Ивик работала в мертвой половине. Здесь было легче. Трупы -- они и есть трупы. За смену прошло двенадцать клиентов, на каждого -- по двадцать минут. В промежутках -- документация и уборка, уборка и документация. Двенадцать убитых. Одна, что удивительно, совсем молодая девушка. Бывали и молодые, Ивик не удивлялась. Чаще неизлечимая болезнь, лечение не оплачивается страховой кассой или же просто не хотят долго тянуть. Встречалась, хоть и редко, депрессия. Или просто нежелание жить по каким-то причинам. Ивик все это пугало до оледенения, и лучше было об этом просто не думать.

   С трупом легче. Без нервного напряжения. Очередной раз установить факт смерти -- Ивик прошла для этого специальный небольшой курс и обрела сертификат. Хотя, конечно, знала признаки смерти и раньше. Снять бирку, зарегистрировать ее и определить в соответствующий ящик. Разогреть печь. Загрузить туда тело, самая трудоемкая часть работы. Сжечь. На этом месте, ожидая , когда закончится процесс, Ивик читала про себя отходную молитву, отчего на душе становилось легче. Удалить и утилизировать пепел. Вычистить печь. Зарегистрировать урну. Продезинфицировать -- непонятно, зачем, но таков порядок -- носилки.

   Ивик работала механически. Думала о Кельме -- как он собирается выполнять задание по дельш-излучателю? О самом дельш-излучателе. Получалось, что Дарайе он не очень-то выгоден, даже -- совсем не выгоден. Вспоминала отца Кира.

   Отец Кир был странный и совершенно неправильный. Вообще-то священник должен любить людей, это все знают. Он -- представитель Христа на земле. По священнику, хочешь не хочешь, судят о Христе. Любить человека можно по-разному. Бывает любовь, как у мамы Ивик: требовательная, воспитывающая. Любовь не к самому человеку, а к тому, во что он должен, по мнению любящего, со временем превратиться. К святому, скрытому в нем так глубоко, что и не видно. Сам же человек, по мнению такого любящего -- заготовка, в нем есть, конечно, какие-то хорошие зерна, но надо долго и тяжело работать, долбить, чтобы эти зерна развились, а страсти и пороки, снедающие человека, наоборот, минимизировались.

   Бывает еще любовь безусловная. Так Ивик любила своих детей. Какая разница -- какие они? Они просто есть. Никаких требований. Никаких ожиданий. Счастье, растворение в блаженстве, когда обнимаешь, и в общем-то, совершенно безразлично, что это за личность, как она проявляется во внешнем мире. Но со взрослым человеком так трудно все-таки. Невольно начинаешь оценивать. А священник еще и учитель, у него задача такая, он людей должен учить, воспитывать. Даже если он и не хочет этого делать -- Аллин, возможно, и не хотел -- он все равно передает учение Церкви, и тем самым воспитывает и объясняет, как жить и поступать.

   Отец Кир, получается, любит ее не то, что безусловно. Не как цветочек или котенка. Он любит ее за то, какая она, Ивик есть. За те хорошие качества, которыми она, оказывается, обладает. До сих пор Ивик вообще не акцентировала внимание на этих хороших качествах. На этих -- уж точно. Иногда думала о себе, что наверное, все-таки красива, талантлива, что хороший специалист. Это, даже, наверное, правда, но почему-то это не радовало. А Кир ценит в ней другое. Он за нее боится. Не что она "впадет в грех" или "не спасется". А что она попросту погибнет, попадет в атрайд, что ее будут мучить, убьют. И... наверное, восхищается ею за то, что она вот самоотверженный, мужественный человек, рискует ради других, ради своей Родины жизнью и всякими страшными вещами.

   Ивик вдруг посмотрела на это иначе. Она уже не раз была ранена, покалечена -- все ради Дейтроса. Это нормально, ведь и все так. Но если вдуматься -- то не все. Например, Дана сделала другой выбор. Могла остаться гэйной. И другие есть такие -- кто ушел, занялся чем-то другим. А они осталась. И Кельм остался, несмотря ни на что. И вот за это отец Кир их любит, ценит и уважает. И сказать по правде, почему бы и нет? Он и сам такой. Он понимает, что все это значит.

