С самого рождения Макиавелли воспитывался в христианских традициях, но благодаря своему закоренелому скептицизму он нередко пренебрегал догматами церкви. Однажды его другу Франческо Веттори пришлось напомнить Никколо о том, что в праздничные дни необходимо ходить на мессу. Как мы еще увидим, Макиавелли был равнодушен не только к религиозным обрядам, хотя иногда те, кто нарушал церковные предписания повергали его в смущение. Несмотря на то что во многих его трудах религия — в соответствии с древнеримской традицией — неразрывно связана с гражданским долгом, в одном отрывке из «Истории Флоренции», где описывается визит во Флоренцию герцога Миланского Галеаццо Мария Сфорца в 1471 году, Никколо выходит за рамки подобных классических примеров:

Можно предположить, что Макиавелли стремился произвести впечатление на своих церковных наставников (в конце концов, он писал «Историю Флоренции» по заказу папы Климента VII), однако мы можем и заключить, что при всем цинизме, антиклерикализме и богохульстве Никколо отличался консервативностью в том, что касалось надлежащего поведения в определенных обстоятельствах: во время Великого поста он попросту не ел мяса. В его сатирическом сочинении «Правила общества любителей наслаждений» (Capitoli peruna Compagnia di Piacere) приведен отрывок, в котором членам некоего вымышленного братства приписывается обвинение в оскорблении величества (Laesae Majestatis), состоявшее в том, что «во время мессы они беспрестанно не оглядывались и не старались быть как можно незаметнее». Этот отрывок свидетельствует о неприязни Макиавелли ко множеству благонравных лицемеров, населявших Флоренцию, — возможно, включая и членов одного из религиозных братств, к которому он сам принадлежал. Не менее консервативным Никколо становился (подобно всякому флорентийцу), когда дело касалось семейных ценностей, несмотря на свое пристрастие к волокитству. Сыну Гвидо Макиавелли постоянно подчеркивал важность житейских принципов. «Не горюйте и тратьте меньше, чем могли бы», — напишет он, завершив письмо словами: «Храни вас Бог».

Храни вас Бог! Возможно, этой заключительной фразой Никколо всего лишь отдал дань тогдашней эпистолярной традиции, однако это плохо сочетается с нашим представлением о дерзком Макиавелли, который, по словам Джовио и других, умер «безбожником». Аламанно Сальвиати, который его терпеть не мог, однажды написал Никколо: «Не берусь утверждать, что в вашей душе нет веры, ее скорее осталось немного». А его внук Джулиано де Риччи однажды заметил, что «во всех сочинениях Никколо был чрезвычайно несдержан, причем не только в нападках на мирян и церковников, но и в своей привычке объяснять все естественными или случайными причинами». И все же Риччи жил в совершенно иной религиозной и интеллектуальной среде. Также любопытно отметить, что в поздней переписке Макиавелли все чаще упоминается Бог. Возможно, он решил, что возраст и политическая неразбериха на родине и за рубежом требовали более активного участия высших сил, превосходящих обычную фортуну. Даже оставаясь скептиком, с религиозной точки зрения Макиавелли оказывается человеком весьма противоречивым, признававшим ценности как метафизические, так и земные, и подобно своим согражданам, обладавшим дерзким нравом.[17] И Никколо, как истинный флорентиец, никогда не отказывал себе в удовольствии поучаствовать в споре, колко пошутить или поразить добропорядочных буржуа.

Нет ничего случайного в том, что 28 мая 1498 года, менее недели спустя после казни Савонаролы, Совет Восьмидесяти выдвинул на пост во флорентийской канцелярии кандидатуру Никколо Макиавелли; равно как и в том, что спустя три дня Большой Совет, как и полагается, утвердил его назначение на должность. По тогдашним меркам Никколо был еще слишком молод; в феврале предыдущего года он уже подавал прошение на более низкие должности в том же учреждении, но получил отказ, потому что был ярым противником Савонаролы. Теперь же, когда всех «плакс» изгнали, открылся путь к более влиятельному и доходному посту.

И все же, несмотря на добрые рекомендации, то, что Макиавелли избрали из других кандидатов, до сих пор не совсем объяснимо. Не существует неоспоримых доказательств того, что до своего избрания он имел надежные связи в канцелярии, хотя его отец Бернардо, по-видимому, был близким другом канцлера Бартоломео Скала. Также известно, что сам Никколо совершенствовал свой латинский под руководством преемника Скала, Марчелло Виргилио ди Адриано Берти (более известного под именем Марчелло Виргилио Адриани). Вполне вероятно, что наставник поддержал кандидатуру Макиавелли своим авторитетом, к тому же положительную роль сыграло то, что среди родственников Никколо был мученик Джироламо Макиавелли, пострадавший от режима Медичи. Кроме того, вероятно, сильнее всего сказалась отстраненность сера Бернардо от политических интриг Флоренции, а это означало, что его сын был меньше других подвержен зависти, не питал злобы и, следовательно, не нажил много врагов (если таковые и были), способных помешать его назначению.

Возможно, нет ничего удивительного в том, что в своих сочинениях Макиавелли подчеркивал роль, которую играло Провидение в жизни людей, особенно если учесть, как часто «Госпожа удача» была к нему благосклонна: этот выходец из не самой влиятельной семьи вдруг возглавил Вторую канцелярию Флоренции, удостоился годового жалованья в 128 золотых флоринов, а также привилегий, которые по закону или в силу полномочий даруются всякой постоянной службой. Благодаря работе Никколо заслужил почет (honore)j что никак не удавалось его отцу, и обрел возможность играть ключевую роль в управлении флорентийской государственной машиной. Прежде постоянное, хотя и неформальное главенство Медичи предполагало, что почти все политические полномочия сосредоточились в руках этого клана. Начавшаяся с 1494 года эпоха народного правительства и возникновение коллегиальной власти замедлили политический процесс, спешная смена руководства лишь усугубила ситуацию. В этих обстоятельствах флорентийской канцелярии, состоявшей из закоренелых бюрократов, неминуемо пришлось бы взять на себя управление общественными делами.

Не раз, формально подчиняясь другим чиновникам, в силу характера и внешних обстоятельств Макиавелли действовал по собственному усмотрению. Теоретически Первая канцелярия Флорентийской республики ведала иностранными делами, а Вторая канцелярия — делами внутренними и городским ополчением. Но на практике подобное разграничение оказывалось весьма условным, и зачастую дела решал тот, у кого было больше шансов добиться успеха за счет связей, влияния или способностей. Кроме того, пятнадцатилетняя война в Пизе означала, что значение Второй канцелярии неизбежно возрастет, равно как и влияние военной Комиссии Десяти (Died di Balia), которую обычно называли просто «Десятка», органа, уполномоченного представлять Флоренцию в вооруженных конфликтах. Избрав Макиавелли секретарем Десятки 14 июля 1498 года, скаредные флорентийцы одним выстрелом убили двух зайцев: Никколо занял новый пост, сохранив за собой прежний, в результате чего ни численность служащих, ни объем расходов не изменились. Очевидно, теперь Никколо оказался в подчинении десяти дополнительных начальников, но, поскольку члены Десятки сменялись каждые полгода, на деле львиная доля хлопот выпадала канцелярии. К тому же Большой Совет мог упразднить Десятку, как не раз бывало, и всю работу на местах возложить на Макиавелли и его подчиненных.