лежит в госпитале, потому что часто разбивается, но вы, кажется, по госпиталям скакать

не намерены.

— Со мной тоже бывало, — призналась Голанчикова. — Если вас это не пугает...

— Меня абсолютно ничего в вас не пугает, — заверил ее Терещенко. — Согласны ли вы

работать на меня?

— Почему бы нет! — задорно ответила молодая женщина.

— Не пожалеете, — сказал Терещенко. — У меня интересно. В мастерской пять

металлообрабатывающих станков, столько же станков по дереву. Все технологии самые

передовые. Оплата — пятьсот рублей ежемесячно, квартира в Червонном и стол.

Голанчикова получила на руки объемный трактат и углубилась в чтение.

«Обязуюсь в течение года летать на аппаратах, которые мне будут даны фирмой

Червоннской аэропланной мастерской. На других же аппаратах производить полеты не

представлю себе права».

«Принимаю на себя полную ответственность в случае могущих произойти со мной

несчастных случаях, не дай Бог, во время полетов».

Голанчикова прочитывала и подписывала. Условия казались вполне справедливыми.

31 января 1914 года, Червонное

— Думаю, нам трудно заинтересовать заказчиков самолетами собственной разработки. —

К такому неутешительному выводу Терещенко пришел после возвращения из Петербурга.

— Поэтому, господа, — он остановил взгляд на своем новом конструкторе Василии

Иордане, который начинал свой путь с Сикорским, но перешел к Терещенко в надежде на

самостоятельную работу, — временно переходим к копированию французских образцов.

На столе уже лежал контракт на поставку восьми аэропланов типа «Фарман XXII» с

двигателями «Гном» в восемьдесят лошадиных сил.

— Это хороший договор. — Терещенко говорил твердым голосом, уверенно. — Цену

одного самолета установили в девять тысяч рублей. Общая сумма контракта — свыше

девяноста трех тысяч рублей.

— А чертежи? — спросил Иордан мрачным тоном.

— Чертежи прилагаются. И оговорено специально, — Терещенко усилил в голосе нажим,

— что аппараты должны быть поставлены во всем сходно с прилагаемым чертежом. Все

операции по изготовлению и сборке производятся под наблюдением офицеров,

назначенных Воздухоплавательной частью.

— А испытания? — подала голос Голанчикова.

— Да, теперь об испытаниях. Они проводятся перед комиссией. Ее решения

безапелляционны. Если провалимся — это наши риски, — ответил Терещенко.

— Мы не провалимся, — уверенно произнесла Голанчикова.

— Надеюсь, — кивнул Терещенко. — От нашего самолета требуется, чтобы он с полной

полетной массой мог набрать высоту в пятьсот метров за двенадцать минут. Полет, не

касаясь земли, — в течение полутора часов. И после посадки должно быть констатировано

осмотром, что аппарат может повторить полет без каких-либо исправлений.

Пишоф поднялся с места:

— Братья Фарман уполномочили меня как своего земляка оговорить условия оплаты

лицензии.

Терещенко спохватился:

— Позвольте представить вам нового директора Червоннского аэропланного завода —

господина Пишофа. Сам же я намерен работать над стратегическими путями нашего

развития — и над собственными самолетами.

Июнь 1914 года, Киев

Альфред Пишоф поднял в воздух «Терещенко № 5-бис». Руководить заводом, конечно, —

прекрасное и важное дело, но Пишоф еще и летчик. А господин Терещенко ясно дал

понять, что копирование зарубежных образцов (кстати, оплату лицензии Фарманам он

произвел быстро и аккуратно) — временная мера. Нужно развивать собственные

самолеты.

На «Терещенко» стоял мотор «Рон» мощностью в шестьдесят лошадиных сил. Впервые в

России. Он был куда надежнее «Гнома», хотя и менее распространен.

Маршрут намечался из Червонного до Киева через Городище и Кагарлык. Общая

протяженность — почти пятьсот верст. Пишоф решил не брать с собой механика.

