Галина не сомневалась, что Аня появилась у старика случайно и надолго не задержится. Но прошел год, а она все вертела своим голым задом по квартире Синицына. Правда, он больше не питал иллюзий в отношении нее. Сначала ему казалось, что Аня слишком любит прикладываться к бутылке. Объяснял это тем, что все ее подруги — артистическая среда, богема и все такое. Хотя при чем здесь артистическая среда? Выпить она не то чтобы очень любила, а просто не могла без этого обойтись. Павел Антонович бил ее смертным боем, но — не помогало.

Поначалу Галина только догадывалась об этом. От Ани всегда пахло спиртным, а спина и ягодицы порой были исполосованы ремнем. А потомСиницын не выдержал и поделился своим горем. А тут как раз, словно снег на голову, свалился сынок-алкаш Борька, и они с Аней составили прекрасную пару. Бориску Павел Антонович уложил в клинику, чтобы закодировали, а потом купил ему билет так, чтобы тот из клиники едва поспевал на поезд. Аню он тоже пытался лечить, звонил в разные центры, приглашал на дом специалистов. Но его непременным условием было, чтобы врач, пестующий его ненаглядное пьяное сокровище, был женского пола, а такого все не находилось. На старости лет он сделался до безумия ревнив и мнителен. Да и Аня давала ему для этого сколько угодно поводов. Нагота не вызывала у нее смущения, а секс был таким же обычным делом, как для его первой жены — мытье посуды. Она отдавалась ему там, где он ее заставал, — в кресле, за перелистыванием модного журнала, в ванной, на кухне — где угодно. Синицын никак не мог избавиться от мысли, что с той же легкостью она когда-нибудь ему изменит. Он обсуждал эту тему с Галиной, словно они были родителями неразумного ребенка и вместе тревожились за его будущее, пытаясь предотвратить возможные опасности. Галина слушала внимательно, давала советы, уезжая, непременно целовала Павла Антоновича.

Собственно, к кому еще он мог обратиться? У него никого не осталось на этом свете, только она. Да и кто еще станет серьезно слушать про егомолодую идиотку? Галина всегда знала, что ей полагается вознаграждение за все, что она делает для Павла Антоновича. За то, что когда-то легла с ним в постель, переступив брезгливость, которую он у нее вызывал. За то, что, обольщая его и пытаясь привязать к себе, проделывала в постели такое, чего ни с одним гораздо более приятным мужчиной себе не позволяла. Он должен был вознаградить Галину еще и за то, что бросил ее ради безмозглой алкоголички, не услышав ни единого слова в упрек, а после этого еще и пользовался ее дружбой.

Два месяца назад он узнал, что болен раком. Боится старик. Хвост поджал. Конечно, он человек совсем неверующий, даже, возможно, наоборот. Только вот она давно заметила, что все, кто не верит в Царствие Небесное, как правило, верят во что-нибудь обратное, предчувствуют геенну огненную. Вот и Синицын — туда же. «За грехи мои такая страшная расплата», — сказал он как-то Галине. Еще бы! Торговать оружием — грех! А ведь он, кажется, именно так подзаработал, сам как-то обмолвился. Кому он это оружие продал? За кордон? А может, из этих самых автоматов сегодня убивают мальчишек в Чечне? Не спится Синицыну от этих мыслей. Слабак он.

Вот Галина спала бы спокойно. И не побоялась бы грех на душу взять. За большие деньги — можно и не один… «Пусть впереди ждут самые страшные муки, — думала она порой, — ни за что не отказалась бы от возможности пожить по-королевски». В конце концов, с деньгами и умирать спокойнее. Никакая неизлечимая болезнь не способна лишить человека воли. Но только — богатого человека. Такого, который может заказать для себя небольшой корабль, выйти в нейтральные воды и воспользоваться услугами врача, который введет смертельную дозу лекарства. А напоследок — посмотреть на облака, на закат, послушать крики чаек над океаном. Нет, прямо на палубе и закрыть навсегда глаза, унося с собой это синее небо и розовые облака. Даже смерть романтична, если есть деньги.

Кофе пить все как-то разом передумали. Вышли из ресторана в метель, каждый со своими мыслями. Лия упорно смотрела себе под ноги. Галина мечтала поскорее остаться одна, чтобы примерить надвигающиеся перемены, как примеряют новое платье: повертеться в них и так и этак, рассмотреть со всех сторон. Ее раздражал Глеб, но она прекрасно понимала, что сегодня ей от него так просто не отделаться. Они не виделись почти четыре недели, он не упустит шанса доказать ей свою преданность. А может быть — проверить, как обстоят дела с ее преданностью. Пересиливая себя, Галина нежно улыбнулась Глебу, запустила руку в карман его пальто, шепнула, что ей не терпится с ним уединиться.

