– Таня!

Я оборачиваюсь и вижу свою мать – она дышит хрипло, часто, с каким-то странным присвистом на вдохе, её глаза обезумели – они мечутся между мной и рыжей, её рот раскрыт, но не произносит ни слова. Все её лицо – белая маска, все её тело – натянутая пружина. Как и тогда. Как и в тот день. Она медленно идет ко мне, и я вижу, как она прихрамывает на одну ногу – там сломан каблук и он мешает ей нормально идти. Её руки – натянутая струна, готовая сорваться в любой момент – они прекрасны, словно когти хищника. Мама набирает воздуха и спрашивает меня:

– Как ты это делаешь?

Черное чудовище поворачивает вытянутый череп – единственный глаз нацелен на мою маму. Хруст позвонков за моей спиной, и голова твари выворачивается ровно под углом девяносто градусов.

Воют волки за углом,

Мы с тобой гулять идем

– Это не я, – отвечаю я ей.

Моя мама становится еще белей:

– Это она, да? Тань, снова она?

– Как это может быть она, если тогда… в тот день… ты что, не помнишь? Не помнишь, что случилось?

– Я помню, Таня, я помню! – мама медленно идет ко мне. – Таня, а кто это?

Я оборачиваюсь и смотрю в глаза своей ненависти – кто она мне? В том варианте, какой она стала сейчас? Она – друг? Она – враг? Я снова смотрю на маму:

– Нянька, – отвечаю я.

Мимо старого крыльца,

Где видали мертвеца

Мама уже совсем близко, в паре метров от нас, и я чувствую запах её духов. А еще я чувствую мертвый холод и дрожь обугленной твари за моей спиной. Мама делает еще один шаг, и еще – её ноги скрипят по доскам старого моста, её руки медленно тянутся к рыжей, а в следующий миг Нянька резко отдергивает тело девушки влево.

Мама тихонько вскрикивает, но быстро берет себя в руки:

– Таня, давай мы перетащим девочку на землю… – говорит она тихо, но четко и безапелляционно. Мама снова тянет к ней руки, а Нянька за моей спиной заходится в беззвучном крике.

Мама говорит:

– Таня, помоги мне перетащить девчонку, – мама тянет руки и говорит, – Давай, давай, Танюш! Одной мне не справиться.

Я смотрю на то, как мама хватается за левую руку рыжей и тянет её к себе:

– Таня, помогай. Давай, Танюша, давай, а то мне тяжело…

Я смотрю на неё и только теперь понимаю, что плачу – слёзы катятся по моим щекам.

Речку бродом перейдем,

Где сомы размером с дом

Поворачиваюсь к черной твари, смотрю в её мутный глаз – я снова предаю тебя. Снова. Как и тогда.

Мимо с кладбища, где нас

Зомби чмокнет в правый глаз.

Мама хватается за рыжую двумя руками и что есть силы тянет к себе, пытаясь перетащить её за деревянные перила.

Нянька кричит, Нянька плачет.

А за кладбищем лесок,

А в лесу глубокий лог

И колодец там без дна…

Я снова предаю тебя.

И в тот момент, когда бесчувственное тело рыжей переваливается за деревянную балку, Нянька отпускает девушку. Мама подхватывает её, изо всех сил тянет и прижимает к себе, а потом падает вместе с ней на колени – она укладывает её на старые доски, щупает пульс, наспех осматривает. Я не помогаю, я молча смотрю, как за спиной моей самой любимой женщины на планете расцветает смерть – огромный комок ненависти и страха, черная тварь, сумевшая обрести собственное тело, бездна боли и ужаса распускает свои щупальца, раздувается, накрывая мою маму черным коконом из ненависти – жуткая, черная мерзость зависла над маминой спиной, навострив свои иглы на её голову, открыв рот в беззвучном крике, протягивая к ней черные, дергающиеся руки.

– Мама… – шепчу я.

Где мы двое?

Мама поднимает на меня глаза – клянусь, она чувствует её, потому что её глаза наполняются ужасом. Она чувствует смерть за своей спиной…

Где мы двое?

