оборочки, ленточки, шляпки!.. Нет, иногда забавно бывает нарядиться, но чинное

поведение?..

Куда лучше охотиться на крыс! Дед имел неосторожность научить внучку стрелять...

Ладно, пускай забавляется. Истинная леди должна уметь стрелять из ружья.

Амелия много читала. И все бы ничего — но выбор книг для чтения совершенно

возмутительный! Какие-то приключения, ковбои, пираты, великие открытия!..

И опять же, от выволочек старшей мисс Эрхарт за слишком задиристое поведение

школьные учителя воздерживались: Амелия слишком хорошо училась.

Разве что заставляло немного настораживаться то, какие предметы в основном занимали

Амелию: естественные науки, история, география! Какой-то не девичий выбор.

— Эта девочка еще заставит о себе говорить, — печально вздыхала учительница. С ее

точки зрения, «заставить о себе говорить» означало для девушки окончательную гибель

репутации.

8 апреля 1908 года, Айова

Как хорошо идти с отцом на городской праздник!

Конечно, бабушка и дедушка Отис очень любили и Мели, и Мюриэл, но все-таки они

такие благовоспитанные, такие пожилые... Здорово, что мама с папой решились переехать

в Айову вместе с детьми.

И отец вовсе не такое ничтожество, как говорил дедушка...

Ярмарка вокруг кипела. Овощи, сидр, безделушки, игрушки.

А это что?..

Девочка уставилась на непонятный предмет, большой и громоздкий. Больше быка. И

такой неуклюжий с виду!

— Папа! — громко произнесла Амелия. — Мы что, ради этой штуки сюда пришли?

— Да, — ответил Эдвин Эрхарт. — Посмотри, разве не интересно? Ты ведь

интересуешься приключениями! А полет — это настоящее приключение.

— Разве это может летать? — Амелия сморщила носик. — Кошмарная штуковина из

ржавой проволоки и дерева. Скучища, да и только.

18 марта 1916 года, Чикаго

Амелия вошла в комнату, огляделась.

Родственники, к которым переехала мама с дочерьми, поглядывали на нее с

сочувственными улыбками.

Амелия поежилась. Она слишком хорошо знала, как выглядит. В девятнадцать лет мало

кто уродлив по-настоящему, но бедность никак не красит человека.

Мюриэл легче переносила необходимость перешивать старые платья, а то и мастерить их

из занавесок. Однако и ей не по себе от всего случившегося.

Счастливое детство осталось позади.

Отец потерял работу и прилип к бутылке. Несколько раз они переезжали с места на место.

Сначала вроде бы жизнь налаживалась, но затем отец возвращался к старому — и все

повторялось.

Эми терпела долго. Слишком долго — по мнению Амелии. Как можно было позволить

мужчине разрушить свою жизнь?

Унизительная бедность и пьянство отца отравляли юность Амелии.

Чего стоили насмешки девочек в школе, которые, конечно же, хорошо видели, что сестры

Эрхарт одеваются в дешевое тряпье!..

«Твой отец — алкоголик! — сказала Амелии одна из «подруг». — Я своими глазами

видела, как он пьяный шатается по улицам. Как твоя мать такое терпит?»

Амелия ответила: «Это ложь!» — и ударила девочку.

Лучше не вспоминать, что было потом...

И вот наконец мать решилась. Сложила чемодан, забрала дочерей — и переехала к

родственникам в Чикаго.

Теперь придется в очередной раз начинать с нуля.

А годы идут...

— Ну ничего, Эми, дорогая, — ласково прожурчала тетушка, — хорошо, что у тебя

девочки. Девочке проще пробиться. Нужно только удачно выйти замуж.

Замуж? Никогда! Никогда в жизни Амелия Эрхарт не будет зависеть от мужчины.

— У Амелии есть деньги, — мягко ответила Эми. — По завещанию она получает сумму,

которой хватит для поступления в колледж.

25 октября 1917 года, Торонто

Вот уже год как Мюриэл живет в Торонто, а Амелия учится в Пенсильвании.

Но на Рождество семья должна собираться под одной крышей. И Амелия — какой бы

независимой она ни была, — ценила эту традицию.

