– Берроуз** лучше, – сказала она.

– Я не знал об этом, – я взял книгу в руки и развернулся. Анна должна была понять, что я хочу закончить разговор с ней и идти читать Керуака. Но она не обратила на это внимания. Она просто стояла на месте и только слегка улыбнулась мне. Анна собиралась разговаривать со мной дальше.

– Знаешь, он застрелил свою жену.

– Знаю, – ответил я. Я не знал. Я даже не знал, говорит ли она про Берроуза или Керуака. Я просто надеялся, что она прекратит говорить и позволит мне пройти, чтобы я как можно быстрее ушел от нее – и как можно дальше.

– Они играли в Вильгельма Телля. Они пили в доме у друга, Берроуз достал пистолет, повернулся к жене и заявил: «Пора исполнить трюк старины Вильгельма Телля». Она поставила стакан на голову, и он ее застрелил.

– Правда? – сказал я.

Она рассказала мне все про Уильяма Берроуза: о том, что он – внук изобретателя счетной машинки, о его дружбе с Керуаком, о том, что он выведен в романе «На дороге» под фамилией Ли, а его жена именуется там же Джейн. Анна также знала, что убийство жены не охладило его страсти к оружию, и он создавал картины, размазывая краску прямо из тюбиков или распыляя ее из ружья. Слова лились из нее потоком. Анна вполне могла все это придумать, я ведь сам не знал ничего из этого, но на самом деле хотел ее еще послушать.

– А он сел в тюрьму?

– Это случилось в Мексике, – ответила она, словно такого объяснения для меня было достаточно.

Последовала неловкая пауза. Я хотел, чтобы она продолжала говорить, но она молчала. Я запаниковал.

– Наверное, ты ищешь Стивена Кинга, – сказал я и отошел в сторону, чтобы дать ей пройти к полкам.

Анна посмотрела на меня, как на идиота. Я почувствовал, что краснею от смущения, и боялся, что она развернется и уйдет. Всего несколько минут назад я отчаянно хотел от нее отделаться, но теперь надеялся, что она останется и обратит на меня больше внимания.

Она осталась.

– Он написал только две книги, которые стоит прочитать, – заявила Анна.

Последовала даже не пауза, а долгое молчание, а я стоял и ждал, когда она снова заговорит. Если бы я не попросил ее назвать эти книги, то она никогда не высказала бы своего мнения. Эта манера разговора интриговала. Ее предложения были айсбергами: только кончик мысли выглядывал изо рта, все остальное оставалось в голове. Я смотрел на нее и начинал считать ее все более и более красивой.

– «Кэрри» и «Сияние», – наконец сказала она.

– Я читал «Сияние», – заявил я, радуясь, что у нас есть что-то общее.

– Тебе осталась еще одна книга, – ответила Анна. – И после этого можешь закончить с мистером Кингом.

А она искала Говарда Лавкрафта*, о котором я никогда раньше не слышал. Анна сказала, что он писал ужасы в начале двадцатого века. Она читала все, но особенно любила художественные и нехудожественные произведения о сверхъестественном. Анна двигалась между стеллажей, а я следовал за ней. Она больше ничего не говорила, а я наблюдал за тем, как она осматривает ряды и ряды книг, выбирая названия и авторов, о которых я никогда не слышал, – пока не набрала целую охапку. Среди отобранных авторов оказались Юкио Мисима**, Джеймс Болдуин*** и «Все о Маленьком Народе». Я отправился к столу с журналом, записал, что взял Кинга и Керуака, а Анна ждала меня у двери и просто ушла с выбранными ею книгами.

– Я их верну после того, как прочитаю, – заявила она.

У меня возникло ощущение, что она делает так постоянно. К ней не относились общие правила. Мне требовалось идти на занятия, но хотелось остаться с ней. Я хотел, чтобы она еще со мной поговорила. К тому времени, как я придумал, что ей еще сказать, она уже исчезла за поворотом коридора.

Вам следует знать это обо мне: я – слабак. Я – мягкотелый. Я – молоко. А что еще хуже, я – вода. А еще хуже то, что я стакан для воды – по крайней мере, вода может менять форму или переходить в другое состояние типа льда или пара. Но я – мягкотелый слабак, а еще – неподатливый и негнущийся. Любой может увидеть меня насквозь – и увидеть, что внутри нет ничего. У меня ничего нет. Я – ходячие обои. Я почти жалею, что у меня не сломан нос, не изуродована ушная раковина, мое лицо не пересекает шрам. Нет ничего, что можно было бы запомнить. Если бы в моей внешности имелось что-то, что могло бы привлечь внимание девушки, то, думаю, она смогла бы увидеть, что я – хороший человек, я не отношусь к людям второго сорта. Большинство девушек бросают только один взгляд, меня не замечают и идут по жизни дальше.

