Вечером, в бинтах, прикупив по дороге черные очки, он, корчась от боли, делал один неуверенный шаг за другим, пробираясь домой. Каждый шаг отзывался в голове протяжным эхом. Дверь была заперта изнутри. Он собирался постучать, но на пороге появилась соседка.

– Ого! Что это с тобой? Вот это да! Эй, Маш, иди посмотри, как нашего Славика разукрасили.

Из кухни раздалось бодрое шарканье Маши, но дверь неожиданно подалась, и Слава ввалился в комнату. Соседки за дверью недовольно кудахтали. Слава сидел на полу, а Лариса стояла над ним, щелкая пальцами.

– Ты меня видишь? – тихонечко спрашивала она.

– Угу. Пить хочется.

Ему казалось, что он несколько дней кочевал по пустыне – так пересохло во рту.

– Ты ведь говорил – через три дня. – Лариса протянула стакан.

– Не смог вот так сидеть…

Она окинула его взглядом.

– Толку от тебя мало.

– Я быстро восстанавливаюсь, – заверил он, но встать не попытался, боясь потерять равновесие, а только удобнее уселся на полу. – Может быть, объяснишь мне, что кругом творится. Я сторона вроде бы уже пострадавшая, а так ничего и не понимаю.

– А ты в состоянии слушать?

– Начинай. Посмотрим, – ему все-таки удалось улыбнуться…

Три года после своего рождения Лариса была ребенком. Годам к пяти ее головка работала не хуже, чем у девицы на выданье. В семь она была уже совсем взрослой, и ее здравомыслию завидовала даже мама. А к одиннадцати пришла мудрость и больше никогда не покидала ее. Человеку в одиннадцать лет, понимающему все и вся, трудно живется на свете. Но с другой стороны, он более снисходителен к недостаткам других, к возрастным барьерам, разделяющим людей, потому что сам недавно миновал последний из них.

В девятом классе по ней сходили с ума все мальчишки без исключения. Они были дураками, эти мальчишки, – маленькими, глупыми детьми. Прежде всего потому, что не оценили по достоинству новенькую – худенькую темноволосую девочку, робко вошедшую в класс. Для них она была слишком худа, слишком молчалива и слишком сутулилась на уроках математики.

– Иди ко мне! – махнула ей рукой Лариса, и девочка с благодарностью улыбнулась ей.

Улыбка была сказочная, но оценить ее, кроме Ларисы, было тоже некому.

– Как тебя зовут?

– Маня.

– Как?! – Ларисе показалась, что она ослышалась.

– Маня, – покраснев, ответила та.

– Ладно, – Лариса пожала плечами, и с этой минуты до самого выпускного вечера они с Маней были неразлучны.

Лариса была в этой дружбе настоящим монстром. Она заставляла Маню сидеть ровно, хлопала по спине, если та начинала сутулиться, заходила за ней по выходным ни свет ни заря, вытаскивая на утреннюю пробежку, таскала по театрам, по кино, по выставкам, заставляла пересказывать фильмы и спектакли, запоминать имена актеров и режиссеров. Маня была великолепным пластичным материалом, из которого можно было лепить все, что угодно. Осанка ее со временем приобрела изысканную горделивость, щеки лучились румянцем, глаза блестели. Несколько к месту вставленных фраз принесли ей успех у мужской половины одноклассников. Даже лучший друг Ларисы теперь посматривал поверх ее головы на Маню.

Но Ларису это не смущало. Она жила мыслью, что все в ее жизни – далеко впереди: и лучшие друзья, и взгляды, которые не будут метаться между ней и самой распрекрасной конкуренткой. Лариса была щедрой. Временами.

Они с Маней вместе решили ехать в Питер поступать в институты. Маня выбрала Институт культуры, а Ларису больше привлекал филологический факультет университета. И вот тут-то их пути неожиданно разошлись. Лариса заболела воспалением легких за неделю до первого экзамена и никуда не поехала. А Маня сдала экзамены и стала студенткой.

– Хоть там не рассказывай, как тебя называли дома, – посоветовала ей Лариса на прощание.

– А как? Стать Машей?

Лариска поморщилась, быстро перебирая в уме все, что сгодилось бы для этого тяжелого случая.

– Пожалуй, Мари. Точно – Мари. Это то, что надо.

