— Все кончено, — хрипела она как безумная. — Все!!!

4 января 2001 года

В четыре часа дня, сразу же после совещания, Павел Степанович Чубатый объявил подчиненным, чтоб сегодня его не ждали, сел в машину и отправился домой. По дороге забежал в универсам — самый дорогой из всех магазинов в округе. Взял финскую водку — литровую, с оленями — и засмотрелся на витрину с морскими чудищами. Улиток, что ли, взять или устриц — вот удивится старый друг! Хотя удивится-то удивится, а есть вряд ли станет. А даже если и станет, Чубатый сам всех этих прелестей морских терпеть не мог. Красота у них в одном названии. Анчоусы, к примеру. На слух кажется — ананасы какие-то, взбитыми сливками политые. А на самом деле — мелкая рыбешка, не вкуснее родной селедки.

Чубатый перешёл к витрине с селедкой. Вот это — другое дело. А оформлена как! То клубочком с яйцом свернулась, то в лучок упакована. Хочешь — красная, хочешь — в соусах. И чистить не надо! Прогресс! Не то что раньше…

Чубатый осторожно подцепил самую нарядную упаковку сельди. Подошел к лотку с мясными деликатесами. Облизнулся на карбонад, посмотрел тоскливо на охотничьи колбаски и говядину по-цыгански, зажмурился и быстро пошел дальше. Зарплату совсем недавно выдали, половину он прогулял за неделю, а в долг ему давно давать перестали.

Из универсама Чубатый вышел злой на самого себя. Спрашивается, зачем нужно было сюда переться, когда селедки этой везде завались. И почему, собственно, в руках у него лишь один маленький сверток? «Жмот!» — сказал сам себе Чубатый и прошел вперед еще четыре шага. А потом развернулся и кинулся назад в магазин. Греб теперь все подряд — и карбонад, и колбаски, и курицу копченую, и соленые грузди в банке, и остальное, — уже не думая о зарплате, а полностью полагаясь на инстинкт здорового голодного мужика.

Дома переоделся в новый спортивный костюм, который еще ни разу не надевал. Дыры от сигарет на столе прикрыл полосатыми салфетками. Поставил две рюмахи у тарелок. Посмотрел на них, сморщился, как от боли, и заменил на широкие стаканы зеленого чешского стекла.

Он был уверен, что Воронцов непременно явится сегодня, и боялся лишь опоздать к его приходу. Нужно знать Воронцова! Поговорка «Не откладывай на завтра то, что нужно сделать сегодня» — про него. Поэтому, когда в дверь позвонили, Чубатый не удивился, а потер руки и отправился открывать.

Распахнул дверь и впился глазами. Воронцов рассматривал его с той же жадностью и интересом. «Тепло», — подумал Чубатый и сгреб старого друга в охапку. Обнялись, посмеялись, потолкались, прошли к столу. Николай присвистнул, вытянул губы трубочкой. Достал из правого кармана бутылку виски, из левого — банку черной икры. Теперь присвистнул Чубатый. Хорошо, видно, живется на вольных хлебах. И тут же хлопнул себя ладонью по лбу. Хлеба-то купить забыл, а в доме — ни крошки. Засуетился было бежать, но Воронцов остановил, грустно вздохнул и объявил, что сегодня он ненадолго.

Сели за стол, выпили по маленькой, для разгону. Закурили. Воронцов коротенько и немного сумбурно описал свою ситуацию. Попросил помощи.

— Да ты, Коля, говори как есть. Не у врача на приеме. Что за интерес? Спишь с ней?

Воронцов задумался лишь на мгновение.

— Сплю, — ответил со вздохом.

— Сам додумался?

— Нет, конечно. Она…

— И странным не кажется?

— Ну когда с тобой вот так сидим, кажется не то что странным — невероятным. А вернусь домой — совсем по-другому будет.

— Значит — увлечен.

— Может быть…

— Значит, будь вдвойне осторожен. Помнишь еще, что это такое?

— А как же!

Последнюю фразу Николай недоговорил. Осекся на полуслове. Пистолет! У него дома. В ящике стола. Без всяких запоров. Боевой, настоящий. И патроны… Кончики пальцев стали ледяными. Он посмотрела на Чубатого потерянно. А тот уже сверлил глазами:

— Что-то вспомнил?

«Пистолет на месте, — успокаивал себя Воронцов. — Не нужно суетиться».

