— Да неужели же? Вот радость-то, а! Наша доча теперь сможет пронзить стену банка и унести в клюве толику деньжат! Может, и папке родному что-то перепадет?

— Никакому Толику деньжата я не ношу, — открестилась Аллиса. — Нет, батя, тут другое. Ты помнишь сапоги-скороходы?

— Как не помнить, — я поднял ногу и потер свои натруженную мозолистую пятку.

— Применив эти нехитрые приспособления и прибавив к ним отмычку, которая всегда со мной, я за несколько часов обежала все дома, где эти пакости мохнатые проживали, и обнесла их все до одного за мое почтение!

И она театрально раскланялась. Полозков восхищенно зааплодировал и сделал еще одну попытку содрать со своей изуродованной башки пилотку. Я же заозирался и тревожно спросил:

— Ты, это, доча, ты вообще подумала, что сделала, а? Если сейчас эти длиннорылые к нам пожалуют, они ж от нашего кораблика даже меня не оставят!

— Пап, ну ты ваще как с гор за солью спустился, — осадила меня Аллиса. — Как только я провернула эту операцию, я тут же сказала Голубому, чтобы заводился — и ходу! Он, конечно, ссылался на приказ, но серебряная цепка в двести грамм весом сделала дело. Теперь мы уже где-то в глубоком космосе.

— Да еще и с прибылью! — радостно сказал кок, усердно копавшийся в куче добра. — Ух ты! Классный медальончик! Возьму себе.

Я почесал в затылке, но был вынужден признать, что и от моей во всех отношениях безнадежной дочери иногда бывает польза. Когда совсем распояшется, подумалось мне, пристрелю, набью чучело и повешу на стену — пускай дырку на обоях загораживает…

— Значитца, летим к Занозе? — спросил я, наверно, в сто первый раз — просто чтобы еще раз позлить Полозкова. — Оч-чень, оч-чень приятно.

— И все же, профессор, я бы на вашем месте… — начал было капитан, но тут мне на выручку пришла Аллиса:

— А вы не на его месте, поэтому заткнитесь! Правда, папа?

— Капитан, вы уж, пожалуйста, не обижайтесь на меня, на старика, — слабым голосом молвил я.

— Я на вас и не обижаюсь, — надул губы Полозков. — А вот доченька ваша…

— Пап, ну можно, я ему вжарю разок?

— Зелезнев, ради нашей дружбы, позволь отлупить твою дщерь…

— ЧТО-О-О?!!

— Несильно, — уточнил капитан, — Твоей же капроновой сеткой для продуктов. Принеси ее, а?

— Не принесу! И вообще, что за рукоприкладство в экспедиции? Аллиса, Феофилакт! Принесите друг другу взаимные извинения!

— Был неправ, — проворчал капитан (которого — если вы еще не знаете, а ежели не знаете, так я скажу — действительно звали Феофилактом!).

— Вспылила, — процедила дочь.

— А теперь в знак примирения поцелуйтесь! — приказал я.

И тут же об этом пожалел — капитан полез к Аллисе своими усищами и тут же отскочил, подвывая и держась за губу.

По местам всех растащил отнюдь не я — проклятая слабость не давала мне возможности прекратить потасовку. И не кок Можейка, появившийся словно по волшебству и принявшийся охаживать всех подряд огромной двуручной сковородой. И даже не механик Голубой. И не ящерка Гайдн. И вообще никто. Унял свару внезапный вой рации, которая передавала сигнал «СОС».

— Нам угрожает опасность? — спросил я, когда кровать со мной спустя десять минут бережно вкатили на капитанский мостик.

— Не нам, — отозвался капитан. — И это самое приятное.

— А почему СОСа больше нет?

— Потому что я выключил рацию.

— И мы не поспешим на помощь?

— Не поспешим.

— И не станем выручать несчастных из беды?

— Ни в коем случае.

— Отчего же, любезный капитан? Объяснитесь!

— С удовольствием. Потому что в противном случае в беду можем вляпаться мы. А это очень плохо есть, да.

— Мне абсолютно все равно, будет ли плохо нам! — кипел я. — В данную минуту плохо им!

— А знаете, кому это «им» сейчас плохо?

— Нет!

