Дома музейщик открыл справочник по минералогии, а когда отыскал статью «Серебро», сразу же увидел: атомный вес 107.

Вот, значит, какая островная тайна была записана на скале иероглифами лишайника. Вот в чем заключалась тайна Серебряного озера: нет там никаких утопленных сокровищ, но в старину, вероятно, из шахты, которая теперь на дне, добывали белое сокровище, каковое ныне словно бы стерегут завистливые силы.

Когда музейщик ближе познакомился с геологией острова, выяснилось, что принадлежит он к той же формации, что и серебряные рудники Салы[6], а стало быть, есть там скрытые богатства.

Теперь у него появился большой интерес, который заполнит пустоту, и он ухватился за это, как за соломинку.

Разыскать канаву, где производились взрывные работы, он не сумел и потому запасся молотком да зубилом и ходил по округе, простукивая камни. От людей ничего не таил, наоборот, пытался привлечь их к своей затее, но тщетно. Тогда он начал еще и тралить озеро кошкой, чтобы добыть со дна образцы каменных осколков, но тоже безуспешно. В конце концов он предложил местным пробить взрывом водосброс и осушить озеро, однако ж тут они вовсе обозлились.

Попытки заинтересовать городских специалистов встречали холодный прием: дескать, свинцовый блеск в здешних краях вообще не редкость. Музейщик писал в газеты, и читались его заметки с увлечением. Ходил с пачками чертежей в разные акционерные общества, а с него требовали анализы, образцы и карту месторождения, поскольку же месторождением был весь остров, его спроваживали.

Тут стоит отметить, что предлагал он не серебряные рудники, а свинец. В итоге даже от этого отказался, уговаривал разрабатывать залежи из вестняка, что само по себе окупится; глядишь, заодно и свинец обнаружится, а с ним — серебро. Но равнодушие было сильнее корыстолюбия.

Он по-прежнему верил, что сопротивление придает силы и действует как стимул, а потому купил горный бур и динамит, твердо решив пробить водосток и спустить воду из озера в море. Когда он, стало быть, прикидывал уровень сброса, ему подумалось, что водосток пройдет через тот самый уступ, который в его памяти соединялся с детьми и их первым уловом. Но это не имело значения; теперь ничто не имело для него значения. И немного погодя он уже орудовал буром и молотком, лупил так, будто обрушивал молот кому-то на голову. Руки и мозг отзывались болью, а он думал: одна боль истребляет другую.

Шпур был уже четверть локтя глубиной, когда привлеченные шумом явились рыбаки и запретили ему продолжать работу, мало того, пригрозили послать за ленсманом.

Разгорелась перепалка, и тут уж островитяне не преминули выложить музейщику все, что накопили против него за целый год, все припомнили — и его личные обстоятельства, и тайные печали, и семейные секреты, и хозяйство. Он стоял перед ними будто раздетый донага, готовый провалиться сквозь землю, сгорая со стыда, не зная, что ответить.

Теперь он достиг того предела, когда сопротивление кажется непреодолимым, когда думаешь, что боролся с превосходящею силой и должен признать свое поражение, ведь лежишь на земле и враг попирает тебя ногой. И тотчас же в нем пробудилось сомнение.

По дороге домой он задержался на горе, хотел посмотреть, правда ли там римскими цифрами изображено число 107. Лишайник был на месте, но ни букв, ни цифр он уже не видел. Потом еще раз зашел к соседской бабке, спросил, точно ли кусок руды найден на острове.

— Да разве упомнишь! — отвечала старуха.

Открыв дома справочник по химии, он обнаружил, что атомный вес серебра, как там указано, составляет 108 с десятичною дробью, а вовсе не 107. Это принесло ему настоящее облегчение, ведь игра цифр мало-помалу сделала его суеверным, а ему отнюдь не хотелось прослыть таковым. Забавно, что в своей увлеченности и желании использовать народные предрассудки он как-то раз простодушно рассказал рыбакам о цифровой игре. Однако ж просчитался, ведь их предрассудки так далеко не заходили.

