Дара теперь поняла, что «как Образцова» петь не будет. Но зато она почувствовала и другое: ей этого и не нужно. Ей не нужно – как кто-то, ей нужно – как она. Она стала догадываться, что голос жил в ней всегда. Он просился наружу, он истомил ее маленькое сердце. А теперь она освободила его. Теперь она по-настоящему счастлива.

В очередной раз выпроваживая гостей и дежурно выслушивая их восхищение пением Даши, Регина почувствовала: что-то изменилось. Они уходили не такими, какими пришли. Задумчивые взгляды, да и на спиртное налегали не так, как всегда. Похоже, им действительно понравилось. На каникулы приезжала Капа с детьми, приобщать их к столичной культуре, упросила Дашу спеть. Рина внимательно наблюдала. На пятом такте Капа пустила слезу, достала носовой платочек. К концу песни платочек был окончательно «задушен» ее нервными пальцами… Капа сняла со своего воротничка брошку в виде саламандры и подарила Даше. Брошка была дешевая, но Капа не расставалась с ней вот уже лет десять.

«Допустим, у Даши талант, допустим, – рассуждала Регина. – Но тогда нужно его развивать. Не век же петь для гостей и родственников. Пусть девочка попробует свои силы на сцене, раз ей так это нравится. Ей ведь уже шестнадцать». Несколько дней Регина потратила на то, чтобы доподлинно выяснить, кто «делает» артистов эстрады. Она узнала координаты музыкальной студии, где можно было устроить прослушивание.

Дара была сама не своя. Она не сомневалась, что прослушивание перевернет всю ее жизнь. И как хорошо, что рядом Регина.

Она была предусмотрительна и как-то необычно весела. Почти как подружка. Бегала, хлопотала, таскала Дару к портнихе. Дара испытывала к ней благодарность. Ведь если бы Регина не потащила ее на тот концерт…

В кои-то веки Регина убеждалась воочию, что Даша увлечена чем-то по-настоящему. Пожалуй, это была самая замечательная неделя в их жизни. Они были в эту неделю почти родными.

Регина всегда была среди людей, но люди эти приходили к Марку. За шесть лет, проведенных в Ленинграде, она самостоятельно завела знакомство только однажды. И очень удачное знакомство. Надежда Александровна, с которой они познакомились в поликлинике, оказалась портнихой. И не просто портнихой, а портнихой, что называется, от Бога. Вот к ней и потащила Регина Дашу за четыре дня до прослушивания – шить платье.

– Твоя? – вглядываясь в лицо девочки, тихонько спросила Надежда.

– Моя, – не поняла Регина.

– Не похожа.

– Она на свою мать похожа, – шепотом сообщила Регина.

Надежда посмотрела на нее пристально.

– А свои есть?

– Сын.

– Ну и слава богу. Чужие дети – всегда чужие.

Но Регина тогда не поняла, о чем говорит ей Надежда, а вникать не хотела. Она знала, что у Надежды был сын, Алеша. Знала, что сын не родной и что связана с этим какая-то неприятная история. Нужно будет порасспросить как-нибудь, но только не теперь.

Платье получилось удивительное. Выдержанный классический стиль, воротничок шалькой, насыщенный бордовый цвет. Такие платья никогда не выходят из моды. Даша выглядела в нем как королева.

В студии десятка два девочек толпились в узком коридорчике, стараясь заглянуть в полуоткрытую дверь, где на маленькой импровизированной сцене пела очередная претендентка на «раскрутку». Регина постояла немного с ними, внимательно всех рассмотрела и, поцеловав Дашу, вышла, сказав, что будет ждать в машине. Нет, девочки Даше и в подметки не годились. Регина сидела в машине и мечтала о том, как станет первой помощницей своей дочки. Она так и подумала – «своей дочки». Даша сейчас была ей ближе и роднее Антона. «Ну, ни пуха ни пера, моя девочка». И воображение рисовало Регине гастрольные поездки, рукоплескания огромных залов и цветы, цветы, цветы…

Прислушиваясь к пению девочек, Дара вскоре перестала волноваться. Зачем они пришли сюда, они ведь абсолютно не умеют петь. Через полчаса Дару пригласили в зал. За пультом сидели небритые мужчины с помятыми лицами. Одного из них Дара вспомнила по известной молодежной музыкальной передаче и удивилась, до чего же он какой-то несвежий, что ли: землистый цвет лица, дымит все время. А говорит и вовсе не как в своей передаче. Там он был – весь вдохновение. А теперь…

На импровизированной сцене тем временем пела девочка. Дара познакомилась с ней пять минут назад, в коридоре. Девочку звали Катя Ельская. Она была в короткой плиссированной юбочке и с наклеенными ресницами, что поразило Дару до глубины души. Разговаривая с новой знакомой, Даре приходилось все время немножко нагибаться, чтобы заглянуть той в глаза. Катя вертелась на сцене как юла, смешно размахивала руками и ногами и в конкурентки Даре не годилась. Голоса у нее не было.

