Неожиданно прогремел взрыв гранаты. Как выяснилось позднее, обстановка сложилась так, что первым вынужден был начать Тишин. Причина была самая банальная, — его засекли духи.

От неожиданности Чумаков дернул автомат, и едва не выпалив в белый свет, торопливо прицелился и выстрелил. Это и послужило сигналом для открытия огня всем бойцам. Он видел, как одна фигура, вскинув руками, грохнулась на землю, нелепо задирая ноги, и почти сразу, многократно усиленные эхом, загрохотали автоматные очереди. Сквозь короткую паузу прорвался дикий надрывный крик, затем опять взрыв, и крик потонул в новых очередях.

Чумаков вскочил и устремился туда, где только что гремели взрывы. Он бежал по ложбине вместе с двумя бойцами. Выскочив перед грядой валунов, они натолкнулись на застывшие спины старшины Тишина и ефрейтора Тягунова. Те уже не стреляли.

— Ну как? — с трудом переводя дыхание спросил он, когда Тишин с Тягуновым обернулись.

— Нормально, — ответил Тишин, и не без самодовольства добавил: — Только перья летели.

Понятно, — кивнул Чумаков, — значит так и доложим ротному.

— Тягунчик, — посмотрел он на ефрейтора Тягунова, за спиной которого торчала рация, — готовь связь, но сначала пойдем все проверим.

Держа автомат на изготовку Чумаков оглядел место только что отгремевшего боя. Рядом с безоткатным орудием и пулеметом лежали разноцветно одетые тела. Чуть в стороне, рядом с осликом, задрав к небу седую бороду, лежало тело старика в белой чалме. Ослик, на котором и доставили сюда базуку и снаряды к ней, невозмутимо стоял и помахивал хвостиком.

Тягунов, подошел к старику, постоял над ним пару минут, вздохнул, и настороженно выставив автомат, зашагал в сторону скалы.

Разжалованный сержант Мосиенко, подошел к безоткатке, потрогал ногой одного из убитых моджахедов, присел на корточки и что-то рассматривал. Затем, неразборчиво что-то пробормотал, поднялся и направился к ослику.

Не успел Чумаков сделать и шага в сторону Тягунова, настраивающего радиостанцию, как вдруг по ушам резко ударил выстрел. Обернувшись увидел, как Мосиенко, уронив автомат, медленно оседая на землю, одной рукой хватался за воздух, а другой за шею. Чумаков бросился к нему. Добивший стрелявшего моджахеда Тишин, подбежал следом.

— Эх, Ваня, Ваня, — вздохнул Чумаков, осмотрев Мосиенко. — Напоролся все-таки.

Они уже приближались к выходу из ущелья. Цепочку бойцов замыкал рядовой Мохов. Он вел на поводу трофейного ослика с притороченным к нему раненным Мосиенко. Внезапно обрушившийся откуда-то сверху грохот автоматных и пулеметных очередей, разрывов мин, заставил всех оцепенеть. В вакханалии этого грохота, свиста осколков, и снова поднявшейся пыли, казалось, померкло, стало серым и бесцветным, совсем недавно очистившееся от пыльной бури небо.

Чтобы отсечь шурави от расщелины, которая была единственным выходом из ущелья, моджахеды, под прикрытием минометного огня, поспешно готовились к броску.

Измазанные известковой пылью, потные и грязные, бойцы отстреливаясь, перебежками отступали к расщелине.

Чумаков по рации связался с ротой, доложил обстановку, в которой оказался с бойцами, и попросил помощи. Вертушка не заставила себя долго ждать. Огонь моджахедов сразу ослаб. Там, где они готовились к вылазке, засверкали сполохи разрывов реактивных снарядов.

А рано утром, уже духи начали атаку позиций роты. И, как всегда, досталось взводу Чумакрва. Бой был жестокий. Отодвинув в сторону убитого пулеметчика Кротова, он приник к пулемету. Стреляя в сторону наступающих духов, с тревогой слышал стрельбу в своем секторе всего только двоих бойцов. Он стрелял, швырял гранаты, снова стрелял думая лишь об одном, как не допустить духов к линии окопов. Что будет, если они прорвутся, ему даже не хотелось думать.

В краткий промежуток между стрельбой и взрывами Чумаков услышал какой-то новый звук. А через мгновение с радостью понял, — вертушка!

