— Нет, как хочешь, Вячеслав, а ты должен отыскать какое-нибудь средство, — настаивал Гонтран.

Инженер покачал головой.

— Право не знаю, а впрочем… Пойду подумаю.

И Сломка отправился во внутренний зал, а Гонтран остался наблюдать за работой селенитов.

Через час инженер вышел из туннеля.

— Ну, нашел? — подбежал к нему Гонтран.

Инженер улыбнулся.

— Нашел.

— Что же?

— Видишь ли, сначала мы отправимся в этом аппарате, пока сила действия световых не начнет ослабевать. Тогда мы покинем аппарат.

— Покинем… — перебил Сломку Фламмарион. — Ты, должно быть, шутишь: как же это мы понесемся в пространстве?

— Успокойся, успокойся, милый мой! — говорил, покатываясь от смеха, инженер. — Нам вовсе не придется кувыркаться в пространстве, как ты предполагаешь. Мы по-прежнему останемся в той же камере, которая будет нашей каютой в первое время пути.

— Но ведь эта камера — часть аппарата?

— Теперь — да; но вот тут-то и весь секрет моего плана: мы сделаем так, чтобы она могла в любой момент отделиться от аппарата. А ведь сделать это несложно: стоит лишь отвинтить гайки у стержней, при помощи которых камера укреплена в центре прибора.

— Ага, понимаю! — вскричал Гонтран. — Ты, стало быть, думаешь устроить так, чтобы в назначенный момент камера отделилась от аппарата и, повинуясь лишь силе инерции, донесла нас до сферы притяжения Венеры?

— Ну, не совсем так. Ты забываешь, что упасть с высоты шести миллионов миль в этой коробке из селена довольно-таки опасно.

Как же ты хочешь устранить эту опасность?

— Весьма просто: вокруг нашего аппарата, по его экватору, мы помещаем плоский селеновый руг, к которому наша каюта прикрепляется посредством крепких металлических канатов. Диаметр круга должен быть не менее тридцати метров. Когда наступит желаемый момент, мы отделяемся с камерой от нижней части аппарата и легко, благодаря этому, долетаем до самых границ притяжения Венеры. Отсюда мы понесемся уже в силу лишь собственной тяжести, попросту говоря, будем падать. Вот тогда-то мой круг окажет нам новую услугу: он сыграет роль парашюта и ослабит быстроту падения и силу толчка. Понял?.. При такой системе аппарат лунного изобретателя может служить не только для нас троих, но мы можем, если хочешь, захватить с собою для компании еще парочку селенитов.

Не успел Сломка договорить, как уже лежал, барахтаясь на песке: восхищенный Гонтран, схватил друга в свои объятия, совершенно позабыв, что на Луне сила его увеличилась в шесть раз, и поэтому он не мог сохранить равновесия.

Пять дней спустя огромный парашют из селена гигантским кольцом окружал по экватору шар, служивший наружной оболочкой летательного аппарата. Крепкие канаты соединяли это изобретение Сломки с каютой путешественников. Весь аппарат был помещен в фокусе исполинского параболического рефлектора и, повинуясь могучей силе света, аппарат быстрее молнии понесся бы в пространство, стоило только повернуть рычаг.

Эту обязанность принял на себя Телинга. Наступил наконец момент отъезда; путешественники вошли в каюту селенового шара, куда перенесли на носилках крепко спавшего Фаренгейта. Сломка не мог отказать себе в удовольствии пошутить над американцем при его пробуждении.

Телинга повернул рычаг, и блистающий шар понесся по направлению к красавице-планете.

Когда Фаренгейт проснулся, то он увидел, что старый ученый, сидя за столом, прилежно пишет что-то в своем путевом журнале, а оба молодых человека вполголоса беседуют между собой.

Громкий зевок Фаренгейта заставил их подойти к его постели.

— Доброго утра, сэр Фаренгейт, — проговорили они в один голос. — Ну, как вы себя чувствуете?

Американец потянулся и хрустнул суставами.

— Ничего, благодарю вас, — отвечал он. — Только маленькое онемение в членах. Ну, да стоит только побольше прогуляться, и все пройдет.

— Гм… прогуляться, — заметил Сломка. — К сожалению, вы видите, что наша каморка не совсем удобна для прогулок: от стены до стены пройдешь за три шага.

