Регина была страшно раздосадована тем, что произошло. Иллюзия под названием «моя девочка» медленно умирала… Дарья играла с долговязыми подругами в бридж, помогала отцу разрабатывать какие-то проекты, вести «черную» бухгалтерию. Даша стала практичной и какой-то холодной, что ли. Единственное, что напоминало о прошлом, так это ее привычка переключать программу, как только на экране появлялась любимица публики Катя Ельская…

Из предложенного списка Жанна выбрала профессию парикмахера. С детства ей запомнился сладкий запах этого необыкновенного заведения, единственного в ее родном городе. Она никогда не решалась переступить порог, за которым слышались жужжание бритвы и щелканье ножниц, а видела только мужчин и женщин, выходящих оттуда в облаке волшебного аромата. Белокурая красавица, за которой Жанна как-то увязалась от самых дверей и прошла следом целый квартал, закричала ей тогда: «Что тебе надо, цыганскоеотродье? Пошла прочь!» Жанна отпрянула, показала красотке язык. Было обидно.

Через два года, получив «вольную», Жанна первым делом наведалась в адресный стол, чтобы узнать, где проживают граждане 3… – новые, приемные родители Алеко. Пожилая женщина велела ей прийти через неделю. Жанна половину стипендии потратила на подарки. Через неделю ей ответили, что такой фамилии в списке граждан славного города на Неве не значится. Выдумал ли Пельмень эту замысловатую фамилию, позарившись на сигареты, ошибся ли случайно, называя ее Жанне, теперь было не узнать. Ему тоже стукнуло восемнадцать, и он служил где-то на Тихом океане. Судьба снова подшутила над Жанной и навсегда развела ее с последним из братьев.

Жанна долго плакала в этот день на кухне. А бабушка-соседка утешала, как могла.

– Ну-ну, парикмактерша, не горюй. Вот выйдешь замуж, нарожаешь себе много-много маленьких мальчуганов…

– Алеко мне как сын был. Я его только разве грудью не кормила. На моих руках вырос.

– Не горюй, деточка ты моя. Много на свете чего случается, глядишь, может, так-то оно и лучше, а?..

Жанна жила теперь в Тосно, под Ленинградом. До чего унылый городок. Ближний пригород, куда городской прибой приносит только пену. Здесь, справа от ее дома, завод, слева – колония для несовершеннолетних, а дальше пустыри, куда сбрасывают проржавевшие металлические обноски с завода.

– Ну куда, куда в таком городке послать двадцать парикмахерш на практику? – расстраивалась директриса на педсовете. – В городке только две парикмахерские, да и кто туда ходит? Чтобы зачет принять, придется два месяца там торчать…

– А может быть, на завод? – робко спросила молодая учительница. – Объявим, что стрижем бесплатно. Пусть подходят в обеденный перерыв…

– Завод закрытый. Туда пропуск оформить – полжизни уйдет, – перебила немолодая.

– Нет, нет, о заводе речи быть не может. Черт его знает, что там выпускают. Мало ли какие у них секреты… Только неприятностей нам не хватало.

– Тогда в колонию! – предложила немолодая.

Все посмотрели на нее, делая страшные глаза.

– Да вы не бойтесь. У меня там знакомый работает. Мальчишки, говорит, в момент шелковыми становятся, как туда попадают. Да и мастера у них – что надо. Присмотрят!

Так и решили послать девчонок в колонию на практику.

– Да не страшные они, не страшные, – подбадривала учительница охавших от такой новости девчонок. – На вид обычные мальчики. Запомните главное – никаких разговоров не вести! Молча стригите – и все.

На следующий день каждой девочке выдали набор инструментов, и они, трепеща и озираясь, прошли за ворота, над которыми возвышалась колючая проволока. В классе сдвинули столы. Поставили пять стульев. Договорились так: сначала девочки делают ребятам модные стрижки, а на следующий день – всех «под ноль». Мальчишки робко присаживались на стулья, потупив глаза и полыхая малиновыми ушами. Девочки, подталкивая друг друга, выбирали себе «клиента». Ребята действительно оказались не страшными, а даже очень симпатичными и смирными. На улице таких смирных куда меньше…

В комнате было душно, стригли девочки неумело, медленно, но очень старательно. Остальные сбились в стайку и вполголоса обсуждали мальчиков: у кого какие уши, кто кому понравился. Жанна присела в уголок и время от времени клевала носом, засыпая.