Когда я только пришел в школу, то пытался подражать крутым парням из нашего класса. Я изощрялся и покупал ту же одежду, которую они носили, пытался носить ее так же, как носили они. А в результате выглядел идиотом. Чего-то не хватало. Одежда была крутая, а я – нет. И ничего нельзя было поделать, я – тот, кто я есть. Все в чем-то меня превосходят. У дегенератов, у готов, у спортсменов есть что-то свое, особенное. У всех есть что-то, что объединяет их с кем-то еще. Даже у умственно отсталых детей стиль лучше, чем у меня.

– Носи то, в чем тебе удобно, – сказал мне Карл. – Если ты чувствуешь себя комфортно, то и людям вокруг тебя будет комфортно.

Ему легко говорить: он знает, что делает. Но я воспользовался его советом, стал носить джинсы, брюки цвета хаки, простые рубашки и свитера. Анна назвала мой стиль «хармбой» – по ее словам, это «нечто среднее между хиппи и фермером». Мне нравится одежда от Аберкромби и Фитча, но мне совсем не по душе, что они ляпают свои лейблы везде, где только можно. Название фирм можно увидеть на карманах, рукавах, в нижней части рубашки, на брюках сзади. Я не хочу служить ходячей рекламой какой-либо компании, поэтому отпорол все лейблы с рубашек, брюк и свитеров, которые мне купила мама. Большинство из них легко отпоролись. Просто берешь маленькие ножницы, отрезаешь нитки сзади, лейбл отходит от вещи, и ты его без труда снимаешь. (Если мать покупала мне что-либо с проштампованным названием фирмы на вещи, то я просто надевал ее подо что-то или вообще не носил). Однако после отпарывания некоторых лейблов на рукавах или в нижней части рубашки оставались дырки. И это было моей единственной отличительной чертой – несколько дырок тут и там. Время от времени я носил вещи фирмы «Кархартт». Их одежду носят только вечно выступающие не по делу дети фермеров. Мы называли их «ездящие на автобусах». Брюс Друитт раньше был таким, а также входил и в группу готов. Он был единственным готом, ездившим на автобусе, и это возможно объясняет, почему он такой тупица и упрямец. Он держался вызывающе и всегда искал повод к ссоре и драке, хотя ему бы и не следовало. Однако он не был ребенком фермера, – он жил у Хидесвилла, примерно в пятнадцати минутах езды. Это единственный городок, откуда в нашу школу добираются на автобусе. Все остальные, кто ездил на автобусе, жили на фермах. Брюс учился в старшем классе, а это означало, что он больше не пользовался автобусом. Он сам рулил.

Брюс Друитт начинал, как спортсмен. Он играл в футбол и бегал кроссы по пересеченной местности, считался одним из лучших баскетболистов в школе. Друитт вошел в школьную команду, только поступив к нам на учебу. (На самом деле, у нас имелась всего одна команда, на вторую не набиралось игроков). Он помог ей выйти во второй круг во время турнира на первенство штата. Самое смешное заключалось в том, что старый спортзал средней школы, построенный в 1940-х годах, больше не отвечал минимальным государственным требованиям, поэтому нашей команде приходилось проводить все игры сезона на выезде. Спортзал представлял собой большое уродливое металлическое строение, втиснутое между школой и футбольным полем. В нем имелся тесный, пыльный и плохо освещенный отсек с гирями и штангами, а также небольшой балкон, который никогда ни для чего не использовался. Но баскетбольная площадка была большой, а дешевые места для зрителей убирались в стены. Посему в эту металлическую коробку втискивался почти весь город. Она могла использоваться для собраний, танцев и всего остального, что придумает руководство, но оно никогда ничего не придумывало. Поэтому спортзал постоянно пустовал -за исключением игр. Все ждали следующего сезона. Все хотели посмотреть на Брюса, повзрослевшего на год. Он должен играть лучше. Он был сильным, высоким спортивным блондином, который обеспечил себе место среди школьной элиты и которым все восхищались.