Единственное доказательство Маршала — кровь на его любимом кинжале, которым он

забил тварь.

Один из посетителей бара, не выдержав, рискнул оскорбительно опровергнуть

подслушанный им рассказ Маршала, за что жестоко поплатился ударом в челюсть.

Ввязавшаяся в драку охрана, разнимая, получила несколько синяков. Главное в таком

месте завязать драку, а потом ждать, пока к ней кто-нибудь присоединится еще, что и

было сделано. Хорошо ещё, что Маршал не воспользовался своим любимым ножом, висевшим на поясе, а предусмотрительно перед дракой воткнул его в стол запугивающим

жестом. Удержать свирепого мужика, да еще после перенесенного стресса, просто

невозможно. Пока Маршал бил оскорбителя, его оглушили ударом бутылки в темечко

друзья противника, после ввязались Вадим и Кобаль, разгромив основной состав и

перейдя к охране. Хозяин бара вызвал местные органы правопорядка, после чего друзья

32

были задержаны и отпущены через три дня по ходатайству вышестоящих органов. У

Вадима в системе Эпилегата было много своих людей, в том числе в высших органах, помогавших ему в решении любых проблем.

Вадим достал из вещмешка вареные улитки, протянул их Илье, от их вида того почти

стошнило. Не показывая внутреннее отвращение, он поднес их к носу, ощущая странный

запах, снял упаковку и выкинул в то же отверстие стены, куда поместили испражнения

существа, чтобы не показаться некультурным. Отверстие в стене манило чем-то

необычным, словно подсказывало заманчивое предложение засунуть руку и, нащупав, хитрым образом вытащить оттуда клочок чего-либо, что поможет в поисках себя, даже

если потребуется пожертвовать частью своего тела.

— У…у…у, — с акустическим эффектом эха отразился в пустом пространстве вопль Ильи, — там пустота.

Улитка оказалось на вкус жесткой, как резина. Выплюнуть, значит, оскорбить Вадима, ведь он позаботился о его спасении, еде. Вода в пластиковой бутылке мутная, а не

прозрачная, как в Центре, неприятная на вкус. Запивая съеденную улитку захотелось

выплюнуть и её, но пришлось проглотить. Мучившая жажда и усталость спровоцировали

сухость во рту, хотелось смочить горло.

— Скорей всего там такой же ход, зигзаг или проем вроде нашего. А может, пещера… да

что угодно, — яростно прошептал Кобаль.

— Каждый из нас, не видя обратной стороны, пытается понять суть ошибочной, а может, бессмысленной истины. Вера основывается на приходящем переходе к тому, что больше

всего нас беспокоит и держит в этом мире, что позволяет нам справляться с самим собой, открывая путь к совершенству!

Сказанное Вадимом Илье показалось учением религиозного характера. Способность к

совершенству через веру в себя и в высший разум, приводящий к спокойствию души, и

все такое. А что стоит человеку встать на прямой путь, регулирующий познание

совершенства?

На минуту все замолчали. Вадим беспокойно поднялся с мешка, на который он присел

отдохнуть, толкая малопонятную для Ильи речь, затем суетливо вышел в проход, светя

фонариком вдаль.

— Вы слышите?

— Что именно? Ничего не слышу, — прислушиваясь, озадаченно спросил Маршал, выглядывая из-за угла проема.

— Я тоже не слышу, — подтвердил Кобаль.

Илья в замешательстве вышел в проход, за ним посматривали из-за угла оставшиеся двое, доедая улиток.

— Смотрите, там что-то движется, — прищурившись, Илья показывал пальцем в даль

прохода на двигающуюся массу.

— Да это крысы, — водя фонариком в темноте, рявкнул Маршал.

— Собирайте вещи. Тушите костер. Быстро, — приказал Вадим.

Бегающие по костру ноги Маршала гасили пламя. К обуви прилипали, расплавляя

резиновую подошву, горячие угольки, искры разлетались и тухли, дым струей копоти

поднимался вверх, зачерняя потолок. Кобаль, мечась, укладывал остатки разложенной

пищи, заверрачивая в блестящую помятую фольгу и закидывая быстро в вещмешок. Стая

крыс быстрыми скачками передвигалась по направлению к группе. Крысы ужасно

33

пищали, плотно соприкасаясь гадкими грязными телами, бегая по спинам собратьев.

