— Абсолютно. И она, заметьте, не просто стоит. В ней сидит человек…

— Может быть, ждет кого-то?

— Сидит со вчерашней ночи, — отчеканила Вера.

Николай распрощался с соседкой и выглянул в окно.

Действительно. Старенький зеленый «Москвич» примостился на том месте, где никто из соседей никогда машины не ставил — между двумя газонами. Николай решил напоследок прогуляться с Диком. Вышел на улицу, пробежался вокруг дома. А возвращаясь, подрулил к «москвичонку».

— Слышь, парень, огоньку не найдется?

Молодой человек в спортивном костюме и кожаной куртке чиркнул зажигалкой. Прикуривая, Воронцов старательно прятал улыбку. Свои. Узнать было нетрудно. Интересно только, кто это так за него волнуется? Чубатый или Пахомыч?

Он вернулся домой, взял в руки чемодан, чмокнул Лию в щеку, чтобы не затягивать прощание, и уже в дверях спросил:

— Ты говорила Вере, как зовут мою собаку? — спросил так, больше для проформы, потому что засело в голове и нуждалось в пояснении.

— О чем ты? Мы и двух слов с ней друг другу не сказали.

Николай хмыкнул и вызвал лифт. Заставил Лию запереться на все замки, спустился, сел в машину. Отметил, что «Москвич» за ним не поехал, остался вести наблюдение возле дома. Значит, все-таки — Чубатый. Ведь именно он знал, что Воронцов собирается в Ашхабад и что девочке угрожает опасность.

Машина Николая медленно поворачивала на Светлановский проспект. Лия стояла у окна и смотрела ей в след. Потом бросила торопливый взгляд на часы и застыла, словно решая, что же теперь делать…

5 января 2001 года

Полковнику Чубатому П. С.

В 17.00 объект вышел из подъезда, явно стараясь остаться неузнанным. На голове — платок по самые брови, в руках — палка, бесформенное пальто и рюкзак за плечами. Опираясь на палку, объект добрался до троллейбусной остановки, где, сделав в сторону дома неприличный жест, сел в маршрутное такси и проследовал до железнодорожной станции «Пискаревка». Далее следовал на автобусе 107 до Финляндского вокзала, потом в метро до станции «Фрунзенская», где вошел в вегетарианское кафе. Посетителей в кафе не было. Зашел лишь один бомж, попросить пластмассовый стаканчик. Объект ни с кем в контакт не вступал, выпил свежевыжатый сок яблока и вышел на Московский проспект. Далее блуждал, похоже бесцельно, по Московскому проспекту, рассматривая витрины магазинов.

В 19.32, совершив резкий рывок, объект неожиданно скрылся в доме номер… и поднялся в одну из квартир, открыв ее собственным ключом. Номер квартиры пока установить не удалось. Продолжаем наблюдение.

Получив бумагу, Чубатый покачал головой. «Квартиру они, видите ли, установить не могут. Тридцать вторая у нее квартира. Она там живет. Только вот зачем туда отправилась? Эх, Коля, Коля…»

Он снял трубку, выслушал рапорт дежурного и приказал:

— Передай моим ребятам, что их объект в тридцать второй. Подошли туда второго человечка и, если в тридцать вторую кто-нибудь сунется, пусть потом идут за ним след в след. Да и пусть подстрахуют у двери на тот случай, если девчонка будет кричать или еще там какие дела…

6 января 2001 года

В Ашхабад Воронцов прилетел рано утром. Из аэропорта прямиком направился к Синицыным. Дома никого не застал, устроился ждать на ступеньках. Обратный билет жег карман. Не поторопился ли он его взять? Вдруг ждать придется до позднего вечера?

Екатерина Ильинична появилась в тот самый момент, когда глаза у Воронцова слипались, а самолет, на котором он должен был улететь, уже благополучно набирал высоту.

— Кто это у нас тут под дверью расселся? — нахмурилась Синицына. — Щас милиционера позову.

— Не нужно милиционера. Я сам милиционер, — сказал Воронцов, поднимаясь.

— И чего здесь сидишь?

— Вас жду.

— Ну заходи, раз ждешь. — Екатерина Ильинична открыла дверь и вошла в квартиру, жестом приглашая Николая следовать за ней.

— Спасибо.