Глеб усмехнулся понимающе. «Конечно, не терпится. Отделаться от меня не терпится. Зачем тебе я, когда в Москве поджидает богатенький старичок? Только не надейся, дорогуша, что я вот так возьму и исчезну», — думал он.

Лия уехала домой на машине, а Галина с Глебом пешком отправились в квартиру, которую он снимал на Фонтанке. Предстоящее любовное игрище не радовало ни одного из них. Слишком важные решались вопросы, не до забав. Но каждый думал о том, что все-таки предстоит сделать пару реверансов в постели, чтобы не возбудить подозрений. У входной двери они почти ненавидели друг друга за то, что вынуждены провести вместе еще несколько часов.

От этого их близость превратилась в тягомотную физиологическую процедуру. Прелюдия была похожа на неприятный медицинский осмотр — холодный и бездушный, а остальное — на демонстрацию лояльности друг к другу двух государств, втайне готовящихся к смертельной битве.

«Он мне больше не нужен, — думала Галина, искусственно постанывая. — Теперь я прекрасно обойдусь и без него. Жаль, что пришлось рассказать ему так много, но всегда можно найти выход… Пора избавляться…»

«Ты от меня не уйдешь, старушка, — приговаривал про себя Глеб, ритмично двигая торсом. — Теперь я буду стеречь тебя, как настоящее сокровище, до тех пор, пока ты не принесешь мне денежки на блюдечке с золотой каемочкой…»

Потом они молча курили в постели. Наконец, бросив окурок в пепельницу, Галина все-таки решилась поговорить о звонке Синицына.

— Думаю, этот звонок…

— Не спеши с выводами, — добродушно посоветовал ей Глеб. — Еще неизвестно, зачем он тебя зовет…

«Тебе, идиот, неизвестно!»

— …Может, лишь за тем, чтобы не умирать в полном одиночестве. А может, какое-то лекарство нужно найти дефицитное или врача разыскать.

— Все возможно, — быстро согласилась Галина. — Поживем — увидим.

Но как бы она ни старалась говорить спокойно, тон выдавал ее торжество и упоение моментом.

— Мне пора за билетами…

— Конечно.

Он помог ей надеть шубу, погладил пушистого песца на прощание.

— Провожать не пойду. Что-то голова заболела.

— Бедненький мой, — она на этот раз с искренней благодарностью чмокнула его в щеку.

Как только дверь за Галиной закрылась, Глеб сорвал с вешалки куртку и выскочил на улицу. Галина была так занята своими мыслями, что ей и в голову не пришло обернуться…

В Москве Шмарин не стал топать за Галиной след в след. Он поймал машину и приказал везти его к дому Синицына. Все равно она туда явится.

Мороз стоял градусов под двадцать, поэтому Глеб вошел в подъезд и поднялся на один этаж выше квартиры, в которой жил Павел Антонович. Ждать пришлось недолго. К подъезду подкатило желтое такси, и из него выпорхнула сияющая Галина. Он смотрел на нее сверху через узкое окошко и качал головой: «Вот, значит, как ты выглядишь без маски. Что ж, посмотрим…»

Галина вошла в квартиру Синицына, а Глеб устроился на ступеньках, достал сигарету и приготовился ждать у моря погоды. Собственно, она могла и вовсе не выйти сегодня из дома. К чему? Все вопросы можно решить и там. Хотя, как бы ни обернулось дело, им все равно придется…

Дверь внизу снова раскрылась, и Глеб автоматически посмотрел на часы: прошло только полчаса. Осторожно выглянул вниз — Галина. Интересно, куда она намылилась?

Но Галина не стала спускаться. Она стояла на лестничной площадке и смотрела прямо перед собой. Выражения ее лица он видеть не мог, зато прекрасно заметил, что, когда она достала сигарету, руки у нее тряслись, отчего язычок пламени плясал и подпрыгивал. Глеб появился перед ней неожиданно, но она не удивилась и не испугалась. Губы ее задрожали, сигарету она отбросила к стене и прижалась к нему изо всех сил, чтобы не дать волю душившим ее рыданиям.