Именно это подтолкнуло меня к ошеломляющей гипотезе, которую я и высказал Дагу: планета Ноос всегда была необитаемой!

Конвей только рассмеялся:

- А сирена?

- Я не нашел ничего, что подтверждало бы факт ее существования.

Конвей растерялся. Он даже не апеллировал к найденной им сирене. Он сказал:

- А найденные «Гулливером» споры?

Я пожал плечами, я не знал, как отвечать. Но тут помог Моран. Вечером, во время радиосеанса, он загадочно усмехнулся и, глядя с экрана прямо на нас, окончательно смешал карты:

- Гомер, и ты, Даг… Я получил кое-какие данные от «Гулливера». Он облазил весь цирк, пару раз попадал под мощное напряжение, тем не менее продолжает работу… Так вот, все говорит о том, что еще триста-четыреста лет назад на Ноос не было ни найденных «Гулливером» спор, ни твоей, Да г, сирены, ни кислорода, которым вы дышите…

По приказу Морана я сутками не вылезал из лаборатории, пытаясь понять своеобразие нашей планеты. На Земле существование свободного кислорода почти целиком зависит от фотолиза. Не существуй последнего, кислород в самое короткое время был бы связан дыханием животных и процессами окисления. Что же заменяло фотолиз тут, на Ноос?..

Я вновь и вновь повторял автоматам задание, но выводы получал прежние.

- Теоретически,- заявил Конвей,- можно, конечно, представить планету, заселенную всего лишь одним организмом. Но, как правило, природа щедрей - она создает целые цепи живых существ, так, чтобы одно звено всегда могло служить пищей другому.

- Но ведь сирена - автотроф. Она использует в пищу неорганику…

- Да,- ответил Конвей.- Но даже автотрофы не могут существовать сколько-нибудь долго без помощи грибов и растений. К тому же, ни один вид, тем более такой сложный, как сирена, не может появиться внезапно. А разве мы нашли хоть какие-то следы предков сирены?

- А триста-четыреста лет,- в свою очередь спросил я,- их можно отнести к понятию «сколько-нибудь долго»?

Конвей покачал головой.

- А случайный разнос живых спор?.. Они не могли попасть на Ноос извне?.. Тогда… триста-четыреста лет назад?..

Конвей не ответил, но именно в тот день, 16 мая 2091 года (по календарям Земли), мы вплотную подошли к ответу на наш вопрос - что такое сирены?.. Понимая исключительность происходящего, Моран получил право снять нас с Ноос до возвращения «Г е и», но Моран этого не сделал. Он не мог уйти с порога тайны, как не мог в свое время повернуть корабли вспять адмирал Беллинсгаузен, впервые различивший сквозь морозный туман лунные ледники нового материка…

И сирен мы нашли.

Издали их колония походила на осеннюю рощу - голые стволы, унылые плоские листья… Мрачное побережье, по-осеннему посвистывающий ветер, накатывающиеся на берег валы океана только подчеркивали безрадостность пейзажа… Но стоило нам приблизиться, как все изменилось. Сирены ожили! Поднялись стебли, ощетинились ресничками листья, странная разноголосица, схожая с шумом птичьих базаров, понеслась над песками.

- Один лист! - умолял Конвей.- Всего один лист! Это никак не скажется на колонии…

И Моран (наверху) и я (рядом) были неумолимы.

- Вертясь вокруг да около, мы никогда не поймем тайну сирен,- убеждал Даг.

Но мы помнили «Положения о Космосе», мы не могли игнорировать его восьмой, цитировавшийся выше, пункт. И формально мы были правы. Но, может быть, именно в этом формальном следовании законам и крылось то, что должно было в будущем лечь в основу так называемых «ошибок Особой группы».

Когда Летящая повисла над горизонтом и длинные тени от скал поползли по пустынному берегу, я спустился к океану, к тяжелой, холодной воде, медленно и беспрестанно выкатывающей на берег плоские бело-зеленые гребни. Голые сирены тревожно раскачивались шагах в двухстах от меня, и именно с той стороны донесся до меня слабый оклик:

- Гомер!

