ГЛАВА 6

Много лет я прожила в Провиденсе и его окрестностях. Я много раз бывала в Бостоне. Однажды, в средней школе, я даже отправилась на экскурсию в Нью-Йорк. Мрачный город не шёл ни в какое сравнение со всеми этими городами.

В городах меня накрывало запахами. Дизельное топливо, пыль, специи, соль, агрессивные и острые они тёрлись о мою кожу, вонзались в нос. В мрачном городе запахи были слабыми и тонкими — ничего, за что можно было бы ухватиться, ничего, что отталкивало бы меня, ничего, что притягивало бы меня.

В городах, даже ночью, свет пробивался сквозь пространство в виде лучей и колонн, лившихся от неоновых трубок и гигантских телевизионных экранов и мигающих флуоресцентных ламп. В тёмном городе что-то высасывало жизнь из цвета. Что-то жизненно важное вытекло из него, оставив его с лёгкостью поверженным тьмой.

В городах, звуки были глубокими. Все звуки и ритмы, многослойные и противоречивые. Мне нравилось чувствовать их вибрацию в себе, подобно пульсу. В мрачном городе звуки были поверхностными. Нечему пугаться или ликовать. Ни машин, ни автобусов. И велосипедов нет. Ни колёс, ни моторов. Все шли пешком, брели по дорогам. Меня поразила тишина. Никаких разговоров. Многие из тех, кто проходил мимо моего укрытия, тихо бормотали что-то на разных языках. Но они разговаривали сами с собой. Интересно, так ли я выглядела, блуждая в своих снах, ушедшей в себя? Единственным звуком, который отдавал с некой силой, был скрежет и лязг Врат, когда они широко распахивались, приветствуя самоубийц.

Люди тащились мимо, глядя на дорогу прямо перед собой. Некоторые из них несли сумки с продуктами. Даже несмотря на то, что все здесь были мертвы, было ясно, что они всё ещё жили в квартирах и ели еду... и поблизости должен быть рынок, и это хорошо. Я не была голодна, но готова была поспорить, что мне нужно будет накормить Надю, как только я найду её — она была не в состоянии найти себе что-нибудь поесть. Как только я найду её... Грандиозность этой задачи ошеломила меня, и я прижалась спиной к стене, уткнувшись головой в колени. “Дыши. Может этот город и размером с Род-Айленд, но ты справишься. Она попала в ту квартиру, и теперь тебе просто нужно найти её. Вставай и шевелись, Лила Сантос. Сейчас же”.

Я вскочила на ноги и оценила украденный нож. Это была зловещая вещь. Лезвие около шести дюймов длиной, изогнутое на кончике и зазубренное вдоль нижнего края. Литая рукоять была сделана для руки намного больше моей. Я обхватила его пальцами и повертела в ладони — предназначен нож для меня или нет, но я смогу причинить вред, если придется. Однако мне показалось не очень хорошей идеей тащиться по улице с ножом, небрежно повисшем в руке.

Зайдя подальше в переулок, я сняла футболку и ножом отрезала примерно три дюйма от края. Я потянула и дважды закрутила получившуюся ленту, сжала её вокруг бёдер, ниже талии брюк, и просунула нож между полосками ткани. Импровизированные ножны долго не протянут – лезвие, в конце концов, прорежет ткань, — но я была уверена, что они выдержат поход на рынок. Я снова надела футболку и порадовалась, что моя куртка достаточно длинная, и она прикрывала рукоять ножа на бедре.

Я вышла из переулка и двинулась в том направлении, откуда шли люди с продуктами. И действительно, в квартале отсюда, на ветхом кирпичном здание красовалась вывеска: ЕДА.

Реклама в этом городе оставляла желать лучшего.

Я заглянула в окно. У меня не было денег, и я подумала, не придётся ли мне добавить мелкое воровство к списку моих грехов. Но кассира в передней части магазина, где располагалось всего несколько рядов с овощами и фруктами и упакованными продуктами, не было. Люди собирали разные вещи, складывали их в мешки и уходили, не заплатив. Может быть здесь, существовала какая-то кредитная система?

Шаркающие шаги и приглушённое шуршание бумажных пакетов были единственными звуками, которые я услышала, войдя в магазин. Всё ещё озадаченная отсутствием какого-либо денежного обмена, я решила спросить кого-нибудь, а не лететь прямо в криминальную загробную жизнь. В проходе с продуктовыми товарами стояла женщина с желтоватой кожей, одетая в халат поверх обильных складок плоти. Кожа под мышками дрожала, когда она складывала в сумку один за другим обмякшие стебли сельдерея.

— Простите, — сказала я, подходя к ней. — Я... недавно в городе. Как вы платите за продукты?

Женщина остановилась, пошатываясь.

— Я заплатила достаточно, — сказала она ровным монотонным голосом, и её глаза наполнились слезами.

— Спасибо, извините, что побеспокоила вас, — пылко сказала я, отступая назад.
Мне кажется, я уже однажды видела такой фильм ужасов, и не хотела ждать парня-садиста в маске клоуна, который вот-вот придёт.

Я ещё раз осмотрела магазин, пытаясь понять, есть ли там кто-нибудь главный, и не увидела ничего, кроме несчастных, потерянных людей, загружающих неаппетитную еду в бумажные пакеты. Если здесь так делают... Что ж, я вытащила из ближайшей стопки бумажный пакет, разорванный с одной стороны и покрытый жирными пятнами, и прошлась по проходам в поисках пайков.

