С самой Верой Ивановной он всегда здоровался, поздравлял с праздниками, несколько раз помогал заносить и выносить крупногабаритные вещи. Не пригласить его на похороны Беллы, которую он знал с младенческих лет, старушка никак не могла.

— Заходи, Виталик, — предложила она.

— Я, собственно, что вам хотел сказать, — неуверенно замямлил мужик, когда она усадила его на диван. — Беллочка умерла, мы очень вам сочувствуем, и я, и моя супруга…

— Спасибо, Виталик.

— Я вот на вас смотрю: вы так тяжело двигаетесь, просто сердце сжимается. Трудно вам одной жить, наверное?

Старушка вздохнула. Не стала отрицать очевидное.

— Вот мы и подумали… А давайте мы вам помогать будем, а?

— Как помогать?

— За продуктами и за лекарствами ходить, в квартире прибираться, ковры хлопать, сантехнику и электрику налаживать, если проблемы возникнут… Хотите, могу вас в поликлинику возить, у меня «Жигуленок» есть, вы знаете. Вам только и останется, что покушать себе приготовить да посуду помыть. Можем вам даже деньгами помочь. Наша младшая дочка недавно замуж вышла, с нами теперь не живет, так что у нас с финансами попроще стало.

Слушая соседа, Вера Ивановна осознавала, что он озвучивает только первую часть предложения. По его тону, по его интонациям, даже по его взгляду было понятно, что непременно последует и вторая. Так и получилось: Виталий предложил старушке составить завещание в его пользу. Иначе говоря, оставить ему и его жене трехкомнатную квартиру как плату за услуги. Все равно близких родственников у нее теперь нет, жилплощадь передавать некому, так почему бы и не облегчить себе оставшиеся годы жизни? Взаимовыгодная сделка, по мнению Виталика.

Предложение соседа не заинтересовало Веру Ивановну. По поводу завещания у нее имелись свои соображения.

— Не понимаю, почему вы не хотите принять нашу помощь, — огорченно произнес Виталий. — Столько лет знакомы, вы ж меня еще мальчишкой помните. И с сыном вашим я всегда был дружен. Почему вы не хотите, чтобы мы вам помогали? Мы же от чистого сердца…

— Не обессудь, Виталик. Ты парень славный, и я к тебе очень хорошо отношусь. Но не привыкла я помощь принимать от других людей, зная, что не смогу отблагодарить. Сама как-нибудь справлюсь. Уж я все же не колода какая, проживу.

— Да вы как раз можете нас отблагодарить, тетя Вера! Квартира-то ваша каких денег стоит! У меня две дочки, и обе замужем, и обе по съемным квартирам мыкаются с мужьями, а у Машки ведь уже сын растет. Вот бы мы вашу трешку между ними и поделили, и славно было бы. Вы подумайте…

— И думать нечего. Не могу я квартиру вам оставить, Виталик.

— Почему? У вас же ни детей, ни внуков больше нет.

— Так у меня зато сестра есть, родная, из Тюмени. Ты ее на похоронах видел. А у нее трое детей и не помню, сколько внуков. Вот им и оставлю квартирку, коли Беллу Бог прибрал… Родная кровь.

— Тетя Вера, так они ж все далеко, в Тюмени! Они ж вам не будут в магазин и в аптеку ходить…

Старушка засмеялась мелким, почти судорожным смехом.

— Ничего страшного, сынок. Сама доковыляю. Да мне и жить-то осталось всего ничего. Может, завтра и помру.

Обиженный сосед направился к выходу. Уже в прихожей спросил, понизив голос:

— Тетя Вера, а кого вы на кладбище-то увидели? Вы так перепугались, что чувств лишились, я еле вас подхватить успел…

— Так я ж тогда сказала, Виталик. Покойного супруга увидела. Галлюцинация это, мираж, призрак, понимаешь? На нервной почве.

— Ну да, вы так менту объяснили. Но я-то поумнее мента буду. И я ведь тоже его заприметил, тетя Вера.

— Кого? — испуганно спросила она.

— Сами знаете кого. Совесть-то вас не мучает по ночам, а?

— Иди к себе, Виталик. Устала я.

Старушка распахнула дверь, сосед вышел. Несколько минут Вера Ивановна стояла с зажмуренными глазами, вспоминая похороны Беллы и свое видение, не имевшее никакого отношения к ее покойному мужу. «Про совесть заговорил, гаденыш, — со злостью подумала она. — А сам на мою квартиру пасть разинул. Ничем он не лучше Витьки, только мямлит и смущается. Совесть… И почему она меня грызть должна?»

