– От собственной дочери смерть примешь… от руки ее… скоро!

И смолкла, уронив голову.

– Дура! – закричал Феликс. – Идиотка!

Он хлопнул дверью, вышел в коридор, попытался закурить и никак не мог достать сигарету из пачки – до того руки дрожали. Старый цыган тем временем прошел на кухню, поднял женщину легко на руки, отнес в комнату и вернулся к Феликсу.

– Предсказывала?

– Чушь несла!

– Чушь, говоришь? Косого помнишь?

– Ну.

– Она ему быструю смерть предсказала. Он в тот же день на рельсы упал. Нет его больше, – развел руки старик.

– Все равно чушь. Нет у меня дочери, ты же знаешь.

– О, как сказать. Наше дело мужское. Может, у тебя не одна – десять дочерей.

– Не может, – сказал ему Феликс с расстановкой. – Я к женщинам…

И вдруг закачался, выронил горящий окурок.

– О! – сказал цыган. – Видишь? Вспомнил.

В глазах поплыли черные точки. Феликс вспомнил.

Его женщин можно было пересчитать по пальцам. Раз, два, три. И все. Больше их быть не могло, это он знал точно. И по крайней мере две из них могли родить дочерей…

Феликс мало интересовался девушками в юности. Грубое подростковое вожделение от просмотра «стыдных» картинок, от подглядывания в раздевалке его никогда не посещало. Тело было глухо к прикосновениям коленей одноклассниц, к виду беленьких трусиков под задравшейся юбкой. В десятом классе и после все его помыслы были связаны с монастырем, поэтому ухищрения соседки-студентки, пытавшейся соблазнить его, тоже не увенчались успехом.

Мужская его сила, которую впервые измерила Лялька, оказалась незначительной. Вялость процедуры совокупления порой доводила ее до слез. Лялька родила мальчика, такого же нежизнеспособного, как и его любовь, и тут же исчезла из его постели и из его жизни. Поэтому Лялька отпадает.

Была еще эта странная Нора-Нина. Маньячка. Ни одна женщина не производила на Феликса такого впечатления. Никому не удалось так завести его. Секс был подогрет чувством мести, поэтому и удался на славу. Тогда впервые в жизни он почувствовал себя полноценным мужчиной. Глупое чувство, скотское. Человек, обладающий его даром, не нуждался в том, чтобы самоутверждаться еще и в качестве скотины. Это удел несостоявшегося ни в чем самца. Нора… Вряд ли она родила после этой единственной встречи. Чудес не бывает. А вот Катя Буранова, с которой он провел целый месяц, вполне могла бы…

Вернувшись домой, Феликс не обратил внимания на то, что у его ворот никого не было. В последнее время не проходило дня, чтобы не являлась целая стая просителей. Но сейчас ему было не до того. Он поднялся на чердак и стал рыться в старых журналах и газетах, которых там была уйма. Перечитав тонну желтой прессы, он знал о Кате практически все.

Ее называли звездой номер один, несмотря на то что ей было хорошо за пятьдесят, а голос за последние годы несколько осип.

Любой телевизионный проект без нее считался неудачным и мелким. Она занимала первое место по сборам, ее концерты проходили и по сей день при полном аншлаге.

Лет пять назад она вышла замуж за молодого итальянца, сына миллионера-макаронника. Ее Марио был на двадцать пять лет моложе, и в течение года их брачная фотография украшала все газеты и журналы. Феликс даже поразился – как много можно написать о таком пустяке, как свадьба. Затем в семье звезды начались скандалы, и бульварные газетенки целиком и полностью отдавались этой сладкой теме. Катю обвиняли в супружеской неверности, а ее молодого супруга – в излишней, хотя и справедливой, жестокости в отношении соперников.

Садист-макаронник был профессиональным костоломом. Любой, кто прикасался к его жене, оставался с перебитым носом или переломанными ногами. Хотя, собственно, прикасался – не то слово. Спид-газета называла эти прикосновения «лапаньем» и печатала фотографии в качестве доказательств. Многие пострадавшие подавали на Марио в суд, но до заседания дело ни разу еще не дошло. Вмешивался отец Марио и выплачивал пострадавшим значительные суммы, которые заставляли их тут же забыть обо всех своих увечьях.

