Ясное дело, самый надежный способ изменить орбиту — уменьшить массу планеты.

И в первом приближении мне казалось, что изменить массу планеты проще всего именно так: выбросив как можно больше вещества на орбиту (получатся кольца), а затем — сдуть, испарить эти кольца… Как? Ну например при помощи термоядерных или аннигиляционных взрывов. Хотя и солнечный ветер подойдет…

Другой вопрос, что я уже обсчитывал эту ситуацию когда-то на «Олимпике»: солнечный ветер солнечным ветром, но Сильвана всё равно быстрее свалится на Вольф 359, чем подобное воздействие на кольца внесет в ее траекторию какие-либо существенные изменения.

Откуда и моя тогдашняя идея запустить в кольцах реакцию своего рода цепного разрушения, надрезав каждое из них при помощи Закрытого Режима фотонного двигателя «Звезды». При подобном подходе мы вносили некоторую эксцентричность в систему «Сильвана — кольца», смещали общий центр тяжести, а плюс к тому искусственно создавали асимметрию в давлении на эту систему солнечного ветра: он уже не воздействовал на разрушенные участки колец, но продолжал давить на пока еще уцелевшие.

Однако, напомню, проведенные нами расчеты не сулили гарантированного результата. «Олимпик» дал лишь 40 % вероятности, что подобным путем удастся протащить Сильвану мимо Вольфа 359.

Но когда я последний раз делал расчеты, я не видел «форсунки»!

А если таких на планете — сотни? А если — тысячи?

И если существует единая система управления этими орбитальными пушками-грунтострелами, тогда…

Если только она существует… Если только пушки эти — работают… Если можно включать их группами, формируя различные импульсы… Если можно, к примеру, разогнанные до 9 км/с потоки грунта направлять в то или иное кольцо, бить в него такими потоками под разными углами…

Стоп-стоп-стоп, Надежин, у тебя сейчас мозги закипят!

Стук-стук-стук — глухо отозвалась столешница на мои очередные бессознательные упражнения в пианистике.

Спустя четверть часа Руцкая известила меня о результатах предварительного анализа грунта вокруг «форсунки». До того я попросил ее соотнести химсостав и другие характеристики с известными нам данными о строении трех колец Сильваны.

Выслушав ее рапорт, я испытал странное чувство: точно гончая, вставшая на свежий след зайца. Процент идентичности, формальных совпадений и даже степени различий красноречиво свидетельствовали: кольца Сильваны были сформированы из материалов, поставляемых такими вот пушками-«форсунками».

Эта информация и выводы из нее меня одновременно и воодушевили, и насторожили.

Следом за рапортом Руцкой пришла докладная от Нонны Брутян. У штатного психолога «Звезды» был собственный отдельный канал связи с командиром.

— Я словно тот придворный шут, который единственно и может входить без доклада, в любое время дня и ночи в покои монарха, — первым делом заметила Нонна Андреевна, тестируя канал нашей двусторонней радиосвязи. — Не знаю как вам, Петр Алексеевич, а мне в этом видится весомое признание заслуг нашей отечественной психологии. Так сказать, первые у трона… Пардон, капитанского мостика.

Но после краткого доклада Брутян мне стало не до шуток. Согласно ее заключению, уровень развития местных военных технологий в сочетании с методами разрешения конфликтов явно не дотягивают до того технического уровня, при котором возможно создание циклопической пушки, выстреливающей породу в космическое пространство.

Этот вывод Нонна Андреевна сделала во многом на основе осмотра окрестностей «форсунки». По расчетам нашего психолога, имевшей помимо основной специальности еще и инженерно-строительное образование, именно состояние грунтов свидетельствовало о гигантских затратах энергии, вырывавшей из недр Сильваны огромные массы их содержимого с минимальным разбросом — практически всё улетало ввысь, на орбиту. Но в том-то и дело, что подобное предприятие будет не по плечу аборигенам, непрерывно выясняющим отношения при помощи танков и пушек!

