— Бежим! Бежим! — батька Василь заорал басом, сбивая панику, которая чуть было не захватила и не уничтожила весь отряд, и партизаны несмотря на протесты Грыця, побежали назад, за болота, к деревне Светлянка, возле которой стоял их лагерь. Лес горел, а дождь лил, как из ведра, с шипением затушивая огненные языки, и партизаны спаслись только чудом — Эрих Траурихлиген с удовольствием отметил, что одним залпом сжёг дотла всю деревушку, а земля под ногами его «брахмашираса» расплавилась, превратившись в стекло, и больше стрелять не стал, выводя машину из пламени к лесу. Корпус «брахмашираса» даже не нагрелся, и внутри кабины висела приятная прохлада — настолько прочным оказался сплав, из которого он был изготовлен. Струи дождя хлестали по чёрным оконцам, а Траурихлиген заставил машину скакать галопом, удаляясь от полыхающих Чижей. Земля была вся в рытвинах и кочках, но кофе в чашечке, которую Траурихлиген поставил на приборный щиток, даже рябью не покрылся — такой мягкой была подвеска этого жуткого чуда убийственной техники. Эрих Траурихлиген был преисполнен гордости за своё гениальное изобретение, с помощью которого всерьёз собрался сместить Гитлера, уничтожить Сталина, и сделаться в этом мире единственным фюрером.

Баум и Фогель едва успели укрыть машины специальной огнеупорной тканью, и сами залезть под неё, как «брахмаширас» выстрелил по Чижам. От страха они не заметили, как прижались друг к другу, слыша, как молится переводчик, ноет Шульц, лепечет обер-лейтенант, водители, охранники генерала… огнеупорная ткань сохранила их от огня, но им было настолько жарко, что пот промочил мундиры насквозь, и дыхание как будто оборвалось из-за этого ужасного жара. Они слышали, как, шипя, испаряется над ними дождевая вода, как потрескивают загорающиеся лесные ветки. Стань тут ещё жарче — и они не смогут сидеть в этой импровизированной палатке, высыпят под открытое небо всей гурьбой и дружно изжарятся заживо… Шорох дождя и рёв пламени в горящей деревне смешались с лязгом и грохотом, а спустя минуту — послышалось страшное шипение, после которого на миг всё стихло и раздался строгий голос:

— Эй, вы там не спите??

— Это он… — шепнул Фогель на ухо Бауму, после чего оба сочли нужным выбраться из серой палатки, вытянуться и крикнуть:

— Хайль Гитлер!

— У меня скоро в ушах от вас звенеть будет! — проворчал Траурихлиген, который сидел в открытой кабине своего монстра на высоте метров семи и взирал на обоих сверху вниз. — Остальные где?

— Там… — булькнул Фогель, опустив свою руку. Дождевая вода затекла под рукав его дождевика, неприятно подмочив китель и рубашку.

— Так повыгоняйте их — чего засели? — Эрих Траурихлиген был злой, как волк — даже стерев бедную деревеньку не успокоился — и всё рычал, корча злобные оскалы.

— Яволь, — Фогель поспешил залезть в палатку, чтобы заставить всех показать носы. А Баум, залезая за ним, негромко предложил:

— Может, снимем её, а?

— Давайте, — согласился Фогель, а под ногами у него стонал бледный от страха переводчик, который за эти полчаса скинул, наверное, килограммов пять.

Переводчик был совсем плох — Шульц и обер-лейтенант вытащили его на воздух почти что на руках. Они и сами были напуганы, тяжело дышали, но всё же не так, как этот городской гражданский щёголь. Воздух уже остыл, и дождь был холодным. Водители и охранники, покидая спрятанные автомобили, надвигали капюшоны дождевиков. Баум и Фогель точными движениями роботов складывали огнеупорную палатку, убирая её в чехол, после чего положили в багажник переднего кюбельвагена. После того, как палатка исчезла — все вытянулись, опустив руки по швам, и только один переводчик на четвереньках пополз к ближнему кусту, потому что от страха и адского жара на него навалилась мучительная рвота.

— Ну, вот, теперь лучше! — оценил Траурихлиген с весьма довольным видом, будто только какой подвиг совершил. Нажав на рычаг, он заставил высокие ноги с шипением опуститься, словно присесть, а подчинённые его в страхе попятились, испугавшись этого шипения… Какие-то они вообще пуганые стали…

— Фогель, покажите мне наконец ваш блиндаж! — сурово потребовал Траурихлиген от перекошенного ужасом Фогеля. — И не смотрите на меня так, будто тигра увидели! Ну, окрысился… С кем не бывает??