Фаренгейт осмотрелся кругом.

— Ваша правда! — проворчал он. — Но что это за клетка, где мы теперь сидим?

— Это каюта нашего нового летательного аппарата.

— Ну, она гораздо хуже нашего аппарата.

— Что же делать. Зато мы имеем теперь возможность нагнать Шарпа и…

При этом имени жажда мести, на время было забытая Фаренгейтом, вспыхнула с новой силой. Прорычав яростное проклятие, мстительный американец сжал кулаки и хотел вскочить со своей постели.

Но едва американец рванулся, как почувствовал, что могущественная сила поднимает его по инерции на воздух; взлетев почти до потолка, он упал как раз на Михаила Васильевича, согнувшегося над своим путевым журналом. Не ожидавший такой тяжести, обрушившейся ему на плечи, профессор покатился со стула, причем сшиб с ног стоявшего вблизи Гонтрана. Один Сломка остался на ногах, но и тот готов был упасть от смеха.

Михаил Васильевич первый поднялся с пола.

— Болид! — воскликнул он, предполагая впопыхах, что произошло столкновение аппарата с каким-нибудь метеором.

Услыхав восклицание, Фаренгейт обиделся.

— Я хотел просить у вас извинения за свою неловкость, — обиженным тоном обратился он к старому ученому — Но теперь, слыша от вас такое оскорбление…

Теперь не только Сломка, но даже и Гонтран не мог удержаться от смеха. Михаил Васильевич изумленно раскрыл глаза.

— Ах, дорогой сэр Джонатан, — прервал наконец Гонтран. — Вы не поняли профессора: он вовсе не хотел оскорбить вас.

— Однако это название — болид — дается в астрономии телам, блуждающим в пространстве. Профессор в первое мгновение подумал, уж не столкнулись ли одно из этих тел с нами.

Фаренгейт успокоился и протянул старику руку:

— Ах, вот что! Простите меня в таком случае, Михаил Васильевич, за мою неловкость. Но я, право, не предполагал, что прыгну так высоко.

— Охотно принимаю ваши извинения, — отвечал астроном, пожимая протянутую руку. — Как же только объяснить…

— Объяснение весьма простое, — вмешался Сломка. — Мистер Фаренгейт хотел вскочить со своей постели, позабыв, что уже на Луне сила тяжести влияет гораздо слабее, чем на Земле, а здесь и подавно. Понятно, сделанного им усилия было вполне достаточно, чтобы подняться почти до самого потолка.

Слова инженера вызвали на лице Фаренгейта выражение глубокого изумления.

— Как: «здесь»?! — вскричал он. — Да разве мы не на Луне?

Сломка взглянул на часы.

— Вот уже около часу, как мы оставили поверхность земного спутника.

Удивлению Фаренгейта не было границ.

— Вы шутите?! — вскричал он, подбегая к окну. Но один взгляд, брошенный им через толстое стекло, убедил американца, что инженер говорит правду.

— Удивительно! Непостижимо! — проговорил он. — Каким же образом мы могли покинуть лунную почву?

— Благодарите за это Фламмариона, — отвечал инженер. — Он придумал средство достичь Венеры и нагнать проклятого Шарпа.

Американец изо всей силы потряс руку Гонтрана.

— Благодарю, благодарю вас, — с чувством произнес он. — Со своей стороны обещаю, что когда Шарп опять попадется нам, ему не удастся уже ускользнуть от моей мести. Я заставлю его расплатиться за все злодеяния.

— Ну нет, — перебил Фаренгейта молодой француз. — Шарп теперь принадлежит скорее мне, чем вам: я должен отомстить ему за похищение моей невесты, моей дорогой Елены.

— Э-э-э… да полно вам спорить! — вмешался Сломка. — Сначала поймайте Шарпа, а потом успеете и поделить его между собой.

Недовольный притязаниями Гонтрана относительно Шарпа, американец оставил друзей одних, а сам подошел к Михаилу Васильевичу, который, позабыв о комическом приключении, усердно хлопотал над аппаратами, записывая их показания.

— Ну что, сэр Осипов, — спросил его Фаренгейт, заложив руки за спину. — Далеко ли мы улетели от Луны?