— Если фигурально, — пояснила свою мысль Нонна Андреевна, — то представьте себе крыс, сидящих в трюме пылающего корабля. Они уже давно чуют дым, инстинкт подсказывает, что им не выбраться, слишком силен пожар, и они привычно борются за доминирование, подстегиваемые ужасом скорой смерти. Тот, кто сильнее физически, пожирает слабых соплеменников, превращаясь в крысиного льва-каннибала и оттого становясь еще более опасным для своих товарищей по несчастью и даже недавних союзников. Крысы как обитатели трюма — суть замкнутая система, не имеющая шансов на спасение и потому не видящая перспектив своего дальнейшего существования.

— А эта… «форсунка», так сказать — усилия капитана корабля по спасению судна?

— Судя по руинам крупного архитектурного конгломерата, назовем его условно мегаполисом, который обнаружили к северу от нашей «форсунки» зонды, здешние капитаны либо давно отчалили на спасательных шлюпках, либо пребывают в прострации, — покачала головой Нонна Андреевна. — Если уж и дальше моделировать ситуацию в лицах, мне почему-то видится некая сторонняя сила. Она также является обитателем корабля. Не исключу, что даже его составной частью: разумной или, во всяком случае, способной действовать целесообразно.

— Что же это за сила, например? — Уточнил я.

Мне нравилось общаться с Брутян, в ней импонировало умение сочетать информативную полноту наблюдений, помноженную на собственную методическую базу, с оригинальной образностью и очень точной настройкой на практически любого собеседника.

— Не знаю. Ну, скажем, некий кибернетический организм. Суперкомпьютер, сколь бы избито это ни звучало… Но только знаете, Петр Алексеевич, не такой «суперкомпьютер», как у нас принято показывать еще со времен «Космической Одиссеи»: красный глаз, синтезированный голос, формальная логика в каждом высказывании…

— Не такой? — Спросил я чуть насмешливо. Если честно, наш собственный корабельный «Олимпик» был всех этих ретро-атрибутов полностью лишен и, в зависимости от выданных ему установок, мог болтать-чирикать так, что вы никак не отличили бы его в телефонной трубке от милой и взбалмошной студентки-второкурсницы.

— Нет. В качестве нашего гипотетического суперкомпьютера мне здесь почему-то видится разум гигантского кальмара или другого исполинского моллюска. Если длить аналогию с кораблем — либо пойманного моряками и содержащегося в трюме, либо, быть может, даже живущего там изначально, от самой постройки корабля.

— Дух корабля? Морской дьявол?

В разговорах с нашим штатным психологом я не боялся выдвигать самые безумные идеи. Уронить свой командирский авторитет можно только перед подчиненными, в случае же с Нонной Андреевной мне казалось, что все мы, небольшая и дружная команда «Звезды», включая командира, ходим у нее в замах. Причем далеко не первых по ее штатному психологическому табелю о рангах.

— Полагаю, нечто более материальное. Духам возвести такое, — она сложила пальчики изящным кольцом в виде жерла «форсунки», — пока что не под силу. Во всяком случае, в нашем мире.

Я поблагодарил ее и вернулся к прежним размышлениям, подкрепленным теперь и ситуационной моделью нашего психолога. А группа высадки тем временем двинулась вперед и в скором времени к северу от «форсунки» и впрямь показались внушительные руины.

Не так давно они, по всей видимости, утопали во льдах. Но теперь тающие серые глыбы уже не скрывали развороченные, зияющие огромными дырами стены и несущие балки разрушенных, завалившихся зданий.

И хотя вид всего этого должен был навевать тоску и уныние, мы ликовали.

Какие бы домыслы ни строились вокруг «форсунки», ее назначения и, главное, создателя, открывшиеся нашей группе останки города позволяли уже со всей определенностью судить о том, что населяющие (некогда населявшие?) планету существа имели весьма высокий уровень цивилизации.

Цивилизации в том смысле, какой — мысль подсказал нам историк Ермолаев — вкладывал в это слово немецкий мыслитель Освальд Шпенглер. То есть общества, состоящего из наделенных совокупностью прав граждан, живущих преимущественно в городах и составляющих сложную систему межличностных отношений.