«Терещенко» — надежный самолет, и первое лицо завода бралось это доказать

собственным примером.

Последний перегон, из Кагарлыка до Киева, оказался трудным: поднялся сильный ветер,

пошел дождь. Небо было затянуто тяжелыми облаками, и Пишоф потерял ориентировку.

Пришлось ему вернуться к месту взлета и начать расспрашивать жителей.

Самолет шел на высоте не более двухсот метров. Качало, как на море в шторм, но Пишоф

не сдавался — и через сорок минут благополучно опустился на Киевский военный

аэродром.

«Полная удача! — рапортовал он Терещенко уже из Киева. — В течение всего

путешествия аппарат и мотор были в полной исправности, несмотря на то, что спускаться

приходилось на незнакомую и крайне неудобную местность и аппарат вынужден был

находиться целую ночь на открытом воздухе под дождем».

Осень 1915 года, Червонное

Управляющий имуществом Терещенко Вашкевич был совершенно вымотан.

Линия фронта приближалась. Необходимо было как можно скорее эвакуировать

авиационный завод.

Как на грех, Вашкевич сейчас остался «на хозяйстве» один: Пишоф перебрался в Одессу

на завод Анатры, еще одного промышленника, занимавшегося самолетами; Иордан

находился на военной службе и был назначен начальником авиационной базы Восьмой

армии; а сам Федор Федорович Терещенко выехал во Францию — вместе с другими

членами комиссии по заготовке авиационного и автомобильного имущества.

В пятнадцатом году завод мог сдать примерно пятьдесят самолетов — за год. Французы, с

которыми был заключен договор, срывали поставки. Имелись и другие сложности,

связанные с тем, что русские конструкторы постоянно вносили изменения в «фирменные»

чертежи.

Так что Вашкевич фактически один перетаскивал завод в Киев. Ситуация сложилась

трудно: от военных пришло уведомление — завод Терещенко может рассчитывать на

дальнейшие заказы от армии лишь в том случае, если обеспечит выпуск ста пятидесяти

самолетов в год, никак не меньше. Поэтому предстояло приобрести новый земельный

участок площадью в полторы тысячи квадратных саженей, да построить новые

производственные здания, на персонала нанять — аж четыреста человек. Хлопот полон

рот, а хозяин в Париже.

Неудивительно, что Вашкевич не совладал с задачей. Зато удалось достроить в Киеве

новый

аэроплан

—

«Терещенко

№

7».

...Червоннский завод в срочном порядке вывезли в Москву и разместили прямо на

Ходынском поле. Начались переговоры с заводом «Дукс», который предлагал купить все

это добро за сто тысяч рублей.

Пока шла распродажа, испытывали новый самолет. Москва — не Киев, здесь к Терещенко

относились плохо. «Сахарная голова летать вздумал!» Самолет «Терещенко № 7» имел

много недоброжелателей — «на почве конкуренции» — и заглох.

19 декабря 1916 года, Действующая Армия

Терещенко перечитал приказ.

Великий Князь Александр Михайлович личным приказом направлял «поезд-мастерскую»

в состав действующей армии.

Терещенко лично возглавлял свое новое детище — передвижную мастерскую по ремонту

самолетов. В Москве этот поезд — «остаток» Червонного завода — начал работу под

открытым небом, под дождем и снегом. Личный состав торопился освоить ремонт

самолетов и моторов. А уж потом появились и вагоны, и паровоз.

И вот — фронт.

За руководство передвижной мастерской во фронтовых условиях Терещенко был

награжден орденами Святого Владимира 4-й степени и Святой Анны 2-й степени.

20 февраля 1948 года, Париж

Звучал Шопен.

Федор Федорович Терещенко опустил руки, но музыка, казалось, задержалась в комнате.

Прошло столько лет... Революция, отобравшая у него любимое Червонное. Горькие годы