В любой группе людей, выполняющих определенную работу, кто-то должен быть старшим. Это закон управления. Командир, начальник, бригадир, пахан, смотрящий… Названий можно придумать сколько угодно, важна суть. Формальный или неформальный, но лидер обязательно должен быть.

До момента, когда к поискам неуловимого Садовода был неофициально подключен Сергей Волков, расстановка ролей была простой и понятной. Капитан Сафронов, как старший по возрасту и по званию, считался номером первым. Старший лейтенант Черновский охотно признавал себя номером вторым. Теперь же, с приходом Сергея, ситуация стала менее ясной. С одной стороны, Волков был старше обоих оперативников по возрасту. С другой, он имел минимальный опыт работы в органах внутренних дел и не мог похвалиться какими-либо достижениями на ниве борьбы с преступностью. С третьей же стороны, он был единственным лицом, имеющим личную заинтересованность в скорейшем захвате маньяка: это ведь за его женой два дня подряд следил Садовод. Кроме того, Настя, как выяснилось, училась в одном классе с покойной Беллой Квашниной и могла дать важную информацию о ее прошлом. Причем с куда большей готовностью она бы поделилась этой информацией со своим любимым мужчиной, нежели с посторонним человеком, будь то следователь или сотрудник полиции.

На это обстоятельство Сергей вновь обратил внимание Саши Сафронова, встретившись с ним в пятницу.

— Настя мне рассказывала, что Квашнина была типичным школьным изгоем. Как в фильме «Чучело», помнишь? Но Настя знала ее только до девятого класса, потому что в десятом Белла училась уже в другой школе. Целых семь лет прошло, почти восемь. Вот эти годы мы должны изучить, как под микроскопом.

— Да на фига? В рамках нашей основной версии, личность Беллы вообще не имеет никакой важности. Мы же решили, что она стала случайной жертвой…

— Вот я и хочу проверить, так это или нет. Вчера я пообщался с тремя свидетелями, с девушкой Олега Волнухина и с парнями Ангелины Соколовской и Натальи Пешковой. И расспрашивал я их вовсе не про убийства.

— А про что?

— Про личные отношения. И мне кажется, я уловил закономерность, которой руководствуется наш Садовод.

— Поделись.

— Он убивает тех, кто счастлив в личной жизни. Вернее, вот как: тех, кто выглядит счастливым. Например, Наташа Пешкова вряд ли была на седьмом небе от счастья в отношениях с эгоистом Матвейчуком. Да и вообще, какое личное счастье может быть у заурядной проститутки? Но в день смерти в ресторане она наверняка казалась очень даже удоволенной…

— Да ну, слишком уж простой мотив. Даже для психа.

— Да, мотив простой. И очень серьезный — зависть! Черная зависть. Чем отличается белая зависть от черной, знаешь?

— Примерно.

— Скажу точнее. Белая зависть — это когда человек смотрит на другого, у которого есть нечто ценное, и говорит самому себе: «Ага, у него есть, а у меня нет. Значит, я буду стараться, чтобы и у меня тоже было…» А черная — это когда он говорит: «Ага, вот он гад, ну почему у него есть, а у меня нет?! Несправедливо, блин! Надо восстановить справедливость, то есть отнять у него и поделить между такими, как я. А его, гада, пристукнуть, чтоб не сопротивлялся…»

— Хочешь сказать, Садоводу не везет в личной жизни?

— Вот именно. Я почти уверен, что у него серьезнейшие проблемы в отношениях с женщинами. Вполне возможно, имеется какой-нибудь внешний дефект, уродство лица или тела. А может, никакого уродства нет, а есть глубокая психологическая травма, тянущаяся из пубертатного периода…

— Какого периода?

— Ну, из периода полового созревания. Сам знаешь, в тринадцать-пятнадцать лет все воспринимается особенно остро. Подросток может вены себе перерезать из-за такой чухни, на которую взрослый мужик и внимания не обратит. Пройдись по всем нашим знаменитым серийникам, они же все ссылаются на нечто подобное. Оправдывают себя тем, что мама с папой ремнем наказывали, старшие товарищи издевались, одноклассники насмехались, девчонки не давали…