На прощание Маня поцеловала ее. Она ни капельки не боялась заразиться.

Встретились они только через год. Разумеется, были письма. Много писем. Первые два месяца – каждую неделю. Потом реже. А за всю весну – только одно коротенькое послание о том, как она соскучилась, как ей не хватает Ларисы, какая тоска вокруг. «Приезжай скорее. Ты мне нужна». От послания пахнуло чем-то недетским, не наивным Маниным. Лариса удивилась.

Но это удивление не шло ни в какое сравнение с тем, что она испытала, встретив подругу на вокзале. Она даже прошла мимо сначала, продолжая шарить в толпе глазами, но все-таки оглянулась на ту потрясающую девицу, которая курила рядом с соседним вагоном. Маня изменилась до неузнаваемости. Не только одежда – манеры, взгляд, все стало другим…

У нее был мужчина. Так она объяснила все перемены. Они познакомились через месяц после ее приезда. Маня вернулась вечером домой из библиотеки и застала его с соседкой по комнате. Немолодой, уставший. Смертельно уставший. Таким он ей запомнился тогда. Они сидели за столом. Он – спиной к двери. Маня вошла. Он обернулся не сразу. Соседка почему-то молчала, что с ней редко случалось. Не представила их. Маня потом поняла, его нельзя было торопить, обгонять. С ним всегда нужно было ждать.

– Как тебя зовут?

– Мари, – ответила она.

Роман завязался не сразу. Мари даже представить себе не могла, что из этого знакомства что-то может получиться. Мужчина жил в другом мире, попал к ним случайно – так, сбили над перевалом, спустился временно на землю. Глаза умные. Что ему здесь делать? О чем говорить с глупыми девчонками?

Он еще появлялся несколько раз. Уже не такой. Шутил. Они смеялись. Он никогда. Это было странно. Смотрел так, что Мари поняла: ходит он совсем не к соседке – к ней. Но все-таки не верила до конца. Он ни о чем ее так и не спросил. А взял и увез. Она даже за вещами не вернулась.

Он поселил ее в большой двухкомнатной квартире. Квартира была новая, дом только недавно сдали. В небольшом белом шкафу она нашла кучу модных тряпок, разных дамских штучек, духов, дорогой косметики, белья. Все ей пришлось впору. Даже обувь, выставленная в нижнем ряду. Он до миллиметра угадал размеры ее тела. Ей стало немного страшно.

Она любила его с самого первого дня. Не спрашивая, кто он, что он, не задумываясь, зачем она нужна ему и надолго ли. Про такое говорят: как в воду. Или – как в омут?

Он приходил по вечерам. Был недолго. И уходил. Мари не решалась задержать его. Однажды он приехал днем, и она поняла – все случится сегодня, когда услышала лязг ключей в двери. Он пытался быть терпеливым, нежным. Усилия были ощутимы. Но он слишком долго ждал этого, слишком долго не решался, поэтому был ненасытен, и к вечеру Мари уснула мертвым сном у него на плече.

Она знала, что у него семья, дочь. Что в кармане его пиджака обязательно должна быть фотография улыбающейся девочки, почти ее лет. Он никогда не показывал этот снимок. О дочери он много рассказывал. Самая большая любовь в его жизни. Его гордость, его надежда, его счастье. Мари страшно ревновала. Спасало одно – это все-таки дочь. Про жену он не говорил ничего никогда.

Однажды он приехал не один. Попросил Мари приготовить кофе. Она поняла – мужской разговор. Она не торопилась с кофе. Гости, войдя в дом, посмотрели на нее неодобрительно, на него удивленно.

Потренировавшись немного, чтобы три чашечки на подносе не звенели, она вошла в комнату.

– Пожалуйста.

Те же недружелюбные взгляды, тот же упрек по отношению к нему.

– Мари мне помогает. Останься. Сядь.

Так она вошла в курс дел.

– Тогда она еще не знала – каких. Или, может быть, знала, но предпочла не говорить мне, – рассказывала Лариса. – Но к концу года знала все до мелочей и в чем-то даже серьезно помогала. Она ведь не рассказывала, чем там занималась, ты понимаешь. Но все это время она была счастлива. А потом, когда я уже здесь училась, что-то произошло.