Пусть семья неполная, пусть нет отца... Мама и сестра — самые близкие к ней люди. Она

сэкономила на завтраках и приехала в Торонто.

Пешком пошла с вокзала. Багаж — маленький саквояжик, нести его не тяжело.

Снег прилипал к ботинкам. Облака висели над городом. Наверное, к вечеру опять

начнется снегопад. Будет красиво... Настоящее белое Рождество.

Амелия отошла к тротуару, встала у стены, пропуская телеги. На телегах лежали люди,

похожие на кучи тряпья: в окровавленных бинтах, в рваной, серой одежде. Без рук, без

ног. Со страшными ожогами, уродующими лицо, слепые...Те, кто мог идти, ковыляли

следом. Они прибыли с фронта и направлялись в госпиталь.

Страшная картина всѐ стояла перед глазами девушки, хотя раненые давно уже прошли.

Амелия не могла двинуться с места.

Видом крови ее не испугать. Недаром в детстве она была сорвиголовой. Но столько

страдания сразу... До сих пор ей не приходило в голову, что за океаном идет война, что

погибают люди. Она слишком была занята собственной жизнью.

Деятельная натура Амелии вскипела, душа требовала немедленного выхода из ситуации.

Она решительно зашагала дальше.

— Амелия! — Мюриэл обхватила ее за шею. — Дорогая сестричка! Мама, Амелия

приехала!

— Вот что, — объявила Амелия, снимая обувь, — я, наверное, не вернусь в колледж.

— Что ты такое говоришь? — Мать всплеснула руками.

Держа в руке грязный ботинок, Амелия горячо произнесла:

— Да. Я так решила! Я сейчас видела раненых и... Немыслимо просто стоять и смотреть.

Необходимо что-то делать. Я пойду на курсы медсестер.

— Господь да благословит твое доброе сердечко, — дрожащим произнесла мать. — Ты

всегда была необыкновенным ребенком.

8 июня 1918 года, Торонто

— А как называется этот самолет? — спросила Амелия.

Пилот улыбнулся молодой девушке, задавшей такой наивный вопрос.

— Это «Дженни» — так мы их называем. JN-4. Точнее, видите, мисс, — это канадская

«Дженни», Kanuck.

— А в чем различие? — спросила Амелия.

— Канадская версия имеет более облегченную структуру по сравнению с американской,

— начал объяснять летчик. Он понимал, что девушка в вопросе не разбирается, но по

опыту знал: лучший способ произвести на красотку впечатление — блеснуть перед ней

познаниями. — Элероны на обоих крыльях, верхних и нижних, ниже крыло тоже

отличается формой... Если говорить совсем уж честно, мисс, то у Kanuck больше

случается всяких неприятностей, связанных именно со структурной прочностью. Так что

если будете покупать, берите простую американскую «Дженни».

Амелия кивала. Летчика это насмешило: как будто она что-то для себя решила. Забавная

такая, серьезная. И симпатичная: с гибкой талией, с длинными темно-русыми волосами.

Только рост у нее слишком уж большой для женщины. Тут уж на любителя.

Девушка это появлялась на авиашоу каждый раз, когда у нее выпадала свободная

минутка. Ее уже узнавали. Она работала медсестрой в госпитале, находившемся

неподалеку. И всегда, как завороженная, любовалась самолетами.

— Знаете, — сказала вдруг Амелия, — когда мне было десять лет, я впервые увидела

самолет. Но тогда для меня это была просто куча досок и проволоки.

— Если сравнивать тогдашние самолеты с этими, то вы, мисс, недалеко ушли в своем

суждении от истины, — кивнул летчик. — На таких машинах можно даже сражаться.

Лицо Амелии омрачилось.

— Я достаточно насмотрелась на последствия сражений, чтобы восхищаться этим, —

сказала она. — Но сам по себе полет, свободное парение в небе — это чудесно...

— Вот тут вы совершенно правы, мисс, — согласился летчик. Он уже догадался, что

свидание ему не светит.

25 декабря 1920 года, Лос-Анжлелес, Калифорния