Вертолет сделав круг над позицией роты, сразу пошел на штурм моджахедов. Вскоре все заволокло черно-серыми клубами дыма, пыли. Когда все стихло, Чумаков увидел, как перебежками поспешно отступают духи. Он дает по ним последнюю, длинную очередь, и устало опускается на дно окопа. Увидев приближающегося замполита батальона майора Редькина, нехотя поднимается.

Майор окинул его оценивающим взглядом, и начальственно спросил:

— Прапорщик, сколько бойцов у тебя осталось в строю?

— Наверное все здесь, — пробежав безразличным взглядом по майору, бесстрастно ответил Чумаков.

— Что значит наверное?! — задохнулся от негодования майор. — Что мне их пальцем пересчитывать?!

Чумаков безразлично пожал плечами.

— А чем хочешь, тем и пересчитывай. Хочешь пальцем, а хочешь, еще чем…

— Как ты разговариваешь со старшим по званию, — с изумлением возмутился майор. — Да я тебя!.. Ну-у-у, прапорщик, я тебе не завидую…

Прошла неделя после этого памятного боя, но обещанных майором неприятностей, он так и не дождался. Зато появились хорошие новости. Чумакову, взвод которого понес наиболее ощутимые потери, было предоставлено право первым отправиться на сборный пункт и лично отобрать там себе бойцов из прибывшего из Союза давно ожидаемого пополнения.

Вертолет прибыл рано утром., бойцы выгрузили из него почту, и несколько ящиков с продовольствием и боеприпасами. На этом вертолете и предстояло Чумакову убыть за пополнением. И так получилось, что пассажиром на этот раз, он был единственным.

Он с безразличием смотрел в иллюминатор, иногда бросая взгляд на высотомер над дверью кабины экипажа. Внизу проплывали однообразные ложбины, гребни, и кое — где, покрытые снегом, вершины гор. Такими же огромными снежными скалами громоздились вокруг и облака. Они насквозь были пробиты сине — желтыми лучами яркого солнца. Здесь, в Азии, это были какие-то особые облака. Там, далеко к северу, они были плоскими, а здесь громоздились, словно повторяя, свей невесомостью грозные контуры Гиндукуша.

И как он ни вглядывался, ему так и не удалось разглядеть какой-нибудь признак человеческого присутствия, — ни жилищ, ни стад, ни посевов.

Он прикрыл глаза, и незаметно для себя задремал. И вдруг, что-то заставило его насторожиться. Вертолет временами начал странно вздрагивать, а иногда вдруг резко проваливаться вниз. Он давно знал, что существуют воздушные ямы, и поэтому особого беспокойства не испытывал. Однако после очередной встряски, более сильной и продолжительной, по иллюминатору снаружи потекло что-то густое, коричневое. Двигатель застучал по-другому, и вертолет резко пошел к земле.

Чумаков впился обеими руками в скамью. Машину страшно затрясло, сквозь шум явственно прорывался металлический скрежет. «Хана! — промелькнуло в голове, хотя страха никакого не было. — Сейчас грохнемся, и костей не соберут!».

Из кабины экипажа вывалился борттехник, и принялся отдраивать дверь.

— Падаем?! — крикнул ему Чумаков.

Борттехник не ответил и скрылся в кабине. Машина резко ухнула вниз так, что у него, казалось, оборвались все внутренности… Он невольно зажмурился. Тряска стала почти невыносимой, потом резкий удар, да такой, что Чумаков едва не прикусил язык. Потом сразу все стихло.

Открыв глаза, увидел, что вертолетчики один за другим проваливаются в открытую дверь люка. И никакого внимания на него, единственного своего пассажира. Чумаков вскочил на ноги, и перебросив автомат в левую руку, последовал за ними.

Оказавшись на земле рядом с экипажем, он опасливо покосился на вертолет. Но похоже тот не собирался ни гореть, ни взрываться. Командир достал планшет с картой, и принялся ее рассматривать, второй пилот в это время закуривал, а борттехник осматривал окрестности… Осмотрелся по сторонам и Чумаков. Они находились на дне котловины, окруженной со всех сторон крутыми скалистыми склонами. Только одна ее сторона вытянулась куда-то вдаль, туда, где зеленели заросли арчи. Заросли арчи были и здесь, рядом с вертолетом.

— Что будем делать, командир? — Чумаков подошел к уже засовывавшему карту в свой планшет вертолетчику.