— Ну так полюбопытствуйте, — указал мне на экран Полозков. — А потом уже брызгайте слюной.

Я приник к монитору. И то, что я на нем увидел, мне весьма не понравилось.

Оказывается, сигнал пришел с планеты ДэКамерон. Она была действительно уникальна. Дело в том, что когда-то давно на ДэКамероне произошел ядерный конфликт, спровоцированный не людьми, а умными машинами. После того, как половина населения планеты сгорела, остальную половину принялись методично уничтожать кибернетические организмы. И хотя людской разум оказался весьма хитрым на различные выдумки вроде засылания в прошлое охраны для спасения еще не рожденного, уже рожденного и достаточно взрослого лидера людской цивилизации (как вы понимаете, было совершено целых три попытки), машины были более прямолинейны. Они раз за разом отправляли в прошлое своих спецагентов, в результате чего очень скоро остались на планете одни-одинешеньки. Голову лидера восстания они насадили на пику, скрежеща и завывая, тридцать три раза обнесли вокруг планеты всей, а когда голова окончательно потеряла человеческий вид, на нее торжественно наступили.

Но на этом злоключения теперь уже кибернаселения ДэКамерона не закончились. Терминаторы попытались распространить машинную революцию на другие планеты. На нескольких из них вроде бы удалось получить положительные результаты, но во Вселенной уже были наслышаны о строптивых стальных революционерах, посему там, где возникали неприятные инциденты вроде тотального истребления гуманоидного населения отдельно взятой планеты, тут же появлялись и своего рода спасители, избранные, которые вполне успешно справлялись с терминаторами и их агентами.

Очень скоро ДэКамерон стал планетой-изгоем. Корабли с него безжалостно изничтожались, и машинам просто ничего не осталось, кроме как пойти с повинной. Которая была благосклонно принята. Но с одним условием. Вместо центра мировой машинной революции теперь это был самый большой в космическом пространстве завод по переработке и изготовлению пластиковых бутылок.

И именно с такой неблагонадежной во всех отношениях (для людей, конечно) планеты мы и получили сигнал с просьбой о помощи.

Очень весело.

Я поморщился и отдал приказ:

— Поворачивай оглобли.

— Ценю вашу выдержку и смекалку, шеф, — и Полозков щелкнул несколькими тумблерами. «Беллерофонт» начал удаляться от отчаянно СОСующей планеты.

Я же занялся обычными делами космического биолога. И вскоре понял, до чего же я ненавижу выбранную профессию! Судите сами: за какие-то полчаса мне пришлось:

— разнимать драку януса полуэктовича с гэндальфом, который решил позабавиться и прижег зад непереносимому своим рунным посохом;

— вставлять новые прутья в клетку со склипдассом (старые эта крылатая сволочь быстро перегрызла);

— устраивать выговор Аллисе, которая прокралась-таки в кают-компанию с трендуном и разыграла перед ним спектакль под названием «Третья перемена блюд», и отпаивать несчастную птицу валерьянкой;

— делать трендуну очистительную клизму, потому что оказалось, что валерьянка действует на двухголовую птичку неоднозначно: дико хохочущий «попугай» выщипал у себя все перья из хвоста;

— вносить в список новых приобретений борлова (угрюмого типа вполне человечьего вида, но с поросячьей мордой), клетка с которым вообще неизвестно каким путем попала на корабль.

Вот что мне пришлось сделать за какие-то полчаса! А лететь еще было ого-го сколько! А тут еще и авария!

Как? Я не сказал? Ах, да. Прошу прощения. Дело в том, что буквально сразу после того, как я скормил борлову два капустных кочана и один блок жевательной резинки «ТаллинКалев», корабль содрогнулся от взрыва.

— Что случилось? — спросил я у суматошно снующих туда-сюда роботов-ремонтников.

— Пробоина, — немедленно сообщил мне один из них. — Пробоина. Пробоина. Пробоина. Пробоина. Пробоина. Пробоина. Пробоина. Про…

— В восьмой раз выслушав робота, я наконец понял, что в обшивке корабля — пробоина, и кинулся на капитанский мостик. Там истошно матерился Полозков. Увидев меня, он с ликующим криком каннибала вцепился в мою руку.