Миркин выхватил из-за уха ручку и на собственной ладони кособоко накарябал два слова: «Эрих» и «Краузе». Теперь он знает имя и фамилию того, кто рулил «брахмаширасом», и возможно, у него есть шанс отбояриться от рыбозавода…

— Он частенько потом приезжал до нас, в хате ночевал, а мы усе — у сарае. Выгоняли нас всех из хаты. Татка мой старостой сделался, а дядька Евстрат став главный полицай. Я партизанам помогала, вместе с дядькой Антипом. Немцы щось строили за лесом — башню такую, как большая мельница. А у нас гарнизоны ихние стояли — охраняли башню. У нас на селе её «Чёртовой мельницей» прозвали, бо той, хто сунуться туды задумал — ни за що назад не повертался. Потом партизаны её взорвали, алэ цэ уже як ирод той сгинул. Не вынесла Богородица его злодейств, погубила его избавлень-трава. Ох, долго потом ще немцы бесновались, но выдушили их наши партизаны, а потом и Красная армия пришла, и выручили нас от них.

Миркин писал — захватил ворох салфеток и покрывал их словами, изредка прорывая их стержнем ручки до дыр. Он и раньше слышал кое-что про траву и про исчезновение людей в местных лесах — сейчас, среди уфологов это явление называли Светлянковским феноменом. Теплицкому об этом знать не обязательно, потому что он обязательно попрёт туда выяснять, в чём дело. А там — болота непролазные — ещё утопнет!

Буфетчица Лиля моргала своими намалёванными глазками и всё косила в их сторону, словно бы прислушивалась. В таких местах бывает негласная мафия… Лиля — мафиози? Нет, это просто Миркин устал от духоты, клопов и Иванкова. А вот и Иванков — звонит ему по телефону, сейчас, будет клещами вытаскивать, где он, Миркин, торчит уже второй час?? Поесть ходил — что, нельзя?

Пришлось прощаться с Оксаной Егоровной, потому что Иванков железно настоял на том, чтобы Миркин возвращался обратно к клопам.

— Теплицкий звонил! — скрипел Иванков в трубку мобильного телефона и ещё чем-то шелестел. — Требует вас на ковёр. Злющий такой был, как волк.

Миркин подумал, что это Барсук что-то напортачил в бункере с «брахмаширасом». Неужели, сломал? Способный, однако! Миркин, например, так и не понял, каким образом можно его сломать?? Скорее, об него можно что-нибудь сломать.

Место действия — бункер «брахмашираса». Дата и время — секрет.

Теплицкий вызвал на ковёр обоих — и Миркина, и Иванкова. Миркин стоял и держал в руках дневник майора Фогеля, который он тихонечко стащил из архива, а так же — тетрадку, в которую он выписывал всё, что его интересовало. Иванков переминался с пустыми руками и с сумкой для ноутбука на левом плече.

Теплицкий считал бункер «брахмашираса» своим. Он даже успел набить его современной мебелью. В дальнем помещении, где стоял сам «брахмаширас», и трудился Барсук — уже торчала пара компьютерных столов, компьютеры, новый диван и офисные стулья.

Теплицкий же расположился в другом помещении, не таком просторном, но куда более уютном. Кривоногий антикварный диван был сдвинут в дальний угол, а на его место, под герб, был втиснут новый, из мебельного салона. Современное освещение и вот эта вот, минималистская безликая офисная мебель абсолютно изгнали отсюда весь тот флёр мистической таинственности, который витал в воздухе бункера десятилетиями. Да, если куда-нибудь вторгается Теплицкий — другого и не жди.

— Я вот тут подумал и решил. Мы запускаем «бункер Х»! — весело сообщил Теплицкий, пританцовывая около нового дивана на одной ножке в новых крокодиловых туфлях. — Не правда ли, гениально??

— Что?? — у Миркина даже отпала челюсть, и он едва не раскидал все свои бумаги. Зачем это ему понадобился второй бункер, ещё и «Х», в котором безвременно погибла так и не испытанная машина времени??

— «Бункер Х»! — повторил Теплицкий. — Будете с Барсуко́м «флипперы» чинить, усекли? Барсу́к?

Доктор Барсук был отозван от «брахмашираса» и топтался около Миркина в несвежем и уже не белом халате, удерживая в руке некую бумагу.

— Но… Зачем?? — не понял Барсук, у которого от «бункера Х» остались крайне неприятные воспоминания. — Да, кстати, я вам уже говорил, что не Барсу́к, а Ба́рсук? Неужели так трудно запомнить?

