Tank должен обладать определенной универсальностью, чтобы убедить Ставку в

правомочности своего существования. И я хочу знать, какие шаги предприняты в данном

направлении.

Фольмер указал на чертеж.

— Мы сосредоточились на разработке универсального шасси. Собственно, уже

пятнадцатого ноября было сформулировано основное требование к гусеничному

самоходному шасси: чтобы оно было пригодно для использования как для танка, так и

трактора. Или грузовика. Предполагается, что машина будет развивать скорость до

двенадцати километров в час, преодолевать рвы шириной в полтора метра и подъемы

крутизной до тридцати градусов.

— Недурно, — кивнул фельдмаршал.

— Прошу. — Фольмер аккуратно выложил перед Гинденбургом новую схему. — Наша

последняя разработка.

— Надеюсь, мы не напрасно заставили концерны вложить деньги в проект, — проворчал

Гинденбург.

— В основу компоновочной схемы машины легла симметрия в продольной и поперечной

плоскостях, — начал объяснять Фольмер. — Это видно даже по дверям. Строгая

симметрия везде. В центре машины — двигательный отсек, закрытый капотом. Над ним

— площадка с местами механика-водителя и командира. Точнее, два места водителя,

повернутые в противоположные стороны, для переднего и заднего хода. Мы полагаем, что

идея «челнока» принесет хорошие плоды.

— Гусеницы, я вижу, прямо под днищем корпуса? — Фельдмаршал внимательно

рассматривал чертеж.

— Это позволяет увеличить полезный объем.

— Пушки?

— Две. 77 и 20 миллиметров.

— Продолжайте, — приказал фельдмаршал. — Какую скорость будет развивать этот

танк?

— Десять километров в час. — Фольмер знал, что изначально планировалось двенадцать,

но... В этой работе вообще было довольно много всяких «но», как, собственно, и

следовало ожидать от новаторского проекта.

— Предполагаемая масса?

— От двадцати пяти до тридцати тонн. Что потребует двигателя мощностью около

двухсот лошадиных сил. Такие моторы в Германии имеются, — прибавил Фольмер,

впрочем, без особой надежды. — К примеру, их используют для дирижаблей жесткой

схемы «Цеппелин».

— Забудьте, — лаконично бросил фельдмаршал. — Авиамоторы вам никто не отдаст.

Другой выход есть?

— Разумеется. Фирма «Даймлер» могла бы поставить двигатели мощностью в сто

лошадиных сил и снабжать ими строящиеся... Извините, танки. Поэтому будем применять

двухдвигательную установку с работой каждого мотора на гусеницу одного борта.

Фельдмаршал и руководитель работ долго еще разбирали чертежи, и ни один, ни другой

не знали, что спустя годы название танка — А7V — будет истолковано по-иному: буква

«V» в этой аббревиатуре расшифруется как «Vollmer»...

14 мая 1917 года, Майнц, Ставка Главного командования

Эрих Людендорф с интересом наблюдал совместное детище германской промышленности

и военного ведомства Второго Рейха. Ставка со свойственным ей скептицизмом не

ожидала слишком впечатляющих результатов.

Однако, демонстрация прототипа танка произвела определенный эффект. Комиссия

показала рабочее шасси с макетом бронекорпуса, а для большего правдоподобия машину

загрузили балластом массой в десять тонн.

— Недурно, — бросил наконец Людендорф. Он, как и Гинденбург, отличался в своих

речениях лаконичностью. Но каждое слово ценилось на вес золота, и это «недурно»,

сказанное вроде бы небрежным тоном, имело серьезные последствия.

Германии определенно следовало поторопиться с этим проектом. Уже 16 апреля 1917 года

в бою на реке Эн у Шмен-де-Дам участвовали французские танки — вторая держава

Антанты начала производство собственной бронетехники.