Она скинула легкое пальто, бросила к ногам Воронцова огромные тапочки. Пояснила:

— Сын покойный сорок седьмой носил, пусть земля ему пухом будет.

— Давно умер? — поинтересовался Воронцов.

— Две недели прошло.

— Болел? — Николай постарался придать голосу полагающийся скорбный оттенок, но, очевидно, переборщил.

— Так ты не по его делу разве?

— Нет.

— А по какому? — насторожилась Екатерина Ильинична.

— Я по делу вашего бывшего мужа.

— И ты туда же?

— А кто еще?

Женщина посмотрела на него удивленно. Молча пошла на кухню, поставила чайник на плиту, вернулась в комнату. Воронцов ходил за ней по квартире, ожидая ответа на свой вопрос. В конце концов она вернулась в комнату и уселась на стул с высокой спинкой, очень напоминавший трон. И выражение ее лица теперь напоминало лицо императрицы в гневе. Она указала Воронцову на диван и, дождавшись, пока он сядет, объявила:

— Слова тебе не скажу, пока ты мне не объяснишь, с какой это радости вам всем сдался мой бывший муж?

Фразу она отчеканила, словно приговор, и поджала губы, демонстрируя, что обжалованию он не подлежит.

— Павел Антонович погиб двадцать четвертого декабря прошлого года, — начал Воронцов.

Екатерина Ильинична вздрогнула, изменилась в лице и подалась вперед, но не проронила ни слова, явно ожидая продолжения.

— Автомобиль, в котором он ехал, взорвался. Случилось это возле его дома на озере Селигер.

— Он сидел за рулем? — недоверчиво спросила Екатерина Ильинична.

— Нет, за рулем была его жена, — сказал Воронцов и, уловив неприязненную реакции собеседницы, тут же поправился, — новоиспеченная жена.

— Женился, значит, — негодование отчетливо прозвучало в ее словах. — Что ж, — торжествующе добавила она, — по делам нашим и воздается нам.

— К сожалению, это еще не все. У него, возможно, остались деньги. Много денег. И череда убийств может продолжиться. Помогите нам остановить ее.

— Ты откуда сам будешь? — неожиданно спросила Екатерина Ильинична.

— Из Питера.

— Назад когда полетишь?

— Назад не успел. Наверное, только завтра.

— Можешь у меня ночевать, — предложила женщина и вдруг всхлипнула. — Одна я совсем осталась. Невестка сегодня к матери своей перебралась.

— Благодарю, — с искренней сердечностью отозвался Николай. — Так вы расскажете мне…

— Все расскажу. Пойдем чай пить. Да и голодный ты никак с дороги. Все расскажу. Пойдем.

Рассказ Екатерины Ильиничны длился добрую половину ночи. Похоже, Воронцов был первым человеком, перед которым она могла выговориться. Да и кому нужны были слезы старой женщины. Муж никогда не интересовался ею. Дети — тоже. Невестки, внуки — те вообще не в счет. Так и прожила она целую жизнь в одиночестве, окруженная большой семьей. И вот, разменяв седьмой десяток, потеряв сына и мужа, на кухне чужому человеку изливала все накопившиеся за долгие годы страдания.

Замужеству своему она удивлялась до сих пор. Ходил рядом человек, не смотрел никогда в ее сторону, ни вздохов, ни взглядов ее не замечал, а потом явился к ней домой и сразу же — замуж. Она не раздумывая согласилась. А чего раздумывать, когда все глаза по нему, окаянному, выплакала, все сердце изболелось. И после не раздумывала — зачем? Дело сделано, ребята подрастают.

Любила ли она мужа? Пока рядом в кровати не оказался — очень даже любила. Представляла его этаким романтическим рыцарем, а он оказался самым обыкновенным из всех обыкновенных. Разговаривать с ним было скучно, в гости ходить — мучение, а в постель ложиться — как на расстрел. Но как только родились дети, ее супружеская жизнь наконец обрела смысл и радость. Только вот болели очень. В ясли или в детский садик день ходят — два месяца болеют. Аденоиды там разные, уши, гланды. Чего только не было. Пришлось бросить работу и растить дома.

— Все им отдала, всю душу свою по частичке каждый день передавала. А что взамен? Старший раз в несколько месяцев заглянет, да и то лишь для того, чтобы денег занять да щей похлебать. А младший…