Сразу видно, что их что-то напугало и обратило в бегство в этом направлении. Грызуны, отставшие от стаи, слабые и старые, задыхающиеся от усталости, потерявшие равновесие, останавливались, измотанные, и падали, замирая.

Перед Ильей предстала картина загнанных в комнату нагих девушек, ласкающих себя, задаваясь вопросами о непонятных причинах удовольствия. Лежащие на полу тела, обездвиженные, вдыхающие тяжелый воздух любви, передавали сияющие взгляды

надежды и жизни пунктиром свободы рядом лежащим. Те, кто стоял, протягивали руки, дотрагиваясь до тел красавиц, нежно лаская спины теплыми прикосновениями. Яркий

свет освещал половину группы, другая половина поглощалась постепенно, начиная с ног, темным мраком, созидающим увечьем пустоты. Волосы на свету переливались, затягивая

в пучину красоты золотистым блеском, сменяющимся прозрачной ласкающей дымкой, в

которой растворились нагие красавицы. Темнота резко поглотила цветовой фон картин, уже не заполненных видом девиц. Осязаемая реальность проступала образами фонарей, рассекающих темный проход, и крыс, бегущих по ногам Ильи и его спутников, с

которыми он не так давно познакомился.

— Прижмитесь к стене и, чтобы ни произошло, закройте глаза, пока я не дам сигнал их

открыть. Выключайте фонари и не двигайтесь, не разговаривайте, — прокричал Вадим, прижавшись вплотную к стене, — они идут. Яркие тени! Идут…

По ногам ещё чувствовалось передвижение крыс, задевающих носки обуви. Глаза

закрыты, но сквозь сомкнутые веки проникал свет, щекочущий лица, волосистую часть

головы и бровей. Откуда-то взявшийся электрический разряд посередине прохода

отрезком луча расщеплял крыс, не успевших добраться до безопасного места. Страха в тот

момент не было, как будто его заменили на спокойствие, убрав тревогу прочь, и только

вибрация самого тоннеля больше всего заботила Илью. Он сжал веки, пытаясь справиться

с какой-то силой, медленно ослабляющей мышцы. По телу Ильи и остальных пробежало

легкое расслабляющее покалывание, отчего захотелось немного подвигаться. Но он

вспомнил, что Вадим, остерегая от чего-то, приказал не двигаться, и охота сразу прошла.

Лучи света, скользя в воздухе, искали хоть какие-то звуки и движения, на которых можно

сосредоточиться. Объектом света стали грызуны — единственные жертвы в мирное и

военное время. Что только с ними ни делали — травили, убивали, жгли, ели, а им хоть бы

что.

Яркий свет, оторвавшись от лиц путешественников, прижавшихся к стене, медленно

исчезал вьющимися отростками к основанию главного тела. Дрожание стен медленно

перемещалось по ведущей тропе к Центру и в другие отдаления. Куда именно, никто из

группы не ведал.

В темноте послышался щелчок, это Вадим включил фонарик, посматривая с опасением, не

вернутся ли яркие тени.

— Все, можно расслабиться. Разойдитесь.

— Многое видел, но такое в первый раз, — подходя к Вадиму и расправляя затекшую

спину, задумчиво выдохнул Маршал.

— Да тут есть, чему дивиться. С каждый разом становится все жарче, — поводя плечами, добавил Кобаль.

— С каждым разом я убеждаюсь в подлинности живой и могучей системы Эпилегата. Раз

от разу она приносит нам испытания, а мы подавляем свой разум неверием. Что нас

больше всего мучает, что подстерегает на пути к опасности? Все, с чем мы сталкиваемся, 34

есть единый и могучий объект истинного смысла. Да, я чувствую вещи, о которых не

следует сообщать другим, мало понимающим значение слова. А иные, неведомые для

меня значения могут погубить всю систему, разом стерев память мира, — подвел итог