Кричал, похоже, Конвей, но я знал, что он оставался в танке. Шутки сирен, я уже это слышал… Рассматривая багровые световые дорожки, тянувшиеся по плоской воде, я думал о немых веках, с которыми мы столкнулись…

- Гомер! - неожиданно зазвучал в наушниках голос Морана.-Автоматы заметили активные изменения в известном нам цирке. Час назад газовым взрывом был уничтожен «Гулливер». Я повесил над цирком телезонд и веду наблюдения. Как обстановка у вас?

Я пожал плечами. Мощности индивидуального передатчика не хватало для переговоров с ботом - их следовало вести с танка. Еще раз глянув на шелестящие «заросли», я пошел вверх по берегу.

Меня неприятно удивило отсутствие Дага. На лабораторном столе валялись шлифы и стекла, но препаровальный прибор отсутствовал. Я переключился на внутреннюю связь:

- Даг!

Эфир ответил внезапным всплеском, будто рядом врубили глушители. Только станция бота смогла пробиться сквозь этот треск:

- Что у вас, Гомер?

- Ушел Конвей!.. Думаю, что к сиренам. Я не нашел препаровального прибора. Это меня беспокоит. Последние дни Даг твердил только о сиренах - его возмущал наш запрет…

- Верит его, Гомер!

- Хорошо… Попытайся засечь его с бота.

Я выбрался на башню танка и крикнул:

- Даг!

Однообразно торопливая перекличка сирен была ответом.

- Даг!

Тоскливая долгая нота вырвалась из шумов, но это не был голос Конвея. Зато сразу вмешался Моран:

- Гомер, он в колонии. Останови его!

С океана несло холодной сыростью. Белыми полосами застыли на песках налеты кристаллической серы. Обломки камней путались под ногами, но колония была уже передо мной. Я замер.

Сирены корчились!

Опуская вниз вялые, как у лопухов, листья, они сплетались в какой-то жуткий плоский комок, и над коленчатыми горбами стеблей вспухали и расплывались дымчатые облачка, похожие на те, что встают над открытыми склянками концентрированных кислот. Лениво клубясь, облачка эти сгущались, поблескивали, опадали на листья, на камни, на песок нежными, почти невесомы-ми хлопьями, на глазах затягивая в мутный студенистый кокон скорчившееся под корнями сирен безжизненное тело Конвея.

За несколько секунд холм, образованный хлопьями, уплотнился и изменил цвет. Внутри студенистой массы, охватившей тело биолога, что-то тяжело пульсировало, вздрагивало, на выпрямившихся, как пики, отдельных стеблях вспыхнули огни Эльма. Мутный кокон замерцал, будто его просветили изнутри, и там, в таинственной его глубине, я различил медленно разворачивающийся, будто плывущий в невесомости, силуэт, инертный, не подающий никаких признаков жизни.

Я напомню один опыт, известный всем, кто имел дело с микроскопом и хотя бы однажды заглядывал в удивительный мир амеб.

Двигаясь в капле воды, амеба сталкивается с другой, более мелкой, и начинает ее окружать своими длинными ложноножками. Меньшая амеба, естественно, вырывается, но агрессор крепко держит ее. В поисках спасения тело жертвы начинает удлиняться и удлиняется до тех пор, пока в самом узком месте не происходит разрыв. Счастливый обрывок жертвы удирает от хищника, спокойно заливающего плазмой то, что он успел отхватить… Не торопясь, следует хищник в течениях своей великой миниатюрной Вселенной, но проглоченный кусок амебы вдруг приходит в себя. Он мечется внутри противника, в его протоплазме. Более того, собрав силы, он прорывает непрочную оболочку противника и вырывается на свободу. Ошеломленный хищник бросается в погоню, но поздно - время упущено!.. На этом схватка заканчивается, и амебы вновь плывут в странных водоворотах их странного мира…

Конвей растворялся.

Видимо, он был парализован. Но внутри субстанции, в которой он находился, существовали свои закономерные токи, медленно разворачивающие тело биолога над камнями Ноос. Был момент, когда Конвей висел внутри прозрачной тюрьмы вниз головой… Одежды на нем уже не было…