В связи с этой особенностью свекра Бурановой появилось много охотников за легкими деньгами. Теперь случалось, что на каком-нибудь официальном приеме к Кате подкатывал незнакомый молодой человек и, едва начав разговор, брал за грудь. Затем гордо подставлял Марио свой нос, а его отцу – свой карман и через несколько месяцев, подлечившись, открывал на деньги макаронников собственную фирму или развлекался в лучших казино с девочками, больше подходящими по возрасту.

Недавно Катя с Марио снялись в художественном фильме, призванном оправдать в глазах публики их постоянные семейные скандалы. Веселый репортер признавался, что уснул в кинотеатре через полчаса после начала сеанса, но еще через полчаса его разбудили громкие всхлипывания зала. Мелодрама, столь откровенно изобразившая интимную сторону супружеской жизни молодых, потрясла стареющих женщин, наводнивших кинотеатр, а Катины смоделированные опытными дизайнерами – пластическими хирургами – и щедро раскрытые широкой публике телеса удивили даже видавшую виды молодежь. Звезда была реабилитирована почти на три месяца.

Феликс перерыл всю прессу и нигде так и не нашел упоминания о детях Бурановой. Возможно, это было упущение прессы, возможно, Катя ребенка скрывала. Необходимо было проверить, как оно на самом деле.

Феликс купил билет на концерт, удивившись его потрясающей воображение цене. На сцене, в гриме Кате можно было дать лет двадцать. Пела она теперь гораздо хуже, чем тогда, когда он ее слышал в последний раз. Хотелось поскорее выйти, поискать Ивана. Феликс надеялся, что он по сей день не выпустил из своих цепких коготков песенную диву. Но выйти оказалось не так-то просто. Проходы были забиты теми, кому директор, как всегда заботясь о собственном благосостоянии, продал входные билеты. Вот Катя спела последнюю песню и высоко вскинула голову. Зал зашелся аплодисментами и криками. Две молодые девицы около Феликса, обнявшись, плакали навзрыд, остальные, глядя стеклянными глазами на сцену, требовали еще песен. И было совершенно ясно, что, если Катя больше петь не будет, все они попадают замертво. Катя смотрела в черный зал, протягивая руки вперед, и петь пока не собиралась…

Феликс вспомнил, как наблюдал за ней во время гастрольных поездок, как она выходила в зал и вот так же упивалась собственным триумфом, собственной властью над людьми. Ему не хватает такой же власти? А почему бы и нет? Кто сможет помешать ему? Кто в силах препятствовать музыканту с дудочкой вести за собой к обрыву стаю крыс? Он оглядел зал. Крысы, вот кто они. В их безмозглых головках Катя задействовала центр удовольствия, вот они и беснуются. Оргазм толпы. Безмозглые крысы. Кто может помешать ему повести их за собой туда, куда ему захочется?

У виска вдруг судорожно и больно забилась жилка, от неожиданности Феликс приложил руку ко лбу и закрыл глаза. Перед глазами всплыло смеющееся лицо девочки. От ее смеха кровь в жилах останавливалась…

Он пробивался сквозь толпу как одержимый. «Поймал» администратора, заставил отвести к Ивану. Тот сначала замахал руками на непрошеного гостя, но, приглядевшись, так и сел:

– Зачем ты здесь?! Не дай Бог, она увидит.

– Неужто не забыла?

– Это она хорошее быстро забывает. А оскорбление готова носить в душе до гробовой доски. Не уверен, что глаза тебе не выцарапает… Ты зачем пришел?

– У нее дети есть?

– Поздновато заволновался…

– Так есть? – Феликс повысил голос и попытался зацепить Ивана взглядом.

– Ну-ну, не надо, родной. – Иван выставил вперед руку и отвел взгляд. – И так все расскажу. Бесплодна она. Ни разу в жизни не беременела…

Только на следующее утро Феликс с удивлением отметил, что не было никаких просителей. Крынка молока, правда, все же стояла одиноко под дверью, но больше ничего не было. Может быть, морозы тому виной? Метель выла второй день, от ветра ломались ветки деревьев, провода бились друг о друга, рассыпая в снег фонтаны искр.