Полинин все еще оставался в кадрах Советской армии, но и перед ним возникла очередная дилемма: продолжать служить в армии или дать согласие на неожиданное предложение министерства высшего образования стать ректором Московского педагогического института иностранных языков. Ростислав тяготился военной службой: необходимость постоянно заниматься строевой подготовкой, наносить знаки расположения частей и бесконечные стрелки на карту, выслушивать рекомендации по обучению переводу от генералов, которые ничего не смыслили в языках, одевать только «положенные» по форме носки, ботинки, белье, сохранившие моду 30-х годов, и многое другое, что раздражало человека, нашедшего призвание вне военного примитива. Все это говорило в пользу предложения министерства высшего образования. С другой стороны, ректорство заставило бы в конечном итоге отказаться от преподавательской, научной работы, а главное от практики перевода на самом высоком уровне, что было интересно и необходимо для создания собственной теории перевода. Доводы Полинина поняли в министерстве и предложили должность проректора по научной части. В то же время ректором назначили уже не языковеда, а юриста и тоже преподавателя Института международных отношений. Казалось, проректор по научной части – это то, что нужно для полноценной научной работы, но тут выплыл на поверхность новый фактор, очень важный для семьи Полинина. Как говорили ему дома, прослужив 16 лет в армии, не считая льготных фронтовых, ты хочешь отказаться от военной пенсии, до которой осталось четыре года, чтобы на старости лет получать мизерные деньги? Пришлось отказаться от предложения и проректором стал другой выпускник Военного института иностранных языков, солидный ученый Геннадий Колшанский, который впоследствии не раз пытался пригласить Полинина к себе в качестве профессора кафедры методики или перевода, но его попытки разбивались интригами и кознями некоторых руководителей кафедр, создавших дурную славу этому учебному заведению.

Отказ Ростислава от административной деятельности по-видимому был разумным шагом по отношению к его Alma Mater. Жизнь продолжалась, и уже через несколько лет после закрытия Военного института стало ясно, что выход Советского Союза на международную арену, поддержка нарождающихся национальных режимов в Африке и в Азии не могут быть эффективными без солидного корпуса военных переводчиков. Как всегда в России, власть сама себе создала очередную проблему. Снова нужны были солидные ученые и специалисты перевода. Начались лихорадочные поиски выставленных из армии кадров. В результате появился сначала новорожденный факультет, а с 1963 года – новое издание военного института иностранных языков. Это событие требовало мобилизации не столько генералов, сносно владевших хотя бы родным языком, сколько специалистов по подготовке переводчиков. К сожалению, к этому времени все подготовленные и «остепененные лингвисты» и педагоги сумели перестроиться и занять солидные должности в гражданских учебных заведениях.

На Полинина офицеры управления кадров наткнулись случайно. Один из них проверял военную кафедру Института международных отношений и с удивлением обнаружил, что подполковник Полинин преподает не военный перевод, а заведует кафедрой романских языков, имея под своим началом более 80 преподавателей. Это было решение ректора института, который стремился улучшить подготовку своих студентов в области перевода и был осведомлен об успехах подполковника в этой области. Проверяющий тут же вызвал новоиспеченного заведующего кафедрой к себе на ковер и стал строго допрашивать, почему он отлынивает от военной службы. Объяснений Полинина кадровик слушать не стал и потребовал его явки на следующий день в Генеральный штаб. В Генеральном штабе ему объявили о необходимости готовиться занять пост военного атташе в ФРГ. Неожиданный поворот событий обескуражил Полинина: он только почувствовал вкус к научной и преподавательской работе, и вдруг возвращение к истокам своей карьеры официального разведчика десятилетней давности в штабе Советских оккупационных войск в Германии. В армии не принято подчиненным обсуждать целесообразность того или иного решения, но в коридоре генштаба, погруженный в раздумье, он наткнулся на генерала Большакова, своего бывшего начальника. Тот пригласил Полинина к себе в кабинет и, узнав о его новом назначении, хлопнул себя по лбу. «Какая чушь!», – воскликнул он, – «а мы ищем заместителя начальника будущего Военного института по учебной работе.» Генерал Большаков хорошо знал, что именно Полинин в середине 50-х сумел подготовить в институте международных отношений группу синхронных переводчиков, которые уже успели доказать свою профпригодность на правительственном уровне. И, конечно же, он сумеет организовать подготовку высококвалифицированных военных переводчиков. Так начиналось возвращение Полинина в свою Alma Mater.

Накануне праздника 23 февраля (день Советской Армии) Полинина вызвали в штаб Группы советских оккупационных войск в Германии и спросили: «Вы собираетесь в отпуск?» Полинин действительно собирался в долгожданный отпуск. В то время приказом Сталина военнослужащим запрещалось брать с собой за границу жен. Это считалось гарантией преданности офицера своей Родине и устойчивости его политических воззрений. Свидания со своими подругами разрешались только два раза в году в виде кратковременных отпусков. Такой отпуск, который он приурочил к 24 февраля, дню рождения жены, и заинтересовал представителя соответствующих органов в штабе Группы Советских оккупационных войск в Германии. «Да!» – отвечал Полинин, смутно ожидая какого-то очередного запрета. «С отпуском придется подождать пару дней, товарищ старший лейтенант,” продолжал вызвавший Полинина офицер, – «Вам надлежит 23 февраля работать с министром иностранных дел СССР Андреем Януарьевичем Вышинским!» Так приоткрылась дверь в ту самую прихожую, в которой толпились оруженосцы правителя, строителя и губителя огромной страны, чудом пережившей 1941 год и прославившей свой народ победой над фашизмом.

Но до этого были осенние дни 1949 года, когда накануне провозглашения Германской демократической республики Полинина как выпускника Военного института пригласили в Генеральный штаб и предложили отправиться в Берлин, а точнее в Бабельсберг для прохождения дальнейшей военной службы. Ехать следовало одному, без семьи. Полинин, который больше всего боялся новой разлуки со своей женой, пытался напомнить кадровику-полковнику о военных годах, о фронте, вдали от родных и любимой. Полковник был непреклонен. Посматривая свысока на расстроенного молодого человека, он не очень удачно заметил: «Не будем говорить о войне, на которой Вы как переводчик большую часть времени проводили в штабах, а не на передовой...» «Вы плохо знакомы с моим личным делом, полковник, я был летчиком!» – резко оборвал разглагольствования кадровика Полинин. И хотя полковник, естественно, осекся, тем не менее отъезда в Германию не отменил.

Так, в начале октября Ростислав оказался в Потсдаме. На его окраине находился знаменитый Бабельсберг, где располагался Штаб Советских оккупационных войск в Германии по соседству со знаменитой киностудией Дефа. Советское командование почему-то решило, что кинозвезды лучше всего способны скрасить существование офицеров, лишенных очередным «мудрым» постановлением властей своих подруг. Хотя в многочисленных инструкциях всем отъезжающим в Германию строго воспрещалось вступать в контакт с немками. Меж тем весь обслуживающий персонал состоял, естественно, из немцев. Немцы сгребали осенние листья в зеленых массивах Бабельсберга, немцы поддерживали в порядке водоснабжение и канализацию, немки убирали многочисленные помещения и кормили офицеров в столовых и буфетах. Те же немки искали утешения в своем одиночестве у российских офицеров, некоторые из которых лично убеждались, что «коварный враг» не дремлет, а с удовольствием спит с ними. Так правители страны Советов в очередной раз создавали себе трудности, не понимая, что жены более успешно, чем работники КГБ, сумеют уберечь своих мужей от связи с женщинами любой национальности.