— Яволь… — выдавил Фогель, чтобы не молчать и вытянулся, чтобы не нарушать устав, хотя мурашки не давали покоя его спине, покрывая её, холодную, гусиной кожей.

— Подать машину? — тихонько осведомился услужливый Шульц, стараясь уныть свои коленки от предательской мелкой дрожи.

— Нет, спасибо — хочу пройтись! — отказался Траурихлиген, выпрыгнув из высокой кабины и едва не попав сапогом в глубокую лужу, которая натекла в кратер от снаряда. — Вам тоже полезно пройтись!

К западу от Чижей стояла деревня Нижинцы, где давно уже обосновались немцы — сделали её чем-то вроде базы для себя. Этой ночью деревня почти опустела: тех жителей, которые могли стоять на ногах и работать, под дулами автоматов погнали в лес. Их разделили на две группы: одних заставили валить толстые деревья, а других — рыть землю, чтобы построить блиндаж для генерала. Нижинский староста Егор Егорыч с превеликим удовольствием предоставил немцам своих односельчан — за это немцы давали ему свиней и выстроили вместо хаты целый терем…

Сам Егор Егорыч в лесу не работал — спал на печи, а тишина векового леса нарушалась разрозненным стуком топоров, топотом и человеческими голосами, перемешанными с паническим чириканьем вспугнутых птиц. Селяне работали всю ночь — из последних сил строили блиндаж для страшного генерала. Закончили только к утру, и многие из них от усталости и голода просто падали с ног, не в силах подняться с мокрой земли.

— Стройся! — сухим немецким голосом заорал сытый фашист, грозя расстрелять тех, кто не сможет встать.

Собирая последние силы, селяне поднимались, чтобы сохранить свои жизни, и вставали в строй, чтобы не злить проклятых врагов.

— Форватс! Фперёт! — каркнул сытый фашист, давясь словами, а остальные немцы принялись тыкать бедняг дулами автоматов, чтобы те шевелились живее, покидая место тяжёлого строительства.

Фогелю было страшно в лесу — мерещились эти партизаны, которые постоянно подкарауливают из-под кустов… Видя, как трясётся около него Шульц, Фогель невольно боялся сильнее — буквально, в каждом кусте чудился ему партизан…

Где-то впереди послышалась шумная возня, голоса, и Фогель вздрогнул: а вдруг, это и есть страшные партизаны?? Но, прислушавшись, он испытал облегчение: голоса говорили по-немецки. А когда они приблизились, выйдя на тропинку из древесной гущи — Фогель и вовсе обрадовался: понял, что солдаты ведут из леса обратно в Нижинцы колонну вымокших и замёрзших селян, подпихивая тех, кто медленно тащился. Это значит, что блиндаж полностью готов, и генерал похвалит его за оперативность. Увидав командиров, они разом встали, как вкопанные и вскинули руки, выкрикнув заученное, шаблонное:

— Хайль Гитлер!

— Хай… — буркнул Траурихлиген, нехотя подняв руку, а один из пленных, воспользовавшись тем, что конвоиры уставились на генерала, внезапно выскочил из колонны и задал стрекача, стремясь добежать до лесной гущи и исчезнуть среди высоких тёмных деревьев. Солдаты заволновались, поняв, что прошляпили, схватились за автоматы, строча лихорадочными очередями. Беглец петлял, как заяц, заставляя их промахиваться и «ранить» деревья, но тут грянул единственный выстрел, который настиг его у самой гущи леса. Сдавленно вскрикнув, беглец будто споткнулся и растянулся на синей росистой траве, мёртвый. Люди в колонне испуганно ахнули, ни один из них больше не решился бежать, солдаты прекратили уничтожать прекрасную утреннюю тишину бесполезной стрельбой.

— О, видели: прямо в голову! — хвастливо заявил Эрих Траурихлиген, опуская свой «люггер», из которго и пристрелил беглеца. — Такое впечатление, что вокруг меня одни хомяки… — проворчал он, а солдаты корчились, ожидая, что он накажет их колом за нерасторопность. — Ладно, тащите их назад! — на этот раз генерал всех помиловал и отпустил. — Фогель, покажите мне блиндаж, наконец!