Ничего не выглядело съедобным.

Яблоки были пятнистыми и мягкими. Картофель уже пророс. Багеты были твёрдые, как камень. Пачки с крекерами и чипсами были сложены на маленькой тележке, но когда я попыталась схватить одну из них, она оказалась соединена с пачкой рядом нитями эластичной коричневой жижи. Я отдёрнула руку и вытерла её о штаны. Судя по всему, еда здесь была бесплатной, и я могла съесть столько, сколько хотела. Тогда в чём проблема? Я ничего этого не хотела. Я бросила бумажный пакет, схватила несколько булочек и самое маленькое пятнистое яблоко, которое смогла найти, и ушла так быстро, как только мои исцарапанные ноги могли нести меня.

Я сунула булочки в карман куртки и бросила яблоко в переулок, после того как мой большой палец погрузился в одно из мягких пятен. Я начала исследовать город, считая кварталы и определяя ориентиры, стараясь не заблудиться окончательно.

Улицы были забиты людьми, но каждый из них казался одиноким, запертым в своём собственном мирке, никто ни на кого не обращал внимания. Ну, женщина в продуктовом заговорила со мной — отчасти, — так что, может быть, кто-то из этих людей тоже заговорит. Пришло время применить секретное оружие. Я закатила правый рукав куртки и подошла к женщине в сари⁴.

— Привет, — весело сказала я. — Ты нигде поблизости не видела эту девушку?

Женщина моргнула и посмотрела на мою протянутую руку. Она пробормотала что-то неразборчивое. Чёрт. Наверное, она говорила на хинди. Или на персидском. Или на китайском. Это не имело значения, потому что как бы то ни было, она не говорила по-английски, а я была одноязычной девочкой. Она поплелась прочь, даже не взглянув на меня. Я глубоко вздохнула и постаралась не закричать.

В течение следующих нескольких часов я показывала лицо Нади сотням людей и искала хоть какой-то намёк на узнавание в их глазах. Менее двадцати из них говорили по-английски. Не то чтобы это помогло, когда они это делали. Я не могла заставить никого сосредоточиться на татуировке дольше секунды. Все они ушли почти сразу после этого. Некоторые были слишком погружены в раздумья, чтобы даже ответить на мой вопрос. Один парень сидел на скамейке, уставившись на свою протянутую руку. Пока я пыталась привлечь его внимание, на его перевёрнутой ладони вырос маленький комочек коричневой слизи, как будто он соскользнул с его кожи. Слизь извивалась и растягивалась сама по себе, как живое существо, пока наконец не обрела форму. Сигара. Парень вытащил несколько нитей слизи из её кончика, сунул в рот и уставился прямо перед собой, жуя её.

Я медленно попятилась, опустилась на ступеньки и стала рассматривать одну из чёрствых булочек, думая о том, какой глупой и наивной я была. Надя могла быть где угодно в этом лабиринте страданий, и единственное что мне было известно прямо сейчас, это место, где я видела её в последний раз: коридор с оранжевыми стенами и тёмно-розовыми дверями. Я заглянула в дюжину многоквартирных домов, но все они имели серовато-фиолетовые стены с тёмно-бордовыми дверями.

Я вышла из очередного многоквартирного дома, натянув на лицо улыбку, чтобы побороть беспомощные слёзы, грозящие вырваться на свободу. Мне следует сохранять спокойствие. У меня вся загробная жизнь на её поиски. Я была в 156 кварталах. Передо мной в темноту уходила покрытая галькой дорога.

Запинающиеся шаги прервали мои размышления и, подняв голову, я увидела пожилого мужчину, приближающегося ко мне. В отличие от всех остальных, с кем я сталкивалась, он, казалось, смотрел на меня, видел меня. На его лице появилась сентиментальная улыбка.

— ¿Habla Española? — спросил он. (с испанского: "Ты говоришь по-испански?)

— Нет. По-английски, — ответила я, посчитав, что у нас выйдет короткий диалог.

— Ох, хорошо. Я было подумал, что ты одна из тех латимоамеиканок, — прошептал он.

Не знаю, следовало ли мне оскорбиться, но было нечто невероятно смешное в том, как беззубый человек пытался произнести "латиноамериканка".

Латимоамеиканка.

— Оу, привет, — повторила я, — Слава Богу, я не одна из тех. И всё-таки так случилось, что я латиноамериканка. Сожалею об этом.

Я чуть было не ушла, это казалось разумнее, чем ударить его, но этот старик был самым последовательным человеком, с которым я разговаривала с тех пор, как попала сюда. Поэтому я заставила себя остаться на месте и в сотый раз закатать рукав.

— Неважно, неважно, — он облизнул губы и весело отмахнулся от моего нежелательного этнического происхождения. — Тебе есть где остановиться?

— Вообще-то нет. Я ищу кое-кого. Ты случайно не видел эту девушку?
Я наклонилась ближе и показала ему свою руку, заметив в этот момент, как плохо от старика пахнет. Эпическая стариковская вонь: гниль и рвота, сладкие благовония. Я отпрянула назад, борясь с рвотным рефлексом.