Теплицкий надвинулся не на него, а на Миркина, и вопросил у профессора, словно бы сам являлся следователем, а Миркин был у него подозреваемым:

— Вы узнали, кто изобрёл «брахмаширас»??

Миркин едва собрался раскрыть рот, как Теплицкий подступил к нему вплотную и выхватил его тетрадь, оставив в руках у профессора увесистый дневник немца Фогеля.

— Так, ну-ка, глянем… — он принялся листать её, плюя на пальцы.

Теплицкий увидел фамилии расстрелянных немецких командиров, которые Миркин списывал со старых карточек, и присвистнул:

— Ого, солидно накопал… Так, начнём… — он пробежался глазами по этим сложным и странным немецким фамилиям, а потом — выделил ту, которая его заинтересовала.

— Так, так… — пробормотал он, а потом — поднял голову и вперил в Миркина вопрошающий взгляд. — А вот, кто такой вот этот, некто Клоп?

— Упс… — сморщился Миркин, вспомнив, как из-за обилия клопов на время потерял разум и зарапортовался так, что начал карякать слово «клоп» везде, где только мог. Даже одну архивную бумаженцию замарал «клопом».

— Хи-хи… — тихонько хихикнул около Миркина Иванков, но тут же замолчал и помрачнел, не забывая о неудаче с гербом. В Москве ему ничем не помогли. Сейчас переводчик надеялся на Берлин.

— Это… никто, — пробормотал профессор и, чтобы Теплицкий не записал его в дундуки и не заточил на рыбозавод по второму кругу, сразу же переключил внимание олигарха на группенфюрера Эриха Краузе, который рулил «брахмаширасом».

— М-да? — услыхав о нём, Теплицкий забыл про «клопа», отложил тетрадку на новый пластиковый стол, который уместили около старинного вычурного комода, и схватился за подбородок, раздумывая. — Рулильщик? Это уже кое-что! А вы? — это Теплицкий надвинулся уже на Иванкова.

Иванков едва не упустил ноутбук на пол, бетон которого прежний хозяин бункера пытался смягчить ковром и шкурой медведя.

— Берлин даст ответ через неделю, — проблеял переводчик. — Понимаете, Алексей Михайлович, это нелёгкая задача… Даже в Москве не нашли никого, у кого был бы подобный герб…

Теплицкий твёрдо решил, что приберёт герб себе — так он ему понравился. Теплицкому было всё равно, кому он принадлежал раньше — хоть лысому чёрту — этот гордый герб будет красоваться на эмблемах его заводов. И рыбозавода — тоже.

— Дундуки… — буркнул Теплицкий. Хоть кого-то Теплицкий уже записал в дундуки. Московских специалистов по геральдике, наверное.

— Да, вернёмся к нашим «баранам»! — Теплицкий покрутился на своей одной ножке и плюхнулся на новый диван, который был мягоньким, как пух. — Итак, Иванков ископает мне всё про этого гуся Эриха. Всё: рост, вес, возраст, всё-всё-всё! А ты, Миркин, возвращаешься в «бункер Х»! Да, Барсу́к тоже!

— Ну, сколько вам говорить, что я — Ба́рсук? — осведомился доктор Ба́рсук, который взвинтил себе нервы тем, что был не в силах включить «брахмаширас». — От слова «баРС»!

— Пока «брахмаширас» не будет включён, вы — Барсу́к! — отрезал Теплицкий. — Барсу́к, а не какой не барс! Всё, сегодня же едете оба в «бункер Х», убираете там всё и чините «флипперы»!

Место действия — «бункер Х». Дата и время — большой секрет.

Строительство машины времени пришлось начинать с самого нуля: починить то, что осталось от первого осциллятора и первого флиппера не смог бы и Левша. Миркин никак не мог взять в толк, почему Теплицкий забросил «брахмаширас», законсервировал немецкий бункер и решил опять заняться машиной времени? Доктор Барсук об этом не задумывался: он просто работал, алча денег.

Миркин сидел за компьютером и корректировал расчёты. Он обнаружил фатальную ошибку в программе, которую они с Барсуком написали для первой машины времени — скорее всего, из-за неё она и взорвалась. Около Миркина охранник в фартуке отскабливал от стены чёрную сажу. Сажи тут оставалось полным полно. Она так прочно въелась в белизну лабораторий, что её не брал и «Доместос», охранники скоблили железными скребками.