Это не вопрос.

Я бросаюсь к матери, обнимаю её и плачу во весь голос. Мама обвивает меня теплыми руками. Мама – сильная, мама – смелая, и она не даст нас в обиду. Мама кричит мне, пытаясь переорать мою истерику:

– Таня, вспоминай! Таня, не кричи – вспоминай, родная вспоминай! Ну же! Вместе со мной – давай, моя девочка, давай! Помнишь?

Холодные щупальца Няньки в моих волосах, мерзкие куски рваной плоти вплетаются в мамины локоны.

Где мы двое? – это не вопрос!

Я кричу, я плачу, но пытаюсь вспомнить. Я всем сердцем старюсь спасти нас.

– Вспоминай, кто она такая! Вспоминай! – кричит мне мама, ощущая на шее липкие, холодные пальцы Няньки.

И я вспоминаю.

Это не вопрос – это конец считалочки, что мы с Анькой придумали, когда были маленькими:

А за кладбищем лесок,

А в лесу глубокий лог

И колодец там без дна

Где мы двое – я одна.

Я ОДНА!

Я рыдаю, у меня истерика, но мама гладит меня по голове, мама прижимает меня к себе и шепчет мне на ухо:

– Никакой Ани не было, девочка моя. Никакой Ани никогда не существовало. Ну, вспоминай же, Танюша, вспоминай…

***

Половина двенадцатого ночи.

Я слышу медленные, тяжелые шаги по лестнице. Они поднимаются на второй этаж, идут по коридору и останавливаются возле моей двери. Я замираю, зажмуриваюсь и накрываюсь одеялом с головой, словно надеюсь спрятаться. Мое сердце оглушительно колотится внутри меня, мои руки и ноги стали холодными, мои внутренности сковывает льдом, и мне становится тяжело дышать.

Он открывает дверь моей комнаты и медленно идет к моей кровати. Его тяжелое тело грузно садится на край, и кровать прогибается, скрепя пружинами. Он кладет руку на мою спину:

– Мама позвонила. Сказала, что задерживается.

Меня начинает колотить мелкая дрожь. Он чувствует её.

– Сказала уложить тебя…

Он стягивает с меня одело. Я чувствую запах спиртного. Дрожь становится крупной.

– Ну, чего ты испугалась? – говорит мой отец очень тихо. – Я же не обижаю тебя…

Он кладет руку на мою спину, и спускает её вниз…

Я знаю, что сейчас будет, я знаю, зачем он пришел.

И вот тогда-то это и происходит – если ваша боль достаточно сильна…

У нас есть секрет. У нас есть тайна. Об этом никому нельзя говорить.

И с этим ничего нельзя сделать.

Но, если ваша боль достаточно сильна, если её слишком много, если она так велика, что выходит за рамки вашего крохотного тела…

Тогда-то она и родилась – в боли, в муках, в страхе.

Я раздваиваюсь, я разделяюсь, и нас становится двое. Я отбрасываю первую букву и создаю Аню – существо, которое будет терпеть мою боль, терпеть мой страх, терпеть мое унижение. Я поднимаюсь с кровати и медленно шагаю по ковру, ощущая каждую ворсинку под своими ногами, слыша за своей спиной всхлипы. Не мои – другой девочки. Той, что я оставила вместо себя. Я слышу, как мой отец говорит ей что-то, а она плачет и просит не трогать её. Как просила раньше и я. Я подхожу к двери и оглядываюсь – я смотрю на то, как мой отец тянет свои огромные руки к моему телу, как он лапает его, как беззастенчиво забирается в самое интимное.

Мне больше не страшно – теперь это всё не мое.

Я дарю её всё это без остатка, и она терпеливо стискивает зубы, потому что она – очень смелая и сильная – она лучше, чем я. И прежде, чем закрыть за собой двери, я вижу, как она поворачивает ко мне голову и смотрит на меня огромными голубыми глазами. Это – не моя боль, не мой страх, не мое унижение.