— Да нешто можно верить в такое! — отвечали местные с насмешливой улыбкой.

С озером-то обстоит совсем по-другому, намекали они, но, поскольку были хитрее музейщика, ни в какие объяснения не пускались.

Когда пароходик отчалил от острова, музейщик сидел в кормовой каюте, съежившись, глядя в пространство перед собой, будто хотел сделаться сразу и незримым, и незрячим. Но поперечная волна с открытого пространства в шхерах так качала судно, что иллюминаторы с подветренной стороны ушли под воду. Лишь на секунду он, словно в диораме, увидел в круглом отверстии мельницу, домики, гору…

Наваждение! Дьявольское наваждение! Все сплошное наваждение! — подумал он.

И в ту же секунду возле иллюминатора пронзительно закричала клуша: «Га-гэк! Га-гэк!»

— Сатана! — буркнул он в ответ, лег на диван и столовой укрылся пледом.

Десять лет спустя, когда музейщик давным-давно ушел со службы и исчез из поля зрения, напоследок оставив в каком-то учреждении визитную карточку, в утренней газете появилась следующая заметка.

«Сокровища в горах острова X. В Стокгольмских шхерах на острове X. проводились летом изыскательские работы, имевшие целью установить, есть ли в горах полезные ископаемые. Изыскания увенчались успехом. Были найдены различные минералы: несколько видов зернистого известняка (мрамора), полевой шпат, кварц и т. д. Изыскания эти, которые осуществлялись заинтересованными лицами из Стокгольма, в свою очередь стали поводом к приобретению в шхерах нескольких земельных участков. Чтобы получить упомянутые горы в свое владение, означенные лица решили скупить участки, где располагались месторождения. И хотя прежние владельцы не имели средств, чтобы самим воспользоваться полезными минералами, они все же извлекли определенную выгоду, так как получили более высокую цену, а именно на пятьдесят процентов больше, чем если бы продали землю фермерам, для которых главным, конечно, было бы только плодородие почвы. Уже осенью в островных каменоломнях начались работы, камень даже вывозили в Стокгольм; весною же, как сообщает губернская газета, добыча возобновится в более широком масштабе».

Однажды бельдюга и ее сынок, лежа на дне морском возле пароходной пристани, наблюдали, как мальчишка налаживает удочку, собирается рыбачить.

— Погляди на него, — сказала бельдюга, — и ты поймешь, как испорчен и лжив мир. Погляди, в руке у него кнут, и он забрасывает веревочку — вон она! Грузило тянет ее вниз, видишь? А это — крючок с червяком! Ни под каким видом не бери его в рот, не то быть тебе пойману на крючок! Только глупые окуни да плотички попадаются на этакий обман. Ну, теперь ты ученый!

Тут, однако, лес водорослей со всеми ракушками и улитками заколыхался, послышался плеск и перестук, и прямо над их головами скользнул огромный красный кит, хвостовой плавник у него, завитой винтом, крутился будто пробочник.

— Это пароход! — объяснила старая бельдюга. — Дружок тебе под пару.

Меж тем наверху поднялся невообразимый шум, гром да топот, пока с парохода за секунду-другую перекидывали на берег сходни. Но разглядеть это было трудновато, потому что в воду спустили сажу и масло.

На сходнях было что-то очень тяжелое, доски аж скрипели, и несколько мужиков затянули:

— Раз-два взяли!.. Еще взяли!.. Тяни веселей!.. Еще взяли!.. Раз-два, раз-два! Сама пойдет!

И в этот миг случилось нечто совершенно неописуемое. Спервоначалу грянул такой треск, будто шесть десятков силачей-далекарлийцев разом взялись колоть дрова; потом в воде открылась яма чуть не до самого морского дна, и меж трех камней, аккурат подле бельдюги и ее сыночка, которые поспешили уйти в глубину, объявился черный шкаф, поющий да звенящий, так что кругом стоял неумолчный перезвон.