думаю, что да, и даже больше, — целуя ее, отозвался Маккензи.

— Ну, так вам удалось наконец совершить половой акт? — напрямую спросил во время следующего сеанса психотерапии доктор Фронто у Светлы.

Светла застенчиво кивнула в ответ.

— Нас так долго не было, что О-Скар даже начал волноваться, не случилось ли с нами чего-нибудь, и отправил дополнительные патрули на наши поиски. Боюсь, что он недоволен нашим поведением.

Доктор засмеялся в ответ.

— Да, мне говорили об этом. Но скажите, что вы чувствовали? Испытывали ли отвращение? Было ли ощущение стыда?

— Нет.

— Таким образом, приняв любовь Маккензи, вы не испытали чувства унижения?

— Это было… словно я сама себя подставляла. Словно я сдавалась, но это не было продиктовано низменными соображениями. Мне кажется, я сама позволила.

— Позволила что?

Она принужденно пожала плечами:

— Я сама не знаю… наверное, позволила забыть, что из этого следует, мне кажется.

— Следует ли понимать ваше заявление так, что для вас все еще важно случившееся между вами и О-Седо?

Она вся напряглась при упоминании имени либонийца.

— Я никогда не смогу забыть того, что произошло между нами. Он… выставил напоказ мое бесправное положение, мою униженность.

— Светла, мне очень жаль, но я не в состоянии понять, почему вы ощущаете свою бесправность?

— Как вы можете так говорить? — заплакала она. — Я ведь была ребенком, и я отдалась взрослому мужчине. Я хотела, чтобы так произошло.

— Практически во всех отношениях, а тем более сексуальных, присутствует момент подчинения более сильному. Вам следует всегда помнить об этом и не позволять этой мысли нарушать мгновения близости.

Мотивы подчинения? Неужели он намекает, что таким образом я стремилась к власти? Неужели я действительно этого хотела? Эта мелькнувшая мысль быстро растаяла в потоке нарастающего раздражения. Она слишком высоко ценила себя, чтобы признать подобную возможность.

— В этой гадости не было никаких нежных моментов, — грубо ответила она. — Это были всего лишь обоюдные занятия мастурбацией, и не более того. Я хотела…

Она вдруг замерла на полуслове. Она чуть не проговорилась, что хотела таким образом полностью привязать к себе О-Седо.

— Ну а как обстоят дела с тем, что вы испытали во время близости с Маккензи? Это тоже не более чем проверка на выносливость при пониженных температурах?

В углу кабинета Фронто на миниатюрном алтаре стояла небольшая икона с изображением какого-то бородатого святого. Светла взглянула на нее. Икону окружали свечи, располагавшиеся на разных уровнях, и казалось, что их все зажгли в разное время и с разными целями. Это наполнило ее сознание грустью.

— Боюсь, что вы не понимаете, кто такой Маккензи, — проговорила она. — Ведь в Полетном Корпусе он царь и Бог. Он — олицетворение доблести и героизма. Когда я впервые увидела его, я была на первом курсе в академии, и он выступал перед нами. Он стоял перед нами, потомок одного из запредельников, отдавших жизнь за свободу Конкордата. Тогда он только что возвратился после одержанной им на станции «Пегас» победы. Он был такой… приятный и милый, что мое сердце сжалось. Я не могу вспомнить, о чем он тогда говорил нам, да это и неважно. Он вдохновлял нас на свершения не словами, а одним своим видом. Вы понимаете меня?

Доктор одобрительно кивнул.

— Впоследствии наши пути никогда не пересекались. Но я тоже стала запредельником. Вы можете себе представить, что я должна была ощущать, когда, прилетев для ремонта, вдруг узнала, что он тоже был на Красном Утесе. Он был там. Был! Я чувствовала себя школьницей, перед которой поставили задачу, доступную пониманию взрослой женщины. Сначала я не хотела, а потом решила послать все к черту.

Перед ее мысленным взором возник образ голубоглазого Маккензи, угрюмо сидевшего в душной темноте клуба «Эль Хамбра».

— Он казался несколько мрачным, но, после того как я предложила ему угостить меня выпивкой, он заметно расслабился и был вполне естествен, а это только усиливало его привлекательность. Мы пили и говорили и напились в конце концов… как и подобает настоящим братьям по оружию. Я прекрасно выглядела, должна честно сказать. Потом я почувствовала, что его тоже тянет ко мне… как к женщине… и тут я поняла, что должна была чувствовать Золушка. Я и боялась и была на вершине счастья одновременно. Возможно, до меня снизошел настоящий живой полубог. До меня, Светлы Стоковик. Какая милость, уготованная мне судьбой!

— И тогда вы почувствовали себя более сильной и значимой? — перебил ее доктор Фронто.

Она секунду подумала, а потом рассмеялась.

— Вы дьявол, доктор. Да. Я почувствовала себя сильнее, наверное, но не сильнее любой другой женщины, которая вдруг доказывает сама себе, что может возбудить мужчину, выше ее по положению. Но, бесспорно, я была очень довольна собой. Это было основным моим чувством. Но Маккензи спутал мне все карты, как он частенько любит делать. Я думала, что после того, как он добьется от меня всего, что ему было нужно, он подыщет какой-нибудь благовидный предлог и уйдет. Таким образом все прекратится. Я даже надеялась на такой исход, потому что чувствовала себя эмоционально истощенной и измученной. Я наконец-то сорвала с него маску этого полубога и увидела его ничем не прикрытую сущность, такую же, как и у любого другого мужчины. Такую же, как и у О-Седо.

Но на следующее утро он был вновь нежен и заботлив. Он ухаживал за мной, купал меня и даже массировал мне спину, пока я дремала. Позднее он заставил меня нарядиться к ужину, и, когда мы вошли в ресторан, я была голодна как волк. Он знал, что мне было нужно, абсолютно точно чувствовал, что должен был сделать. И он, не переставая смотрел на меня своими такими беззащитными глазами. Это меня глубоко тронуло.

Светла замолчала. Она постоянно заставляла себя забыть это, когда они расстались. Сейчас, когда она вновь вернулась к горьким и в то же время неизъяснимо прекрасным мгновениям, ее сознание наполнила печаль. На той поре лежала печать обреченности.

— Потом, на третью ночь, он рассказал мне, что произошло на «Синклере», старом корабле, который ему пришлось обследовать. Все находившиеся на борту сгорели заживо, в том числе и младенцы в родильном отделении. Я до сих пор ясно вижу выражение ужаса и отчаяния, застывшие на его лице, когда он рассказывал мне об увиденном.

Она обхватила себя руками и уставилась на пол.