— В любом случае, на эту третью ночь он поделился со мной своими тревогами и неуверенностью, царившей в его душе, он объяснил мне, как увиденное заставило его усомниться в смысле человеческой жизни. Он боялся, что я перестану его после этого уважать. Ха! Совершенно в его стиле! Как будто он не догадывался, что сама мысль о том, что его угнетали такие же сомнения, как и любого другого запредельника, еще больше возвышало его в моих глазах. Он превратился в своего рода Геракла или Одиссея, во всяком случае, вырос до размеров мифического героя в моем сознании, потому что он поделился со мной, как с равной, своими секретами.

Я была настолько потрясена, что ничего не могла сказать в ответ. И мы снова занимались любовью, потому что мне очень хотелось утешить его. Но позже, когда мы отдыхали в объятиях друг друга, я поняла, что пропала. Он обязательно захотел бы потом жениться и завести детей, и я не смогла бы ему отказать. А потом рано или поздно он узнал бы о моем бесправном положении и возненавидел бы меня за то, что я его соблазнила.

Я поднялась до зари, собрала вещи и бегом побежала на станцию. К счастью, мой корабль оказался готов к вылету, и я отправилась в Запределье снова, чтобы похоронить себя там навсегда.

Доктор Фронто наклонился вперед и улыбнулся:

— Ага! Теперь, мне кажется, я понимаю, почему вы считаете, что Маккензи не такой, как все. Но что вы можете сказать о ваших любовных утехах вчера в гроте? Расскажите о них.

Она долго молчала, воскрешая в памяти события вчерашнего дня.

— Я не знаю, как смогу объяснить это. Это, наверное, глупо, потому что теперь кажется, что все это было в сказке. Но когда я подчинилась его воле, сдалась, я почувствовала, что сливаюсь с гротом, отождествляясь с бесчисленным количеством актов любви, которые уже имели там место прежде. Ощущение полноты происходящего испугало меня. Оно как бы пыталось подчинить себе мою личность, и я сосредоточилась на Маккензи, как источнике спасения.

Но потом то же самое я почувствовала и в нем, только теперь куда более сильнее. И вновь само собой возникло чувство растворения. Оно принесло с собой мгновение… я стала… — Она снова надолго задумалась. — Я не могу объяснить дальнейшее. Мне кажется, в том гроте действуют какие-то потусторонние силы.

По ее щекам заструились слезы смущения.

Доктор Фронто поставил локти на стол и, сложив ладони, словно в молитве, опустил глаза. Они долго сидели неподвижно. Кабинет был весь наполнен тишиной, и Светла могла слышать, как потрескивали, сгорая, свечи, окружавшие икону. Наконец доктор нарушил тишину:

— Маккензи знает о вашей так называемой униженности и бесправности. Но он совершенно не презирает вас за это, так же как и вы не презираете его за чувства, испытанные на «Синклере». Вы понимаете? Вы перестали заниматься самоистязанием и слились воедино с другим человеческим существом, разве это не так?

— Не знаю… Наверное, это действительно так. Но, с другой стороны, когда свежесть чувств сменяет привычка… — Она вдруг почувствовала, что не может продолжать.

— Неужели так ужасно быть чьей-то женой и носить под сердцем ребенка? — перебил ее доктор.

Она была застигнута врасплох этим вопросом. Какое он имел отношение к предмету их беседы?

— Я не знаю, — резко ответила она. — Я не слишком-то задумывалась над этим. — Она вновь взглянула в грустные глаза лика на иконе. — Эта мысль пугает меня.

— Но почему? Неужели то, что вы — запредельник, полностью удовлетворяет все ваши потребности как женщины?

Она упрямо покачала головой.

— Не знаю. Перестаньте провоцировать меня. Может быть, я не способна нести такую ответственность. Я слишком долго была запредельником.

Доктор Фронто пожал плечами. Он встал и сказал:

— Давайте отложим продолжение нашего разговора на потом. Мне нужно переговорить с Сирусом Магнумом, чтобы узнать, как идут дела. К тому же уверен, что Маккензи вас уже заждался. Это время принадлежит вам, Светла. Вам и Маккензи. Постарайтесь использовать его как следует.

Она вопросительно взглянула на доктора.

Фронто встал и обошел вокруг стола. Он слегка потрепал ее по плечу.

— Это был хороший сеанс, Светла. Мне кажется, вы начинаете понимать, что на самом деле вас тревожит. Вспоминайте события постепенно, день за днем, и взвешивайте их ценность в соответствии с вашим стремлением к власти. Но ни в коем случае не позволяйте им вмешиваться в возникшую между вами и Яном тайну. И всегда берегите эту тайну, пока вы дышите и живете.

Маккензи следовал за О-Скаром по коридору. Когда они приблизились к центральной лестнице, Маккензи услышал приглушенные голоса, доносившиеся из восточного коридора. Путь им преграждали два охранника Полетного Корпуса, стоявших перед белой веревкой, церемонно натянутой между стен.

— Что за беспорядок? — поинтересовался Маккензи.

— Наши друзья из прессы. Я выделил им несколько комнат, чтобы они могли там вариться в своем соку. Они все слегка раздражены от того, что так долго находились в информационном вакууме.

Когда они начали подниматься по лестнице, чей-то голос окликнул их:

— О-Скар, это с вами рядом командор Маккензи?

Маккензи оглянулся. Репортер перегнулся через белую веревку и теперь только часовой удерживал его.

— Командор, — выкрикивал он, — какова ваша роль в новом правительстве?

Шум не замедлил привлечь внимание целой толпы журналистов, и они все одновременно разразились вопросами.

— Без комментариев, — спокойно ответил О-Скар. — Обещаю, очень скоро вы все узнаете.

Когда Маккензи и О-Скар поднялись по лестнице, они свернули в западный коридор, и тогда Маккензи спросил:

— Что они имели в виду, когда говорили о новом правительстве?

Антрацитовые глаза либонийца сверкнули.

— Сегодня в одна тысячу тридцать часов Сирус будет назначен Президентом Конкордата и Председателем Исполнительного Комитета.

Маккензи чуть не споткнулся.

— Но тогда это значит, что политическая стабильность восстановлена?

— Политическая стабильность никогда не бывает полной, но в данный момент мы можем сказать, что все находится под нашим контролем. Ты сейчас сам обо всем узнаешь.

— Что ты хочешь этим сказать? — начал было говорить Маккензи, но либониец лишь усмехнулся в ответ и взял его за руку. Он вел его в большой кабинет, где Сирус устроил свою приемную. Охранники отдали им честь, а затем один из них ввел специальный шифр безопасности, с помощью которого открывались двери. Дверь медленно и бесшумно распахнулась перед ними, и они увидели Сируса Магнума, который сидел за старинным столом из дерева. Он поднял голову при их приближении и сказал:

— Я очень рад вновь вас видеть, Ян. Полагаю, вы остались довольны своим отдыхом в лагере.

Маккензи невольно подумал, не со слов ли Светлы Сирус обращается к нему подобным образом. Сирус настаивал на том, чтобы встретиться с ней наедине. Он обвел глазами кабинет, но Светлы нигде не было видно.

Сирус поднялся из-за стола и сделал приглашающий жест рукой в сторону небольшого алькова, выходившего на рощу мангалам.

— Пожалуйста, присаживайтесь поудобнее. Нам предстоит многое обсудить.

— Поздравляю вас с вашей победой, сэр, — проговорил Маккензи, когда все заняли предложенные места. — Я только что узнал о ней от О-Скара.

Сирус улыбнулся в ответ.

— На этот раз судьба была к нам благосклонна, Ян.