После очередного приглашения «Следующий!» девочки вдруг разом замолчали. И никто не сделал шага вперед. Девичья стайка в полном составе начала пятиться. Жанна встрепенулась, решила, воспользовавшись заминкой, проскочить вне очереди и вышла вперед.

Переполох среди юных парикмахерш вызвал паренек, которому сидеть на стуле мешал горб. Девочки отворачивались, закатывали глаза, а Жанна быстро накинула ему на плечи простынку и осторожно начала обрезать концы волос, поглядывая сверху на его ресницы. Ресницы были черные, густые, кончики их загибались вверх. Жанна, не рассчитав, потянула прядь волос, и паренек, сморщившись, поднял на нее глаза. Полыхнуло синее пламя. За те три секунды, что он смотрел на нее, Жанну до костей пробрал озноб. Он ее помнит, безусловно помнит. Ее сердце сжалось. Никогда ни один человек ни до него, ни после не помог ей. Только этот урод… Хотя какой же он урод? Вон какие глазищи! Да если бы не горб, девчонки в очередь бы стояли… Жанна закончила стрижку, ласково провела над ухом Волка рукой, делая вид, что поправляет прядь волос. Он снова поднял на нее глаза. Ух! Взгляд прожег ее тело насквозь…

Возвратившись домой, Жанна повалилась на кровать. Она живо припомнила ненастные весенние дни, когда сидела на детдомовской площадке и тупо смотрела в одну точку. Ей хотелось умереть тогда. Может быть, она и впрямь убила бы себя, если бы не та нечаянная встреча с Волком. «Он спас меня», – думала Жанна. «Не то, – подсказывало ей сердце. – Совсем не то». При чем тут спас? Ведь если бы он не был уродом… Да и не урод он…

«Кр-рас-сивый», – сквозь зубы процедила Жанна и глухо застонала. «Понравился», «влюбилась» – она не понимала этих слов. Ей никто никогда не нравился, а любила она только своего Алеко. Но это было другое чувство. Теперь Жанна с нетерпением ждала следующего дня, чтобы еще раз дотронуться до головы Волка. Она не знала, что с ней происходит. Она не знала, что об этом думать.

На следующий день, как только Волк показался в дверном проеме, девочки разом умоляюще обернулись на Жанну. Она вышла вперед необыкновенно бледная, отчего волосы казались еще чернее, а глаза горели двумя углями на лице. Машинка в ее руках двигалась по голове Волка непростительно медленно. В кончиках пальцев Жанна держала записку, нацарапанную накануне, и все никак не решалась передать ее Волку. Пальцы ее от напряжения плохо слушались. Неожиданно записка – сантиметровая бумажка, сложенная пополам, – упала на колени Волку. Не успела Жанна охнуть, как Волк сделал быстрое, едва уловимое движение рукой, и записка исчезла. Значит, он понял, значит, ждал, – обрадовалась она.

Сашка сотню раз прочитал каракули Жанны, прежде чем выбросить бумажку. Она написала свой адрес – больше ничего. Но он прочитал записку по-своему. Она написала ему свой адрес! Это было невероятно, учитывая, где он сейчас находится. Адрес – это приглашение. Иначе зачем же его писать?

Жанна не знала, что приглашения ее он принять не сможет. Выйти на свободу ему предстояло не скоро, он хотел знать одно: зачем она позвала его. Он вспоминал только, как закачались перед глазами белые всполохи, когда Жанна провела рукой от его макушки к уху на прощание. Закачались, а потом заискрились внутри…

Прошло два месяца, и наступил Новый год. Жанна встречала его одна – бабушка-соседка неделю лежала в больнице. Сразу после того, как часы пробили двенадцать, Жанна откупорила бутылку портвейна, который приберегла, надеясь посидеть до утра со старухой перед телевизором, налила себе половину стакана, выпила залпом. Потом выключила телевизор и отправилась спать.

Новый год наступил. Чего еще ждать? Каких сюрпризов? Обещана, правда, в одиннадцать зайти подружка из училища, но так и не зашла, а теперь уж вряд ли…