– Всему свое время. Уже пятый десяток разменял, а в отчетах все молодым сотрудником значусь?

– Ах, Ян Парамоныч, не горюй, ты еще академиком будешь. Несмотря, что тощий, здоровье у тебя бычье, а хватка железная, всех одолеешь и взойдешь на Олимп науки. Они одновременно уставились в бумагу, которая вопрошала: «кого?»

– Может Сурепку из отдела промышленной эстетики? – робко предложил директор. – Я на днях видел, как она три часа подряд не выпускала из рук вязальных спиц. Чуть ли не курсы в отделе организовала. Из соседних отделов к ней сотрудники зачастили. Кандидат искусствоведения, а о дизайне и говорить не желает. Видите ли, прикладным искусством увлеклась, макраме и прочее.

– Вы смотрели давеча «Спящую красавицу»? – оборвал монолог директора Козодой.

– Смотрел и не один, а с семьей? – недоуменно ответил Бубыркин. – Понравилось?

– Еще бы, – директор повеселел, на пухлые щеки лег младенческий румянец. – Жена в восторге.

– Больше смотреть не будете ни «Пиковую даму», ни «Даму с собачкой», – трагическим тоном произнес Козодой.

– Это почему же, Ян Парамоныч, – грозно надвинулся директор. – Я вам, значит, гарантирую степень, а вы меня шиш в кармане держите? Так дело не пойдет.

– А ведь билеты в театр Сурепка добывает.

– Сурепка? Кто бы мог подумать. Да, нужный, незаменимый человек. Оставим, – хмыкнул Бубыркин. – А что, если Закорюку из отдела экономии рабочего времени? 3ашел как-то к нему в кабинет, а он , блин, даже головы не поднял от кроссвордов. Так поглощен, будто накануне великого открытия.

– Фома Кузьмич, как ваши «Жигули» седьмой модели, бегают?

– Хлопот не знаю. Прошлым летом до Ялты и Черного моря докатил, – хвастливо пролепетал директор. – А нынче собираюсь в Прибалтику, в Юрмалу, дюны, янтарь, блондинки, бальзам…

– Не собирайтесь, поберегите здоровье,– невозмутимо отрезал Козодой.

– Как прикажете вас понимать, коллега? – гневно сверкнул зрачками профессор. – Извольте не перечить доктору наук! Не забывайтесь.

– Вспомните, когда в «Жигулях» распредвал полетел. Так новый, думаете, к вам с неба свалился. Да не будь Закорюки, не видать вам Черного моря и Балтики. У него приятель главным инженером на станции техобслуживания работает, – спокойно сообщил Козодоев. – Да, ты меня очень озадачил, – Бубыркин пригладил жидкие волосы. – Я всегда утверждал, что Закорюка прекрасный специалист. А что до кроссвордов и нардов, то они развивают ум, стимулируют память, эрудицию углубляют.

– Так кого же под сокращение?

Перебрали еще несколько кандидатур, выяснилось, что Оськина – жена офицера службы безопасности. У Мерзлякова дядя – директор сауны, Чарушкина на торговой базе свой человек. Чаркин – завсегдатай ресторана «Ассоль», где обычно проводили культурную программу с членами комиссий и ревизий.

– А что, если Ирину Андреевну?! – воскликнул Ян Парамонович. – Кто такая, почему не знаю? Из какого отдела? – вопрошал директор, то, вскакивая, то утопая в кресле.– Я те покажу, как без меня кадры принимать.

– Уборщица, техничка.

– Уборщица? Мг, – подумал Фома Кузьмич и словно впечатал. – Сокращаем!

На том и порешили. Через неделю столы в кабинетах стали разбухать от бумаг, которые прежде Ирина Андреевна, по натуре своей трудолюбивая и аккуратная, выносила во двор и предавала огню, приговаривая при этом: «Мать честная, это сколько же надо чернил извести на бесконечную писанину». Вскоре в коридорах и в кабинетах НИИ по многочисленным следам на полах можно было изучать курс криминалистики, а на пыльных столах вычерчивать формулы и уравнения. На первых порах звонили в подшефную школу и ребята охотно забирали макулатуру, а потом стало невмоготу. Бубыркин спал с лица, охладел к театру и не прельщали его, как прежде, шедевры литературы, торговый дефицит. Лишь иногда позволял себе сауну, чтобы снять душевный стресс. Дискомфорт уже отравлял жизнь.

