— От Луны? О, нет, всего на какую-нибудь сотню тысяч километров.

— Вы шутите?! — вскричал Фаренгейт. — Да ведь со времени нашего отъезда прошел всего час! Так, по крайней мере, сказал мне мистер Сломка.

— Совершенно верно, но мы делаем по двадцати восьми километров в секунду.

— Двадцать восемь километров в секунду! Это значит, в день мы пролетаем пятьсот тысяч миль?

— И это верно.

Американец был уничтожен.

— Двадцать восемь километров в секунду!.. Пятьсот тысяч миль в сутки! — пробормотал он, отходя от профессора. — Гм… если бы такая скорость была возможна на Земле, то сколько времени понадобилось бы, чтобы переплыть Атлантику? Всего полторы минуты. Да, это верно. А полет на Луну мог бы быть сделан всего за три часа. Удивительно!

В этот момент взгляд Фаренгейта упал на какие-то странные костюмы, лежавшие в углу каюты.

— Это еще что? — воскликнул он, осматривая костюмы, походившие на одежду водолазов. — Да это скафандры! Неправда ли, сэр Сломка?

— Да, скафандры, — с улыбкой отвечал инженер.

— К чему же они нам? Разве нам придется быть под водой?

— Не совсем так. Дело вот в чем: аппарат, при помощи которого мы теперь двигаемся, донесет нас только до границы равновесия притяжений Луны и Венеры. За пределами этой границы мы перестанем нуждаться в нем, так как и без него достигнем Венеры в силу собственной тяжести. Он будет лишь увеличивать нашу тяжесть, а следовательно, и ускорять наше падение, то есть в конце концов усилит и без того сильный толчок при падении на Венеру. Вы понимаете?

Фаренгейт утвердительно кивнул головой.

— Ну вот, — продолжал инженер. — Ввиду этих-то соображений мы и решили, достигнув пояса равновесия, оставить аппарат и продолжать свой путь при помощи парашюта, прикрепленного к нашей каюте. Тогда-то нам и пригодятся эти костюмы; они защищают водолазов от давления водяного слоя, а нас защитят от смертельного действия крайне разреженной атмосферы.

— Но ведь вы говорите, что наша каюта останется прикрепленной к парашюту, зачем же тогда скафандры?

— Ах, извините! Я забыл вам сказать, что когда мы оставим аппарат, наша каюта лишится своей верхней части — потолка — и превратится в большую, открытую сверху, корзину, вроде тех, которые служат воздухоплавателям.

— Ага, это другое дело! В таком случае нам действительно не избежать смерти без скафандров.

С этими словами американец опытным взглядом практика начал осматривать спасательные приборы, но через минуту громкий зевок прервал его занятие.

— Черт побери, а мне опять хочется спать! — заявил он.

— Ну, так что же вам мешает? — заметил Сломка.

Ответ этот вполне соответствовал желанию Фаренгейта. Он пожелал своим спутникам всего хорошего, поспешно закутался в дорожный плед и развалился на диване. Скоро густой храп его не замедлил оказать соблазнительное действие на инженера.

— Мне кажется, и нам нелишне последовать примеру сэра Джонатана. Спокойной ночи! — заявил Сломка.

Гонтран попробовал было бороться со сном, но тщетно: дремота против воли заставила слипаться его ресницы.

— Михаил Васильевич, как вы полагаете, до пояса притяжения Венеры мы не встретим ничего особенного?

— Конечно, ничего, — отвечал старый ученый, отрываясь от своих занятий.

— В таком случае, с вашего позволения, я позволю себе несколько часов отдыха.

Гонтран улегся на диване, и скоро сознание его утонуло в море грез.

Оставшись один, старый ученый еще долго продолжал сидеть над работой, но, в конце концов, дремота овладела и им. Закутавшись в одеяло, он примостился около храпевшего Фаренгейта и заснул с мыслью о Венере.

Было уже около одиннадцати часов утра по хронометру американца, когда тяжелая рука последнего легла на плечо крепко спавшего профессора.

— Что?! Что такое случилось? — испуганно спросил Михаил Васильевич, пробуждаясь.

— Ничего, не беспокойтесь. Только время уже вставать, — отвечал Фаренгейт.

Старый ученый огляделся кругом. Все были на ногах.

— Ну, что нового? — спросил инженера профессор, окончательно стряхивая с себя сон.

— Все в порядке. Мы проехали уже почти два миллиона километров, шестую, стало быть, часть всего пути. Взгляните, — прибавил Сломка, очищая старику место у подзорной трубы. — Уже видны фазы Венеры.

— Венера имеет фазы! — вскричал с удивлением Гонтран.

Сломка кинул на своего приятеля свирепый взгляд, а тот, поняв, что сделал промах, поспешил загладить его.

— Да, сэр Джонатан, — громко сказал он, как будто разрешая недоумение Фаренгейта. — У Венеры есть фазы, подобные лунным.

Американец с недоумением взглянул на Фламмариона.

— Но я никогда не сомневался… — начал он.

Чтобы замять неприятную сцену и выручить друга, инженер поспешил перебить американца.

— Венера, — назидательным тоном произнес он, — в прежнее время носила различные названия: древние величали ее то Пастушьей Звездой, то Утренней Звездой, то Веспером, то Люцифером. Это — вторая по порядку планета нашей системы, находящаяся на расстоянии 26 миллионов 750 тысяч миль от центральной звезды — Солнца.

— А Земля? — спросил Фаренгейт.

Сломка хотел было отвечать, но его опередил Гонтран.

— Земля находится дальше от Солнца, чем Венера, ее орбита имеет средний радиус 148 миллионов километров, то есть 37 миллионов миль.

Инженер бросил на своего приятеля удивленный взгляд.

Однако, — шепнул он на ухо Гонтрану, — я и не подозревал в тебе такой учености.

— Doctus cum libro,[5] — отвечал тот, смеясь.

— Как это?

Вместо ответа Фламмарион хлопнул по своему боковому карману.

— Отгадай, что у меня здесь такое? — обратился он к инженеру.

— Не знаю, а что?

— Одна книжка, которую я отыскал среди вещей Шарпа.

— Книжка?

— Да, «Небесные миры» моего знаменитого однофамильца. Пока вы все спали, я убил, по крайней мере, два часа, чтобы вызубрить, что тут написано о Венере. Зато теперь — держись, Михаил Васильевич.

— Однако позабыл про фазы Венеры?

— Это правда, но больше, клянусь, я не сделаю ни одного промаха.

Пока друзья тихо беседовали между собой, Фаренгейт затеял разговор с профессором.

— А скажите, профессор, — проговорил он, — далее Земли от Солнца еще есть планеты?

— Есть ли еще планеты? — повторил старый ученый. — Неужели же вы думаете, что дальше Земли ничего нет? А Марс, отстоящий от Солнца в 56 миллионах миль?

— Марс! Фи, планета войны! Вот что я вычеркнул бы из небесной карты, если бы мог!

— Это почему такая немилость? — смеясь, спросили Сломка и Гонтран.

— Потому, что я — коммерсант, а война вредит торговле. Если бы вы знали, сколько сотен тысяч долларов потерял я в нашу междоусобную войну!

— А скажите, пожалуйста, запаслись вы чем-нибудь для защиты от холода? Ведь если мы встретим на Венере такие же длинные ночи, как на Луне… — задал вопрос Фаренгейт, переходя к совершенно другой теме разговора.

— О, на этот счет вы можете быть спокойны, сэр Фаренгейт, — перебил американца Гонтран: мы найдем на Венере такое же распределение дней и ночей, как и на нашей родной планете. — Разница лишь в количестве.

— Почему же?

— Очень просто. Венера принадлежит к числу нижних планет; ее орбита гораздо короче земной, и в то время как земной год состоит из 365 дней с четвертью, ее год заключает лишь 224 дня с небольшим.

Фаренгейт задумался.

— Но ведь величина орбиты еще ничего не значит, — возразил он. — Меньшую орбиту Венера может пробегать в большее время, чем Земля — свою.

— Ну нет, — вмешался в разговор Сломка. — Существует общий закон, что планеты движутся по своим орбитам тем с большею скоростью, чем ближе они отстоят от Солнца: Меркурий, например, проходит 47 километров в секунду или более 1 миллиона миль в сутки, Венера — 35 километров в секунду или 750000 миль в день, Земля — 29 километров или 518000 миль в день, Юпитер — 13 километров или 214000 миль в день, Сатурн — 10 километров или 205 000 миль в день, Уран — 7 километров в секунду, или 144000 миль в день.