Когда пришла очередь Дары, она вышла на сцену, словно бросилась в пропасть, ничего не видя перед собой. «Как по Волге-матушке, по реке-кормилице…» Голос ее то взлетал, звеня на немыслимых высотах восторга, то падал в пучины глубокого отчаяния.

Конкурс закончился. Девчонок с миром отпустили домой. Остаться попросили только Дару, Катю и Ольгу Лаврентьеву – высокую томную девушку в золотистом вечернем платье с длинным разрезом на боку. Катю поздравляли, обещали раскрутить на полную катушку. Дару назвали «сырым материалом», но обещали сделать из нее «человека». С Ольгой говорили отдельно – тихо и ласково.

Дару увела молодая девушка, расспросила ее подробно о репертуаре и, узнав, что она поет «только Высоцкого», болезненно поморщилась.

– Конец света! Ты Пугачеву знаешь? Тетю Аллу? Молодец! Сразу можешь спеть что-нибудь? «Летние дожди»? Господи, что у тебя за вкус! А про тучку знаешь? О! То, что надо! Начинай.

Но как только Дара начала, девушка замахала руками.

– Стоп! Ты на сцене, понимаешь? Ты видела, чтобы кто-то вот так стоял перед микрофоном? Ты же не Муслим Магомаев! Нужно двигаться! Ну давай еще раз…

– Подождите, – взмолилась Дара, – я не могу так сразу.

Девушка отошла к Ольге и вернулась через пять минут.

– Ты готова?

– Я попробую, – неуверенно сказала Дара.

– Давай! – Девушка заложила руки в карманы. – Валяй!

Но Дара уже не слышала ее. В соседнем углу зала пела Катя. С таким идиотским выражением задора на лице, как у массовика-затейника в заводском доме культуры. «Молодец! Давай!» – подбадривали ее, и она скакала по сцене. Это было отвратительно. Внутренний вихрь окончательно улегся. Дара увидела происходящее с необыкновенной ясностью.

Девушка еще что-то говорила ей, перед глазами мелькало ее лицо, она отчаянно жестикулировала. Дара спустилась с маленькой сцены и ничего не слышала больше. Девушка еще машинально шла за ней следом, не понимая, что происходит. Дара открыла входную дверь. Дымовая завеса полутемного помещения, Катины петушиные выкрики – все осталось позади. И пение тоже осталось позади. Дара осторожно прикрыла за собой дверь. Вот так.

Дарья села в машину.

– Ну как? – радостно спросила Рина.

Она уже знала, что Дарью отобрали в числе трех претенденток, что ее «берут в обойму», как объяснила ей девушка с выщипанными и заново нарисованными бровями, что известный ведущий молодежной музыкальной передачи поставил напротив имени Дары большой-большой плюс.

– Никак, поехали.

– То есть? – опешила Рина. – Этого не может быть! Мне ведь сказали, что…

– Поехали, – тихо повторила Даша.

Регина посмотрела на ее сжатые кулаки, на окаменевшее лицо и молча повернула ключ зажигания.

На этом их родственная близость закончилась. Даша вычеркнула музыку из своей жизни и даже перестала петь для себя.

Регину она теперь старательно избегала. Когда гости ее просили спеть, ссылалась на больное горло. У нее появились новые подружки из баскетбольной секции. А через полгода, когда ей исполнилось семнадцать, появился и Сергей.

Сергей был соседом ее приятельницы-баскетболистки. Зашел как-то за программкой, увидел Дару, задержался, разговорился. Если бы кто-нибудь сказал Даре, что через несколько лет она выйдет за него замуж, она бы рассмеялась. Он ей не понравился сначала. У них не было ничего общего, но Сергей был настолько земным, что Дара ухватилась за него, как за последнюю соломинку, – жизнь уходила из нее капля за каплей.