— Вспомнил. Но к делу не относится.

— Смотри. Хотя в твоем положении не скажу, что тебе видней.

— В каком положении?

— Ты же сам меня учил, помнишь? Ничто не в состоянии сделать оперативника глухим, слепым и безмозглым, кроме женщины, с которой он спит.

Воронцов усмехнулся: и вправду, было дело, сморозил как-то подобную глупость…

— Ладно, — поднялся Воронцов, — когда забегать за ответом?

— Бегать не нужно. Посиди тут с полчасика. Сейчас покопаем.

Чубатый направился к компьютеру. Воронцов только теперь заметил его в углу комнаты и завистливо вздохнул. Им бы в свое время такую технику. Тем временем компьютер ожил, заурчал, замигал разноцветными картинками.

— Ашхабад, говоришь? — не оборачиваясь, осведомился Чубатый. — И что у нас там?

— Анжела Саркисян и семейство Синицыных.

— Год рождения? Имена? Инициалы хотя бы есть?

— Про первую совсем не знаю. А Синицыны старшие приблизительно с тридцатого года.

— Ну давай сначала с ними. Вот тут парочка Синицыных есть. Улица Навои, дом пятьдесят пять, квартира шестнадцать. Он — Павел Антонович…

— Попал, — обрадовался Воронцов.

— …она — Екатерина Ильинична. Дети — Борис Павлович и Артем Павлович. Так, в другую программу потом полезем, а пока давай посмотрим твою Саркисян. Ого! Да тут список на целую страницу! Нужно еще хоть немного информации. Смотри. Поди разбери, которая твоя!

Николай подошел ближе и нахмурился. Анжел Саркисян в списке — пятнадцать. Ну вот этих двух, которым только по два года, можно смело отбросить. И этих пятерых — тоже, в бабушки не годятся. А вот остальные…

— Постой, — воскликнул Николай и ткнул пальцем в адрес. — Навои, пятьдесят пять. Скорее всего, именно она-то нам и нужна.

— Значит, Саркисян Анжела Ашотовна, сорокового года рождения. Прекрасно. Обратимся за коротенькой справочкой в адресный стол. Дочь есть. Мужа нет. Похоже, замуж не выходила. Анжела здесь уже не живет. Выписалась в марте восемьдесят шестого. Дочь — в восемьдесят седьмом.

— Посмотри Синицына.

— О! Тоже выписался в марте восемьдесят шестого. А жена с детьми прописаны по старому адресу, значит, там и проживают.

— Похоже, этот Синицын с Саркисян уехали вместе.

— Похоже. Вот только куда…

— В Москву. Это я уже знаю.

— Подожди, подожди. А вот Борис Павлович Синицын тоже больше не проживает на улице Навои. В связи с отсутствием в живых.

— Тепло?

— Вроде бы.

— Что будем искать дальше?

— Дальше напрашиваются два вопроса: не тянется ли за Синицыным и Саркисян что-нибудь по нашему ведомству…

Услышав «по нашему ведомству», Чубатый обернулся и хитро прищурился, отчего Николай сбился, а он закончил за него:

— И что случилось с Борисом Синицыным. Так?

Воронцов кивнул.

— Я, Коль, теперь в специальные программы полезу. Так что ты покемарь вон там, на диване. Сам понимаешь, не положено.

Сказал и снова впился глазами. Воронцов понял: прощупывают. Равнодушно пожал плечами, отправился в противоположный угол комнаты, но легкий укол обиды почувствовал, хотя и понял, что не обидеть его хотел Чубатый, а подзадорить. Спит, наверное, и видит, чтобы снова Воронцов рядом с ним был на боевом посту. Николай усмехнулся и тут же услышал:

— А вот смеешься зря. Саркисян твоя проходила по очень интересному делу. Я его хорошо помню.

Чубатый встал и вернулся к столу. Воронцов подсел рядом. Налили еще по маленькой, выпили, не чокаясь, закусили.

— Был там один замечательный случай. Когда стали делить Союз на Россию и прочие свободные республики, комиссии всякие разъезжали и вскрылась любопытная вещь. Из арсенала под Ашхабадом пропали автоматы, гранатометы, патроны и даже БТРы. Причем не то чтобы их украли или недосчитались. Все шло законно по бумагам и счетам на одну российскую фирму. Беда была лишь в том, что фирмы такой к моменту проверки уже не существовало.