   Но это, видимо, неправильно. Священник должен указывать на грехи. Недостатки. Добиваться, чтобы люди были совершенными, как Отец наш Небесный. Конечно, говорил какой-то противный голос внутри, приятно общаться с тем, кто тебе льстит. Но это -- прелесть и прямой путь в ад. Хотя вообще-то, подумала Ивик, мне нечего особенно терять. Мы и так уже по уши... После всего, что случилось в жизни, после Ашен, Шина, после этого взрыва и месяцев тяжелой, ноющей боли, после страха и напряжения Дарайи -- еще попасть в ад и мучиться там. Загробный филиал атрайда. Видимо, за те крохи счастья, которые им удается урвать с Кельмом. И разное другое. За то, что она вообще никогда, по словам Аллина, не любила Господа -- то есть не видела основной задачей своей жизни "не грешить и быть хорошей, поступать правильно". Но вообще-то честно говоря, если у Бога такие представления - а мы о них ничего знать не можем -- то великим ли будет счастье оказаться рядом с Ним? Вот именно так в ад и попадают, подумала Ивик. Просто не хотят быть рядом с Богом. И я не хочу. Раз я заслуживаю ада -- значит, туда. Тем более, вместе с Кельмом.

   Похоже, отец Кир считает, что это не так. Но он ненормальный. Таких священников не бывает. Он просто пользуется тем, что здесь священноначалия нету, и живет как хочет. Что это за священник такой -- с крашенными патлами и в феньках?! И поведение у него точно такое же. И круг общения.

   Это противоречит всему, что Ивик раньше знала о церкви.

   Санна зашла выпить кофе. Видно, там у нее была передышка. Ивик болтала с ней и делала уборку, протирала печь влажной тряпочкой. Положено делать каждую смену. Ивик спросила о молодой, красивой девушке, которую час назад сожгла в печи.

   - Саркома костей. Ей сказали, что через неделю потеряет подвижность. Сбежала из больницы, и...

   - Разве в больнице не проводят эвтаназию по желанию?

   - В общем-то да, но она решила вот так. Меньше бюрократии. А тетка, которая только что была -- ее привел муж. Она уже ничего не соображает. Возрастная злокачественная деменция. Надо было сразу в Колыбель, как диагноз поставили. А она, видишь, захотела пожить. А зачем жить в таком состоянии? Только испоганила жизнь ближним. Муж поделился, говорит, дочь из дома ушла, не может жить с такой матерью, а дочке всего шестнадцать, еще школу не кончила. Успеваемость снизилась, чуть из классической не выгнали. Представляешь, испортила бы родной дочери всю жизнь. Сейчас, конечно, тетка уже ничего не понимает. Муж говорит, обманул, сказал, пойдем к врачу сходим... она и пошла. А Колыбель не узнала, не поняла, где это она.

   Ивик стало страшно. Она аккуратно, отводя лицо, повесила тряпку на специальное место для просушки.

   Тетку убили. Она мешала. Неудобно -- надо следить, ухаживать. Перед гостями неприлично. И вообще на психику давит. Неудобный, ненормальный человек, сам свихнешься рядом с ним... Интересно, а вот если бы со мной -- такое? Кельм бы ухаживал. Решил бы проблему, нанял кого-нибудь для ухода. За последние деньги, но решил бы. Каждый день бы обнимал, целовал, плакал. А если бы с ним? Я бы все бросила... А если бы это со мной -- в Дейтросе? Ребята бы ухаживали тоже, Марк бы плакал, может, развлекался бы потихоньку на стороне, но и мне бы все отдавал, до конца, пока смерть сама за мной не придет. И ведь еще бы плакали и убивались над могилой...

   Но и этих тоже можно понять. Как так -- мать своим неприличным видом дочери чуть жизнь не испортила? Мужу мешает. Да и вообще она уже не человек. Причем нет никаких логических аргументов, доказывающих, что они не правы.

   Только страшно жить.

   - Лайна вчера ревела в раздевалке, - сказала вдруг Санна, - Ивик, а ты кофейку не хочешь? Я поставлю еще.

   - Поставь, - согласилась Ивик, - а что с Лайной?

   Она знала -- что. И было совестно, что она -- останется на работе. Молодая, сильная, да и в общем-то ей безразлично все это, у нее от этой работы жизнь не зависит. А Лайне уже за 50, она всю свою жизнь отдала этой специальности. Почему ее решили сейчас выгнать? За что?