— К пятнадцатому июля мне необходимы первые пять готовых A7V, — подытожил

Людендорф. Это прозвучало так, будто танки необходимы ему лично, для собственного

поместья. И, как ни странно, произвело более сильное впечатление, нежели официальный

приказ.

Впрочем, и официальные бумаги не замедлили. Середина июля — первые пять, первое

августа — следующие пять и сорок небронированных шасси, а первого сентября —

последние сорок девять шасси.

Но... Обстоятельства. Германский гений постоянно сталкивался в своем полете с этими

самыми низменными обстоятельствами. Спешка при разработке привела к необходимости

доделывать на ходу.

Весна и лето семнадцатого года проходили в испытаниях A7V. То одно, то другое.

Недостатки в системе охлаждения двигателей, в трансмиссии, в направляющих

гусеничного хода. Каждое исправление затягивало работы.

Поспешишь — людей насмешишь. Хорошо, что Уинстон Черчилль не видит этого ужаса,

думал в иные минуты Фольмер. А может, и видит, приходила следующая мысль, от

которой бросало в дрожь. Фольмер ненавидел английский юмор.

Конец октября 1917 года, Мариенфельд

Постройка первого серийного тяжелого германского танка А7V завершили только к концу

октября 1917 года. Обошелся он крайне недешево: стоимость постройки в ценах 1917 года

составляла 250 тысяч рейхсмарок, из них чуть менее половины приходилось на

бронирование.

А с броней уже в полевых условиях возникали все новые проблемы, о которых в

конструкторских бюро пока не знали. Бронирование ходовой части и подвешенные под

днищем спереди и сзади наклонные бронелисты мешали машине двигаться. Танк

уверенно ехал по рыхлому грунту, но только если местность была открытая, без бугров,

глубоких рытвин и воронок.

Высоко расположенный центр тяжести приводил к тому, что машина легко

опрокидывалась при боковом крене, при проходе через проволочные заграждения

колючая проволока просто затягивалась гусеницами и запутывалась в них.

На серийных танках были установлены бронированные экраны, закрывавшие ходовую

часть, однако экипажи попросту снимали их, открывая ходовые тележки. В противном

случае грязь с верхних ветвей гусениц забивалась в ходовую часть.

«Вот так стараешься защитить солдат, а они просто игнорируют наши усилия», — думал

Фольмер, когда ему докладывали об этом.

И все-таки дело пошло. Завод фирмы «Даймлер» в Мариенфельде стал основным

производителем A7V. До сентября 1918 года было собрано двадцать A7V.

Кайзеру показали танк в Мариенфельде.

— Конструкция А7V воплощает в себе идею «подвижного форта», ваше величество, —

докладывал разработчик. — Этот танк более приспособленного для круговой обороны,

нежели для прорыва обороны противника и поддержки пехоты.

Кайзер остался доволен.

В отличие от своих солдат.

Ноябрь 1917 года, Восточный фронт

— Смотрите-ка, тяжелая походная кухня пожаловала!

По полю медленно ползло громоздкое сооружение, дымя двумя трубами. Оно и впрямь,

особенно издалека, было похоже на полевую кухню. Очень тяжелую. Управляемую

экипажем из восемнадцати человек. Большая часть которых сейчас сидела на крыше. И

только механик-водитель обливался потом внутри.

— Вентиляция паршивая, — ворчал он. — Дышать нечем.

Командир оставался с ним — из чистого упрямства.

— Говорят, у французов в танках еще хуже. И у англичан тоже не сладко.

— Мне-то что? Тут пекло, а вылезешь — ветром продувает... Помрем все.

— Я этого не слышал, — предупредил командир.

Но претензии к танку имелись не только по части вентиляции. Трудности были и со

связью. Указатель на цель крепился на крыше корпуса над артиллерийской установкой и

поворачивался командиром танка с помощью троса. Расчет орудия смотрел на панель с

белой и красной лампочками: их сочетания означали команды: «Заряжай», «Внимание» и

«Огонь».

Но реально все команды подавались просто голосом — на крик. Между танками