Ирина Андреевна прослезилась, когда однажды увидела в своем доме почтенную делегацию во главе с доктором наук Фомой Кузьмичом. Козодой попал в немилость и о ученой степени вспоминал лишь наедине с самим собой. Ирина Андреевна с той поры была вне всякой конкуренции. Институт прекратил давать рекомендации по части оптимизации трудовых ресурсов и сокращения штатов и занялся разработкой глобальных проблем и прогнозов с устремленной в далекое будущее перспективой. А когда наступил базарно-рыночный период дикого капитализма из-за дефицита финансов приказал долго жить.

ЭРУДИТОВ

—Хорош, очень хорош, хоть сейчас в президиум, – взглянув на свое отражение, самодовольно промолвил Лазарь Спиридонович Эрудитов. Затем примерил ядовито-зеленую фетровую шляпу, купленную по случаю сдачи госэкзаменов, и защиты диплома, запись в котором «ученый агроном» его особенно умиляла.

И вот первый выход на люди в новоиспеченном, строго официальном виде. Этому дебюту Лазарь Спиридонович придавал чрезвычайно важное значение, отлично помня первую часть довольно расхожей поговорки о том, что встречают по одежке. Да и за вторую ее часть, что провожают по уму, он не шибко беспокоился. Экзамены позади, выписка из зачетной книжки, в которой рябило в глазах, от удовлетворительных оценок, спрятана в самый дальний ящик, днем не сыщешь с огнем. В дипломе же не записано, семь у тебя пядей во лбу или едва три наберется. Эрудитов машинально накрыл лоб ладонью, прихватив часть залысины.

«Верно сказывают, что мудрую голову волос рано покидает,– мелькнула приятная мысль. – Одно огорчает, что и женщины в связи с этим к тебе теряют прежний интерес. Разве, что наличие валюты способно спасти положение. Все талантливые люди чем-то обижены. Такова судьба, диалектика жизни?!»

Новый дорогой костюм ладно сидел на Эрудитове. На улице жарко, и можно было бы пойти в сорочке с короткими рукавами. Но кто тогда увидит его новенький, блестящий голубой эмалью со снопом колосьев академический знак.

– Нет уж, потерплю, ради такого дела и в тулупе не грех прогуляться, – произнес он и ласково погладил рукой ромбик. Вдруг вспомнил, что во внутреннем кармане старого костюма у него хранится второй академзнак. Он непременно цеплял его к лацкану во время своих поездок в райцентр. Отыскал академический знак с изображением на синей эмали ключа и молота. Стал привинчивать его рядом с новым.

– Это зачем тебе? – спросила вошедшая в комнату жена Дуся.

– Для пущей важности и солидности, – сурово повел бровью Лазарь Спиридонович. – В институте у молодого доцента видел. Он Тимирязевку окончил, а мы тоже не лыком шиты. Гляди, через месяц-другой отдохну от науки и в аспирантуру подамся. Профессор Кузьма Ильич, я думаю, одобрит. Эх, Дуся, заживем мы в городе, устроюсь на кафедре. Таким талантам, как я, место в столицах, а не в глухой провинции. Пусть здесь крестьяне, фермеры землю пашут, а наше дело белые булочки с маслом, черной и красной икрой есть и науку вперед продвигать.

– Эх, Лазарь ты мой сизокрылый, хорошо поешь, да не с твоими знаниями в президиум, – вздохнула Дуся, знавшая интеллектуальную ограниченность своего спутника жизни. Закончив приготовления, он направил свои стопы к конторе, где намечалось собрание. Степенно с распиравшей его грудь гордостью принимал поздравления, намекая, что диплом для него – дело не сложное и он способен на большее. Вдруг неожиданно увидел перед собой Авдотью Сорокину. Зная ее острый язык, попытался улизнуть, но где там.

– Слышь, сынок, – остановила его старушка, помнившая Эрудитова еще босоногим и сопливым пацаном. – Ты, поди, все начальство теперяча за пояс заткнешь, на самую высокую колокольню заберешься и в самое мягкое кресло сядешь?– С чего ты взяла, Авдотья Ивановна? Твои бы слова, да до Бога, – польщено проговорил Эрудитов.

– Дак я гляжу у всех сельских начальников по одному значку на пиджаках, а у тебя аж два. Должно быть, выслуга, объясни мне, старой, неграмотной?

– Ах, бабка Авдотья, поди в лесу ты живешь, телевизор не смотришь, радио не слушаешь и газет не читаешь? – с иронией воскликнул Лазарь Спиридонович. – Два академзнака означают, что я два института закончил (а про себя мысленно учился то я лет восемь, кому на ум взбредет проверять в одном я или в двух институтах корпел). В следующее мгновение увидел странный блеск в глазах старушки и слух резанул хитроватый и ясный вопрос: